Как показывают наблюдения этнографов, древние люди, вступая в незнакомую страну, испытывали чувство, будто идут по заколдованной земле, и потому принимали меры, «чтобы охранить себя как от демонов, которые в ней обитают, так и от магических способностей ее жителей. Так, отправляясь в чужую страну, маори совершают обряды для того, чтобы сделать ее "мирской" (как будто до этого она была "священной"). Когда Миклухо-Маклай приближался к деревне на Берегу Маклая в Новой Гвинее, один из сопровождавших его туземцев сорвал с дерева ветку и, отойдя в сторону, некоторое время что-то ей нашептывал; затем он поочередно подходил к каждому участнику экспедиции, выплевывал что-то ему на спину и несколько раз ударял его веткой. В заключение он пошел в лес и в самой чаще зарыл ветку под истлевшими листьями. Эта церемония якобы ограждала экспедицию от предательства и опасности в деревне, к которой она приближалась. Основывалась она на представлении, что дурные влияния отвлекаются от людей на ветку и вместе с ней зарываются в чаще леса. Когда в Австралии племя получает приглашение посетить своих соседей и приближается к их стоянке, "пришельцы держат в руках зажженную кору или головни; делается это, по их словам, для разряжения и очищения воздуха". Когда тораджи находятся на охоте за головами в стане врага, они не имеют права отведать ни одного посаженного врагом плода, ни одного выращенного им животного, не совершив перед этим какой-либо враждебный акт, например не подпалив дом или не убив человека. Считается, что, если они нарушат этот запрет, в них проникнет часть духовной сущности врага, и это уничтожит магическую силу их талисманов».⁵¹⁸

Мы не хотим сказать, что Ольга, будучи в чужой земле, поступала точно так же, как в подобных случаях действовали маори, папуасы или тораджи. Но и отрицать ее приверженность язычеству не станем, ибо все ее поведение проникнуто языческими мотивами.⁵¹⁹ И вполне оправдано ожидать от нее принятия соответствующих мер предосторожности, когда она пребывала во враждебной Древлянской земле. Что же делает Ольга в этой сВязи? Она остерегается посещать грады древлян, имевшие, наряду с прочим, сакральное значение для местного населения и потому внушающие опасность сторонним лицам, и устраивает отдельные становища, как бы создавая вокруг себя собственное, оберегаемое полянскими богами пространство. Поэтому предание о киевской княгине, попавшее позднее в летопись, с таким вниманием относится к этим становищам.

Находясь в становищах, Ольга, конечно, молилась своим богам, приносила им жертвы, чтобы поддержать божественное благоволение к себе и к тем, кто был с нею. Жертвенному умерщвлению подвергались не только люди, но звери и птицы, возможно, священные с точки зрения верований древлян.

