Химари пинком отворила калитку, как же зла она была. Как же хотелось шею свернуть четырехкрылому куренку! Но это бы не вернуло ей ни Хайме, ни любимую Тору, ни даже сыновей. Уже было слишком поздно.

Кошка побольнее закусила губу. Сейчас она могла только помочь той, что лишила ее возможности отомстить. И ее маленькой зверушке, видевшей в глупой машине для убийств чуткую ранимую душу. Химари встрепенулась. Раз она еще не сдохла окончательно, значит, у шестикрылого Самсавеила были на нее свои планы.

Кошки проходила между домов с дорогими женскими нарядами, стопками юбок и жесткими, громыхающими на всю улицу, каркасами под платья. Служанки-кошки обменивались косметикой, красили друг друга, подражая старой моде на гейш.

Волчицы в пышных нарядах сновали по улицам, брезгливо морщась просто оттого, что им пришлось побывать в районе кошек. Их служки носились за ними с вещами и украшениями, что-то лебезя. Были здесь и не только волки, но и олени из соседнего округа, телицы, косули, змеи. Разряженные под цвет окружных флагов, пестрые яркие пятна на фоне серых улиц.

Химари, насупившись, стала присматриваться к девушкам, выискивая подходящих жертв. Охота, так охота. И она, пританцовывая и насвистывая старую фестивальную песенку про маленьких волчат, пошла по улочкам, приглядываясь к каждой паре — красавица и кошачья служка. Больше всего она уделяла внимание платьям, выбирая среди них подходящее. Одно было слишком узкое. Другое слишком короткое. Слишком розовое. Слишком кружевное. Слишком нелепое. Химари кусала ноготь и искала-искала-искала.

#26. Моя милая госпожа

Будь весел! И гадать до срока ни к чему

На радостный рассвет, на горестную тьму.

И небо-колесо не ведает, ему

Проехать мимо иль по сердцу твоему.

Люция сняла Еву с коня и, поставив на землю, удостоверилась, что девочка вполне может стоять на ногах. Все же, идея ехать с ней верхом на одном коне была не так уж плоха.

— Позволите? — из-под ее руки высунулась мальчишечья кошачья мордашка, и он ловко отобрала поводья.

Кажется, Люция научилась отличать в толпе хвостатых и ушастых созданий волков от их слуг. Уж больно похожими были их уши и хвосты на первый взгляд. Вот только разница была смутно понятна с непривычки. Кошки обладали чуть другой мимикой – раскосые глаза смотрели слишком живо, слишком откровенно и даже болезненно. Словно искали в каждом госте, не принадлежащем клану псов, утешения, понимания и хоть маломальской поддержки. Люции казалось, что протяни она руку, и они потрутся об нее щекой, замурчат, благодарно принимая ласку.

Волки смотрели иначе. Почти неживые глаза словно пронизывали насквозь, вся их мимика была как будто сконцентрирована на губах – они непрерывно что-то говорили, потявкивали или жевали. Беспокойно махали хвостами и постоянно тянулись к оружию на поясе, будто готовы были ввязаться в любую драку. Но не было в их беспокойстве ничего схожего с нервным напряжением кошек. Они были хозяевами на осеннем фестивале, на празднике жизни.

К тому же, волки были единственными, кто позволял себе еще засветло пьяно выть по углам. Их гостям и слугам это было как будто непозволительно.

Последний раз такое разнообразие народов Люцифера видела на все том же осеннем фестивале, но больше десяти лет назад. Принимающим округом был край Осьминога, и Люцифера все ноги сбила по борделям и тавернам. А когда совсем обессилела, и мысль провожать осень в рыбацком городе, пропитавшимся запахами гнилых водорослей и рыбьих потрохов, стала удручать – просто просидела на пирсе до рассвета.

Видимо, в этом году была очередь края Волков. К ним на фестиваль собрались гости из соседних округов – пару раз в толпе маячили ветвистые оленьи рога и каштановые наряды их хозяев. Барышни с веснушками мило перешептывались, и их мягкие уши дергались на каждый шорох. Невысокие зайцы с пышными прическами и разномастными головными уборами то и дело гляделись в зеркала, недовольно дергали звериными носами и старательно прятали длинные пушистые уши.

