Лепрозорий, окружавший Люцию, стал таким по вине и по милости шестикрылого ангела. Крылья дали начало и кошачьи ушам, и волчьим хвостам, и щупальцам, и рогам. Люди поняли, что могут больше. Крылатые начали треклятое безумие, возомнив себя такими же, как Самсавеил. Они решили, что могут создавать, творить, править, раз они стали как он. Они поверили, что они такие же, как бог, который их любит. По образу. По подобию. И точно так же, как он, сошли с ума.

Люция обернулась. Весь райский сад был чудесным творением одной лишь мысли распятого ангела. Озеро, чьи воды уносили кристаллы по всей империи, было самой живительной влагой во всей империи. Цветущие деревья, одни лишь яблони, камни, кристаллы, ступени. Все они не нуждались во внешнем мире. Свет, почва, тепло и дождь были им не нужны. Райскому саду нужен был только Самсавеил.

— Ты — Бог? — тихо прошептала она. — Ведь ты — и есть Бог! — закричала она, словно ее озарение нельзя было выразить иначе.

Он рассмеялся, запрокинув голову. Тряхнул головой, усмехнулся кончиками губ.

— И да. И нет. Я — самое первое его творение. Это меня, а не вас, он сделал подобным себе, надеясь, что я буду сильнее и смогу вынести его ношу. Это мне, а не вам, он отдал свои самые сокровенные дары — руки, способные творить из ничего, силу, которую нельзя превзойти. И свое же проклятье — бессмертие. Глупый Бог верил, что, поделившись проклятьем, умрет сам. Но он просто сошел с ума. Навечно!

— Тебя ведь не смогли убить, — она словно и не слушала его, тревожно разглядывая полупрозрачные шрамы и даже швы. — Тебя резали на куски, — дрогнувшим голосом прошептала она, подходя к ангелу ближе. — Но ты полностью регенерировал и даже не умер от боли и потери крови.

Самсавеил терпеливо ждал, пока она удовлетворит свое любопытство, разглядев каждый сантиметр его тела, усыпанный лиловой пылью. Она оказалась куда глупее, чем ему казалось, и куда менее любопытной, куда более доверчивой. И ее совсем не интересовало его настоящее прошлое. Никого оно не интересовало. И это было бы даже больно, не будь так радостно – Еве не стоило знать ничего о нем. Совершенно ничего. Иначе все будет впустую, а этого нельзя допустить. Вытерпеть еще тысячи лет ради того, чтобы снова быть с ней – невыносимая цена.

Из мучительных сомнений и страха, тянущего липкие пальцы к его сердцу, Самсавеила вывел голос Люциферы.

— Ты чувствуешь боль? — тревожно спросила она, касаясь ладонями его бархатной груди. Отряхнула пыль и, осмелев, прижалась ухом к тощим ребрам. Она не ожидала, что тело крылатого будет теплым. И вздрогнула, услышав, как бьется сердце.

— Нет.

— Анальгезия, значит, как и у меня, — отпрянув, Люция поджала губы. Она, как любопытный ребенок, водила ладонями по его груди и рукам, и лиловый песок осыпался в кристальное озеро.

До нее доходило. Медленно. Со скрипом.

— Поэтому им нужна была я? — осторожно спросила она, морщась от воспоминаний.

— Да. Они считали тебя идеальным творением. Подобна Самсавеилу, Богу, твердили они, — усмехнулся он, сочувственно глядя на бескрылую. Он и не думал, что его же кровь проявится через тысячелетия.

— У меня больше нет крыльев, — вздохнула она и, обведя руками райский сад, усмехнулась. — И это место мне не подвластно.

— Верно, — ангел кивнул. — Когда-то сотни лет назад ты была самым первым моим творением, самым лучшим. Но не идеальной. Даже я для них не идеален, — рассмеялся он. — Потому и нахожусь здесь.

— Как много всего — в твоей власти? — прошептала Люция, прижав к себе Еву. И снова она слышала его через слово, как будто ее разум отказывался принимать его слова. — Раз она знает тебя, значит, это не первая ее жизнь, верно?

— Я возвращал ее тысячи раз, надеясь, что когда-нибудь она вернется, — Самсавеил кивнул.

— Понятно, ты можешь давать нашим душам новые тела и новые жизни, — Люция тяжело вздохнула, пытаясь сформулировать мысль. — Можно вопрос?

— Ты ведь за этим и пришла. Спрашивай.

— Лепра — твое проклятье?