Яркую иллюстрацию жертвоприношений птицами сохранил Летописец Переяславля Суздальского. Ольга, обращаясь к древлянам, произносит такую речь: «Ныне у вас несть меду, ни скар, но мало у вас прошю дати богам жрътву от вас, и ослабу вам подать себе на лекарство главные болезни, дайте ми от двора по 3 голуби и по 3 воробьи, зане у вас есть тыи птици, а инде уж всюду събирах, и несть их, а в чюжюю землю не шлю; а то вам в род и род...».⁵²⁰ Д.С.Лихачев правильно заключил отсюда, что «птицы нужны Ольге для совершения жертвенного обряда».⁵²¹ Но из речи княгини следует также и то, что во время длительной осады Искоростеня в стане киевских завоевателей совершались массовые моления о победе, сопровождавшиеся обильными жертвоприношениями. Усердные «кияне» переловили в округе всех жертвенных птиц («а инде уж всюду събирах, и несть их»), но боги полян оставались глухи к их мольбам. Тогда Ольга задумала получить этих птиц из рук древлян, чтобы снова вознести молитву и принести жертву своим богам. «Дайте ми от двора по 3 голуби и по 3 воробьи», — просила она у искоростенцев. Надо сказать, что в старину слова «двор» и «дом» нередко смешивались, так как «на первых порах именно двор и был "вместилищем" дома, поскольку имел ограду».⁵²² Возможно, и здесь двор следует понимать как дом. Но в любом случае нельзя забывать об особом значении двора и дома в жизни древних людей, согласно верованиям которых и тот и другой очерчивали границы «своего мира», где человек чувствовал себя защищенным от воздействия внешних, враждебных ему сил. Дом и двор имели сакральный характер, являясь важнейшими конструкциями ритуального уклада жизни.⁵²³ Они «представляли собой сложную, хорошо продуманную и веками создававшуюся систему заклинательных охранительных мер. Микрокосм древнего язычника был оборудован как крепость, ожидающая неожиданные нападения. Везде были расставлены как стражи благожелательные божества: на дворе был "дворовый", в овине "овинник" (Сварожич), на гумне — "гуменник", в бане — "банник". Воеводой этого воинства, комендантом усадебной крепости был персонифицированный предок —"домовой", или "кутный бог" ("бес-хороможитель"). Хоромы-крепость, внутри которой даже зловещие навьи не страшны, ограждены целой системой "овеществленных заговоров" — вырезанных из дерева, нарисованных, прокопченных четверговой свечой символов. При выборе символов славянин исходил из сущности анимистического мировоззрения - духи зла повсеместны. Повсеместному разлитию в природу злого начала, которое "на злых ветрах" может внезапно поразить не только вылезшего из хоромины человека, но и проникнуть внутрь домашнего микромира, противопоставлялись не единичные символы, а система, воспроизводящая макромир».⁵²⁴

С учетом этих языческих представлений особый смысл приобретает выдача Ольге древлянами птиц, которые Жили в их дворах. То была передача частички «своего мира», означавшая полную покорность. Понятно, Почему Ольга, приняв принесенных из Искоростеня голубей и воробьев, молвила городским посланцам: «Се Уже есте покорилися мне и моему детяти».⁵²⁵

Особую значимость получало и принесение в жертву птиц, взятых из дворов горожан. Жертвенное их умерщвление было призвано ослабить способность дворовладельцев к сопротивлению и защите. Оно давало киевским воинам уверенность в победе. Состоялось грандиозное действо, в котором приняло участие все воинство, стоявшее у стен Искоростеня. Птиц предали сожжению: «Волга же раздал воем по голуби кому ждо а, другим по воробьеви, и повеле к коемуждо голуби и к воробьеви привязывати церь, обертывающе в платки малы, нитъкою поверзывающе к коемуждо их. И поволе Ольга, яко смерчеся, пустити голуби и воробьи воем своим».⁵²⁶ Обертывание «цери», или серы, в «платки малы» есть, по-видимому, фрагмент какого-то ритуала. Птиц с привязанной к ним нитками горящей серой от пускали.⁵²⁷ Это было впечатляющее зрелище: горящие ртицы прорезали темное небо, словно молнии. Ольга b ее воины взывали к богу-небожителю, скорее всего — К Перуну.⁵²⁸ Возможно, какая-то часть птиц долетела до своих гнезд в дворах Искоростеня и вызвала пожар в городе, что позволило летописцу, составлявшему свой труд в конце XI или в начале XII века, переиначить древний рассказ об осаде Ольгой древлянской столицы, выдав языческое моление за военную хитрость.⁵²⁹ Тут проявилась присущая благочестивым монахам-летописцам тенденция завуалировать языческое прошлое киевской княгини и создать более привлекательный для христиан ее образ.⁵³⁰ Современный исследователь должен помнить об этом и не поддаваться на летописную уловку. Мы несколько отвлеклись от нашей главной темы для того, чтобы лучше понять внутреннюю связь летописных «становищ» и «ловищ» Ольги. Устройство «становищ» и пребывание в них сопровождалось, по всей видимости, молениями и требами, призванными обеспечить безопасность пришельцев и успех затеянного ими дела. Нельзя было поэтому обойтись б«з ловли птиц и зверей, приносимых в жертву Полянским богам, т. е без ритуальной охоты. Места, куда ходили на такую охоту люди из «становищ», находились, вероятно, поблизости. Следовательно, «становища» и «ловища», составляя некое сакральное единство, дополняли функционально друг друга. К домениальной феодальной соб ственности они, таким образом, вряд ли могут быть отнесены.