Ясинэ выбила ей все конечности по точкам и оставила лежать на холодных камнях. Химари видела, как госпожа подзывает конэко и требует бо. Видела, как посох с кошачьей головой ложится в исполосованную лиловым пламенем ладонь. Как огонь растекается по резным фигурам и знакам.

Тигрица провернула посох по лиловым камням, механизм щелкнул, и она вытащила из бо белоснежный клинок. Химари знала - это конец. Ее вышвырнут из храма менять одну жизнь на другую. Так хотелось зажмуриться от ужаса. Но в то же время она желала посмотреть в глаза смерти, побороть страх.

— Остановись! — раздался над головой утробный мощный рык. Тело кошки заслонил собой любимейший сын Ясинэ.

И тигрица послушалась — опустила занесенный клинок, но не убрала в ножны.

— Уйди с дороги! Она собиралась предать меня, собиралась предать тебя! А я ведь верила ей, верила в нее! Я столько сил потратила на ее обучение, и все зря! Как ты смеешь мешать моей мести? — шипела она, по-звериному оголяя клыки.

— А как ты смеешь избивать мою жену? — его голос был слишком спокоен.

Химари дернулась, пытаясь разглядеть его лицо. Но тело не слушалось совершенно. Она презирала его всей душой, ненавидела, терпеть не могла. Он ведь тоже должен ее ненавидеть — она бесила его, раздражала, говорила такие чудовищные гадости. А он — любит? О нет! Он просто хочет издеваться над ней сам! Он за все заставит ее заплатить! За каждое колкое слово! За каждую издевку! За все! За все она заплатит!

— Что ты сказал? — лиловые полосы сошли с тела тигрицы, руки задрожали, и она выронила посох-ножны. — Как ты можешь? Она же чудовище. Я видела, что она с тобой делает. Это нельзя простить. И по ее милости тебя бы забрали у меня! Как? Как ты смеешь пойти против моей воли? — она словно разом лишилась всех сил, ее едва держали лапы, и окажись она на гэта — давно бы упала.

— Она моя жена. И я запрещаю тебе ее убивать. Ты поняла меня? — его не волновало то, что перед ним стояла не просто его мать, а лучший воин империи.

— Поняла, — тигрица уступила, собралась с силами и кивнула, — еще бы не понять, — и, бросив ему под ноги клинок бо, медленно побрела в сторону ворот.

Конэко бросились к ней, но шисаи отвергла их помощь. У самых дверей обернулась, посмотрела на сына.

— Скажи хоть, когда была свадьба? И какая тварь обвенчала вас? — губы Ясинэ дрожали.

— Сегодня вечером. Нас обвенчаешь ты, — его тон не терпел возражений.

И Ясинэ заткнула рот рукой, заглушая крик. В ее глазах блестели слезы. Она распахнула дверь и исчезла в храме. Никто не осмелился пойти за ней, всем слишком сильно были дороги их жизни.

Химари ждала новой порции боли и унижений. Но кот точечными ударами тех же двух пальцев расслабил все мышцы кошки, и она даже смогла вздохнуть полной грудью.

— Через пару часов сможешь шевелиться, пока терпи, — Хайме поднял ее, вялую, на руки и понес через весь полигон к тренировочной ванне.

А кошка не могла поверить и силилась дать сошедшим с ума разумом хоть какое-то объяснение происходящему. Это все кошмарный сон! Но кот был реальным и все так же пах горьким шоколадом. Вот только попросить у него объяснений кошка не могла, язык онемел и насмерть прилип к небу.

***

Всю свою жизнь Химари ненавидела саму идею династических браков. Верила, что брак по расчету чудовищен. Зарекалась, что не позволит этому случиться с ней. Но оказалась у алтаря с человеком, которого ненавидела. И все ради того, чтобы сама Ясинэ тренировала ее. Чтобы ей позволили учиться быть шисаи.

Ясинэ тренировала кошку до полусмерти, не жалея ни единого мгновения. Она изо дня в день брала вверх над ученицей, в чем бы то ни было. Лук, катаны, иглы, плети, топоры, веера. Она не щадила свою сольпугу, но в то же время укрывала ее от императора любой ценой. Между ними больше не было ни понимания, ни заботы, ни даже нежности и любви, только бои, опустошающие, гнетущие и разрушающие изнутри обеих.

Каждый раз, когда Химари не могла встать с пола, снова поверженная и опустошенная, Ясинэ склонялась над ней и повторяла одно и то же, одно и то же.

