Зачем комдив помешал мне посадить самолет у "Т" на три точки? Ведь я сделал все правильно. А теперь все ребята и комэск видели, как я не смог притереть самолет. Но ведь они не знают почему!
Я был обижен на полковника, потому что по его вине я "опозорился" перед ребятами и подвел капитана, так надеявшегося на меня. Настроение у меня было испорчено. Зарулив, я попросил разрешения вылезти из кабины.
Но комдив сказал по СПУ:
- Давай-ка еще один полетик!
Я вырулил, взлетел, сделал первый разворот, и опять самолет повис на ручке управления. Тут уж я окончательно обозлился. Пусть, думаю, комдив ругается, но летать так, как он меня принуждает, я не могу. Ухватился я за штурвальчик триммера и резко поставил его на место...
После четвертого разворота, когда я уже приготовился к посадке, триммер опять начал крутиться от себя. Но я успел со злостью крутануть его обратно и притереть самолет у "Т" на три точки.
Выключив мотор, я вылез на плоскость и, остановившись у задней кабины, не глядя на комдива, сказал:
- Товарищ полковник, разрешите получить замечания?
Я ждал разноса. Но, к моему удивлению, полковник улыбнулся и дружески сказал:
- Молодец, Ладыгин, умеешь летать. Не самолет тобой управляет, а ты им. Молодец. А теперь пришли ко мне следующего.
"Так вот зачем он мешал мне управлять самолетом! Проверял мои выучку и самообладание". И сразу всю злость мою как рукой сняло.
Сделав еще с семью летчиками по одному полету, комдив собрал всех нас в землянке и устроил разбор полетов. Когда все уселись, он встал. Лицо его было сосредоточенным, было видно, что он чем-то расстроен.
- Плохо, товарищи летчики, плохо, - резко сказал полковник.
Такое начало нас обескуражило. Ведь никаких особых ошибок ни на взлете, ни на посадке никто не допустил. И потом то непривычное для нас обращение "товарищи летчики"... Впрочем, все было правильно: мы уже фронтовые летчики. Все вчерашнее, порой беспечное, осталось позади, и уже никому нет дела до того, молоды мы или стары, опытные или "желторотые". И вот этот суровый и беспокойный человек, который сейчас стоял перед нами, выкладывал нам боль своего сердца и беспокойство за нас, за наше будущее. А наше собственное будущее, будущее всей дивизии во многом зависело от нашего мастерства, от нашей выучки.
- Для чего конструкторы придумали и сделали триммер? - задал вопрос полковник. Ребята сидели, опустив глаза, а комдив продолжал: - Чтобы облегчить вам управление самолетом. Сбросили вы бомбы, эрэсы, использовали боекомплект пушек и пулеметов, наконец, в полете выработалось горючее - все это меняет центровку самолета. И если вы не будете использовать возможностей, которые вам дает триммер, вы будете физически перенапрягаться, уставать, а отсюда и внимание и работоспособность ваша упадет, а значит, противнику будет легче сбить вас. Нельзя врагу в бою давать такого козыря. А потом подумайте, что с вами будет, если придется делать в день не один вылет, а два, три и больше? А такие дни настанут и они не за горами. Вот, товарищи летчики, казалось бы маленький вопрос - триммер, а сколько за ним стоит неприятностей. Из восьми человек, с которыми я летал, только двое грамотно использовали данную им технику. Чтобы они не зазнались, - полковник улыбнулся, - я их называть не буду: они сами знают, о ком я говорю.
Комдив еще долго делился с нами своими мыслями и опытом, переведя разговор в дружескую беседу. После этого дня он часто бывал у нас на аэродроме и уже никто его "не боялся", наоборот, видели в нем чуткого и умного старшего товарища.
Рождение боевого экипажа
Дивизия продолжала пополнять свой самолетный парк. Часть опытных летчиков поехали за новыми машинами, а другая группа направилась, чтобы получить старые машины из авиамастерских. Я был рад, когда узнал, что в ржевскую группу включили Костю Шуравина и меня.
За день до отъезда комдив собрал всех летчиков и подробно разобрал все допущенные ошибки прежней перелетной группы. Чтобы не повторить их, мы перед вылетом приступили к теоретическим и практическим занятиям по самолетовождению в закрытой кабине. И это, безусловно, в дальнейшем сыграло свою роль.