Ангел удивленно вскинул брови, от кошек он привык слышать вопросы о предназначении, но совсем не о болезни.

— Нет, я не создавал лепру, — Самсавеил качнул головой. — Ее создали вы сами. Пытаясь сотворить ангелов, вы нарушили хрупкий баланс и за пару десятков лет утопили весь райский сад, империю, в этой заразе. И даже не выжили бы, не дай я кошкам рецепт лекарства.

— Понятно, — Люция сглотнула и похлопала молчаливую Еву по плечу. — Паучоныш, пожалуйста, собери пару кристаллов у озера.

Ева потупила взгляд, но все же уступила. Несколько раз глянула на распятого ангела, и затрусила по лестнице вниз.

— Ты сам меня сюда привел, — прошептала Люция, заглянув ангелу в глаза. — Сам создал. Как и Бог — свою смерть?

— Возможно, — Самсавеил попытался пожать вывернутыми плечами.

— Я больше не нужна ангелам. И ты им тоже не нужен, — она вздохнула, проводив паучонка взглядом до самого озера. — А ей - нужен.

И пока Ева была увлечена поиском крохотных кристаллов, Люция поудобнее обхватила тонкую рукоять катаны Ясинэ и занесла над головой. Острая сталь переливалась в свете лиловых кристаллов и словно пела.

Как же остер был кошачий клинок.

#39. Тревоги и опасения

Цепи поддались не сразу. Кошачий клинок вспыхнул, рассекая ангельскую сталь, как масло, и треснул на последней цепи. Люция не сумела удержать катану, и она разлетелась осколками, а рукоять выбило из рук. Цепь, удерживающая руки шестикрылого ангела, треснула сама, и Самсавеил ухнул в озеро. Ворох лиловой пыли облаком застыл над кристальной водой.

Ева оглушительно завизжала. Весь грот повторил за ней, разнося ее ужас и страх. Затрепетали яблони, зазвенели кристальными листьями. Пронзительно заплакал райский сад.

Люция в несколько прыжков добралась до Евы по осыпающейся лестнице, мельком убедилась, что паучонок цела, и прыгнула в озеро.

Снаружи казалось, что водоем райского сада был неглубок, но Люции пришлось вынырнуть, набрать полные легкие воздуха и нырнуть снова. Шестикрылый ангел медленно шел на дно, и когда Люция подхватила его за руки, равнодушно посмотрел ей в глаза и позволил увлечь себя на берег.

Вынырнув, Люция закашлялась, тут же сплюнула лиловую воду, смешанную с кровью, и обернулась к Еве. Паучонок дрожала, обняв яблоню, и тихо скулила. Скулила и яблоня, будто живая зверюшка. Но стоило Еве увидеть Самсавеила, как она оживилась, а дерево смолкло.

Люцифера подтащила ангела за кольцо в крыле и вытолкала на берег. Укутала в его же крылья и, понимая, что настолько обессиленное тело придется тащить, подняла на руки. Это была совсем не хрупкая кошка, не Ева и даже не подстреленная косуля. Крылатый весил многим больше. Даже больше, чем Лион двадцать лет назад. Люция даже усмехнулась – опять, снова, но уже все совсем иначе.

— Ворота открой, — пробурчала гарпия Еве, вставая с Самсавеилом на руках.

Ева глянула на нее затравленным волчонком, но послушно убежала выполнять приказ. Люция сделала несколько тяжелых шажков с едва посильной ношей, и рухнула на колени. Закашлялась, уткнувшись лбом в ворох мокрых перьев, обреченно взвыла. До чего же тяжело, руки горели от самого хребта, ноги тянуло из-за свалившегося веса. Бросить бы, бросить невыносимую ношу.

Но Люция только усмехнулась. Если кто и мог вытащить Самсавеила из его же сада, так только она. Значит, придется донести.

— Помочь? — ангел все это время наблюдал за ней, вслушиваясь в ее мысли.

— Чем? — просипела она, виновато глядя на алое расползающееся пятно на белоснежных крыльях.

Самсавеил вытащил руку из вороха перьев, зазвенев цепями, и коснулся двумя пальцами ее лба, провел ими до губ, от виска к другому.

— Ты ведь знаешь, что сегодня умрешь, — грустно усмехнулся он, но его бархатный голос нежно проникал в черепушку и словно обволакивал ее изнутри. Тепло, приятно, так блаженно.

— А вы это исправили? — Люция глянула ему в глаза, пошевелила лицом, чувствуя, как стекает горячая вода к подбородку.