— Брось Хайме, оставь в покое моего сына, и этот ад закончится, я клянусь, — шептала она, заглядывая кошке в глаза.

Но Химари вставала снова и снова. Нет, она не собиралась отказываться от мечты. Кроме этой мечты, у нее ничего не было. Эту мечту ей даровал Самсавеил, и она не имела права ее отвергать.

Кошка готова была смириться и с невыносимым супружеским долгом, и с унижениями свекрови, и с болью, и с ранами, которые не успевали зажить. Она собиралась стать лучшей шисаи, и этим вернуть долг серафиму, заставить отца сожалеть о своих решениях, а мать - гордиться! Тогда она будет по-настоящему свободна.

— Продолжим бой! — едва живая, с трясущимися коленками, Химари начинала все сначала. И Ясинэ, медленно покрываясь растравленными ранами, лиловыми тигриными полосами, нападала снова и снова.

Последним, что помнила Химари, всегда был грустный шепот Ясинэ над ухом.

— Я ненавижу тебя сильнее, чем могу вытерпеть. И я люблю тебя сильнее, чем могу выдержать.

Тогда ей сильно запала в душу мысль, что Ясинэ ненавидит ее сильнее, чем может вытерпеть. Это разрушало желание быть родной для госпожи, наравне с Хайме. Это дарило столько боли. Нелюбимая совершенно никем кошка страдала, хоть и отказывалась себе в этом признаться. Хайме заботился о ней, но это казалось издевательством, он словно не вспоминал о том, какую боль она ему принесла.

И Химари никогда не приходило в голову, что ее госпожа на самом деле любит свою сольпугу. Любит так мучительно, что ненавидит и себя, и ее за это.

***

После затяжных боев с Ясинэ Химари просыпаясь в воде оттого, что муж смывал с ее тела кровь. До чего же хотелось умереть. Кошка больше не сопротивлялась, позволяя коту делать с ней все, чего он захочет. Она решила, что это разумная цена за то, что Ясинэ учит ее одну всему, что умеет сама. Самая лучшая шисаи оставила своих учениц ради Химари, ради обещания, данного сыну. И кошка не могла разгадать, что было важнее для госпожи.

Каждую тренировку Химари силилась понять, как Ясинэ удается вывести ее из боя за считанные мгновения. Она помнила лишь вспышку лилового пламени и боль.

Но Ясинэ не спешила раскрывать свои секреты, сперва обучая той самой технике боя, которой едва не убила Химари по возвращению в храм Самсавеила. Кошка выучила все важные точки человеческого тела, все меридианы и важные узлы. Она часами проводила за трактатами, расчерчивала манекены и бесконечно учила. Она тренировалась на конэко и куно, ей больше не нужно было их уважение — они боялись ее. Убивать ей было запрещено, и они были этим даже огорчены.

Химари познала и второе свое лицо — морду дикого зверя. Львица ее души явилась ей в боях с Ясинэ, подчиняя себе целиком и полностью. Дикая кошка заполнила своей хищной сутью каждую клеточку Химариного тела, и у той ушли годы, проведенные в клетке, чтобы вернуть себе саму себя.

Еще многие годы львица брала над Химари верх, когда той угрожала смерть. Дикая кошка слишком сильно не хотела умирать, а физически была куда сильнее своей хозяйки. Ясинэ звала львицу – душой, но Химари отказывалась в это верить. Слишком разные они были. Белая львица, словно огненная стихия, пылала волей к жизни и искренней добротой. Химари же знала одну лишь себя и помнила только о своей цели; прятала лицо за маской гордости и безразличия так долго, что маска плотно приросла. И уже никто не считал львицу Химариной душой.

Тренировки, полные боли и отчаяния, так сильно вымотали кошку за десятилетия, что она смирилась и с львицей. И лишь тогда смогла действительно ее услышать, почувствовать мощь тяжелых звериных лап, ощутить дикое единение с самим миром, отпустить и себя, и ее. Маска треснула, но об этом знала одна лишь Химари. И она совершенно не понимала, как ей быть дальше – и просто жила, следуя воле Самсавеила. Боль выжгла все, оставив только слепую веру и смирение.

Кошка с полной самоотдачей пыталась освоить ту силу, которая в руках Ясинэ сметала все на своем пути. Тайком училась в подземельях, но результатов не было совершенно никаких. Глаза из серых стали лиловыми, в волосах залегли пунцовые пряди, но больше не изменилось ничего.