Прилетели на место на Ли-2 под вечер. Наша группа состояла из шести летчиков во главе с командиром эскадрильи, инженера и трех механиков. Нас поместили в общежитие недалеко от аэродрома. Заняв койки и оставив зимнее летное обмундирование, мы пошли ужинать. В столовой висело объявление, приглашавшее в клуб на концерт. Внизу мелким шрифтом сообщалось, что после концерта будут танцы. Пошли всей командой во главе с комэском.
Когда прибыли в клуб, то свободных мест там уже не было. Несколько рядов стульев были не в состоянии вместить всех желающих, и поэтому большая толпа ожидала концерт стоя. Мы тоже прислонились к стенке недалеко от двери. Собственно, клуб представлял собой большую комнату. Сцены не было, и артисты, выходя из дверей, исполняли свои номера в пространстве между дверью и первым рядом стульев. Поэтому мы и те, кто пришел позже нас, оказались почти за спиной у актеров. Но они привыкли к такой ситуации, выступая в различных прифронтовых условиях, и это им нисколько не мешало. Зрители дружно приветствовали каждое выступление актеров.
Уже прозвучали романсы Глинки и Рахманинова, стихи и злободневные басни, веселые боевые частушки, когда конферансье объявил, что сейчас перед нами предстанет фокусник-иллюзионист. Все, и дети, и взрослые, любят, когда их обманывают, но не исподтишка, а при всем честном народе, да еще не одного, а всех сразу. Это, оказывается, нисколько не обидно, а даже интересно и весело.
Зал зашумел, зааплодировал. В дверях появилась фигура, закутанная в черный плащ. Не доходя трех шагов до первого ряда, фокусник остановился и широким взмахом руки в белой перчатке сбросил черный плащ на пол. Перед нами предстала красивая, стройная, молодая блондинка в черном фраке, в цилиндре, с тросточкой в руке. Это неожиданное и приятное "превращение" вызвало бурные рукоплескания. Ну, а дальше все, что ни делала симпатичная иллюзионистка, принималось на "ура".
Закончив очередной номер и выждав, когда стихнут аплодисменты, она обвела лукавым взглядом зрителей и игриво спросила:
- Кто из присутствующих желает помочь показать следующий фокус? Нужен один смелый и сообразительный мужчина.
Все заулыбались, но никто не тронулся с места. Очевидно, полагали, что все здесь смелые и сообразительные, а ведь требовался только один. Возможно, поэтому, а может быть, еще по какой-то причине, только как ни уговаривала иллюзионистка, как ни стыдила, никто не выходил.
Показав всем шарик, продемонстрировав, как он свободно передвигается по веревочке, волшебница бросила один конец на пол и наступила на него. Другой конец был у нее в руках. Вертикально потянув веревочку, она отпустила шарик, и он скользнул к ее лакированной черной туфельке.
- Теперь, - обратилась она к Феде Садчикову, - я прошу вас, поднимите, пожалуйста, шарик и скажите: "Шарик, шарик, останься на месте!".
Федя собрал все свое мужество и, насупившись, нагнулся к лакированной туфельке. Затем, подняв шарик, он довольно внятно произнес:
- Миленький шарик, останься на месте!
Какое-то мгновение он задержал руку на шарике, а потом отпустил его. И о, чудо! - шарик застыл на месте, не соскользнул вниз. Зал разразился аплодисментами. Блондинка с благодарностью хотела взять руку своего помощника, но Федя, ни на кого не глядя, уже шагал к нашей стенке.
Это было единственное Федино выступление со сцены в качестве артиста. Но он его хорошо помнит до сих пор...
Следующий день выдался солнечным, морозным. Облачившись в теплое летное обмундирование, мы бродили по аэродрому в ожидании, когда наше руководство утрясет вопрос с авиамастерскими о получении машин. На стоянках аэродрома стояло много разных самолетов, но наше внимание особенно привлекли три "Боинга" и "Бостон", стоявшие в стороне. Мы с интересом разглядывали авиационное новшество - трехколесное шасси с передней выпускающейся ногой. Такого еще никто из нас не видел.