Совсем немного было лис. В рыжих меховых плащах они казались опавшей листвой, самой осенью, с которой сегодня прощались.

Не было видно слуг царицы змей. Они, должно быть, все еще скорбели по своей госпоже. И были настолько убиты горем, что не прислали и цветов – все вокруг пахло осенними полевками и бархатцами, но совсем не орхидеями.

Что особенно злорадно позабавило Люцию – слуги Мерура на праздник явились. Полнотелые телицы возмущенно мычали, распихивая окружающих, и томно хлопали длинными-предлинными ресницами. Их изумрудные наряды как всегда были чересчур откровенными и необъятными. «Баба-чайник» - вспомнилась гарпии старая шуточка.

Статные, широкоплечие медведи в черных шкурах возвышались каменными глыбами у таверн ос, торгующих медовухой и сотами. Угрюмо поглядывали на окружающих и своих балованных детей.

В толпе шныряли худые хорьки, воровато оглядывали окружающих и, словно прицениваясь, цокали языком. Но куда бы они не нырнули, везде были ушлые волки. А кошки, приставленные к гостям-дамам, шипели и демонстрировали длинные острые когти, предупреждая, что не позволят испортить праздник.

— Смотри-смотри! Бочка с девочкой! — взвизгнула Ева, пальцем тыкая куда-то в толпу.

И впрямь, у кабака возле ворот стояла бочка в метра полтора высотой, и в ней действительно была девушка. В одной лишь рыжей тряпочке, несильно скрывающей грудь. Сине-зеленый цвет волос дурно сочетался с венком из осенних цветов, а с яркими губами навевал вполне конкретные мысли. Девушка, воркуя, ухватила юношу-оленя с маленькими рожками за локоть, потянула на себя и, хохоча, впилась в губы. Он с трудом вырвался и начал упрашивать его отпустить, силясь разомкнуть ее пальцы. Он даже увлек ее по пояс наружу, и все смогли лицезреть грубые борозды жабр на ребрах красавицы.

— Это не девочка, а ночная рыбка, не смотри туда, — и Люция за косичку развернула паучонка в другую сторону.

— Оплата после фестиваля, без денег коня не отдам, — все тот же кот-конюх щелкнул пальцами, привлекая внимание Люции, очевидно уже не первый раз.

— Да-да, хорошо, — кивнула она, уводя Еву в толпу.

— Смотри, пчелка! Или оса. Шмель? Шершень? — Ева запнулась, раззявив рот у ароматной пекарни.

Над ней, беззубо улыбаясь, склонился полноватый чернокожий мужчина. Желтая плоть на сочленениях рук и такой же желтый мех, выбивающийся из-под рубашки, определенно говорили в пользу первого варианта, но Ева не знала наверняка. Он продавал сладости, и, пока Люция отвернулась, дал паучихе медовую конфету. Она тут же развернула ее и сунула в рот, боясь, что гарпия не разрешит. Но та даже не заметила.

— Пойдем, — и снова потянула за тугую черную косу.

— А вон там тетенька бобер! Смотри, тот дядя с большими клешнями косится на тебя! А вон еще одна выдра и дяденька выдра! Или не выдра? Они такие милые!

— Прекрати так кричать, — подтянув паучонка за ухо, прошипела Люция.

Ева покорно замолчала. Хватило ее, правда, ненадолго. Стоило им вдвоем попасть в центр города, как новая порция удивления забила из девочки просто фонтаном. И она бегала от лавки к лавке, изумленно таращилась на товары и вслух обсуждала совершенно все, что ее будоражило. Будь то маленький прыткий тушканчик с длинным хвостом, раздающий приглашения, или яблоко в липкой карамели на палочке, подаренное хозяином лавки сладостей за искреннее восхищение. Провидицу привлекало все, глаза разбегались, а руки тянулись к каждому встречному. Они не отталкивали ее, не смотрели косо, не отшатывались, увидев серп паучих глаз и руки. Они не воспринимали ее как страшного ребенка, приветливо улыбались и вторили вслед комплименты и благодарности. Она не чувствовала себя ненужной.

— Тш-ш! — шикнула Люция, увлекая Еву в переулок. — Мы не на праздник пришли. Мне нужно узнать, где находится глава города — волк Инпу. Поэтому мне придется оставить тебя и пойти искать его и место, о котором говорила Химари. Поняла?