Я давно убрал газ, а "ил" все несся с огромной скоростью. Плавно переведя его в набор, стал осторожно маневрировать. Наконец, скорость упала до нормальной. Можно дать мотору наддув и нормально маневрировать. Самолет резко пошел в набор. Ставлю триммер в нормальное положение... Вдруг в наушниках раздается голос: "Молодец! Молодец! Давай еще один заходик!" Не могу понять, кто "молодец" и кому надо сделать еще заход. А-а, это, наверное, Садчиков с группой точно атаковал цель, и станция наведения довольна их работой. Ну, раз группа будет делать еще один заход, почему бы и мне не атаковать второй раз? Разворачиваю самолет и набираю высоту для второго захода. Вражеская батарея почему-то молчит. Наверное, еще не успели прийти в себя с непривычки: редко им достается. Обычно они работают спокойно, а тут... Пока они не очухались, надо им еще подбросить огоньку! Набрал я примерно 1000 метров и с разворота перевел машину в пике. А в наушниках не унимается радостный голос со станции наведения: "Правильно заходишь! Молодец! Открывай огонь!" Странно. Это, выходит, он мне говорит? Если мне, то я и без тебя знаю, как заходить и когда огонь открывать. Я даже обиделся. Поймав в перекрестие еле заметную с высоты позицию вражеской батареи, я стал попеременно нажимать на гашетки пушек и пулеметов. Трассы точно ложились в расположение цели. А радостный голос кричал в наушниках: "Молодец! Молодец!.."

Вражеская батарея молчала. За весь заход и атаку она не сделала ни одного выстрела. Мои трассы полосовали позицию вдоль и поперек. Расстояние до цели быстро сокращалось, и стали видны уже отдельные детали. Теперь стало ясно видно, что все мои шестнадцать двадцатипятикилограммовых бомб легли точно в расположении вражеской батареи: вся территория была испещрена воронками, которые еще дымились. Стволы двух орудий уткнулись в землю. Никакого движения возле других двух пушек не было заметно. Последний раз нажав на обе гашетки, я вывел самолет из пике. На высоте двадцати метров он пронесся над поверженными зенитками врага. Душа ликовала, а голос в наушниках все восклицал: "Молодец! Молодец!.."

Сейчас я был искренне благодарен тому человеку, который был там, на станции наведения, и радовался вместе со мной.

Поскольку это было всего в пяти километрах за линией фронта, то через 40 50 секунд я уже был над своей территорией. Сбавив обороты мотора, я стал оглядываться в надежде увидеть свою группу, возвращающуюся домой, - они ведь работали где-то недалеко, чуть дальше меня. Но сколько я ни крутил головой, никаких "илов" найти не мог. Что такое? Куда же они девались? Сделав два небольших круга, так и не дождавшись их, решил идти на аэродром самостоятельно. Возможно, они сделали один заход и удали домой раньше меня? А если они еще за линией фронта, то догонят, коль я пойду не спеша... На скорости 250 и пошел домой, все время оглядываясь. Через несколько минут заметил, что справа меня догоняет одинокий "ил". Странно. Кто бы это мог быть? Где же еще четыре? Скоро он догнал меня и, пристроившись, пошел рядом. Это был какой-то не наш "ил": у наших на фюзеляжах были нарисованы эмблемы со львами, а у этого ничего не было. Когда мы прилетели на аэродром, то выяснилось, что молодой летчик совсем из другой дивизии делал свой второй боевой вылет и после атаки потерял своих. Плутал, пока, на свое счастье, не увидел мой самолет. Так, совершенно случайно, я оказал услугу молодому заблудившемуся пилоту. Когда я зарулил на свою стоянку, то все наши самолеты уже были на месте. Они действительно сделали один заход и поэтому оказались дома раньше меня. Я спрыгнул на землю, механик Веденеев сказал мне, что все ушли на КП полка, где инспектировавший майор делает разбор боевого вылета. Конечно, сейчас же побежал туда. Майор уже начал разбор. И когда я попросил разрешения присутствовать, он, прервав меня, неприязненно сказал:

- А-а, явились! Интересно, где это вы были?

- Товарищ майор, я заметил вражеские зенитки и решил атаковать их.

- Нет, вы видали? Он с такой высоты заметил зенитки, которые стреляют без трасс одиночными снарядами!.. Хватит нам сказки рассказывать. Лучше сознайтесь, что с перепугу нарушили строй и потеряли ориентировку.

У меня аж в глазах потемнело... Горечь незаслуженной обиды перехватила дыхание. А майор продолжал:

- За недисциплинированность и плохую осмотрительность объявляю вам, младший лейтенант Ладыгин, выговор!

Во рту сразу все пересохло, а к горлу подступил комок. Я ловил ртом воздух и никак не мог поймать его, как будто его вокруг меня и не было. Майор смотрел на меня холодными глазами и ждал...

- Повторите,- приказал он.

Язык меня не слушался, и я не мог вымолвить ни слова.

- Младший лейтенант Ладыгин, повторите! - еще настойчивее потребовал майор.

- За что? - охрипшим голосом выдавил я.

Что мне еще говорил майор, я уже не слышал. Вокруг сидели мои друзья, и я готов был тысячу раз провалиться сквозь землю, чем терпеть такой позор перед лицом своих товарищей. Они же ведь не знали всей истины! А потому могли подумать, что я действительно сдрейфил и покинул поле боя, предал их, как последний трус!.. А чем сейчас я могу доказать? Ведь никто из наших не видел, как я атаковал батарею.

Только один человек мог бы сейчас спасти меня. Только он все видел и все знает. Он вместе со мной радовался моей удаче. Но как его найдешь? Кто будет его искать?

- Ладыгин не первый день в нашей эскадрилье, и мы хорошо знаем его. Уж в трусости его никак нельзя обвинить,- откуда-то издалека долетели до моего сознания слова.

Я стал прислушиваться. Оказывается, это комэск Федор Садчиков вступился за меня.

- Может быть, не стоило ему,- продолжал он,- связываться с этой батареей, поскольку нам была поставлена другая задача. Но он отвлек ее огонь на себя и тем прикрыл нас. Я тоже слыхал, что какая-то станция без позывных просила кого-то сделать еще заход. Так что тут надо разобраться,- продолжал Федя.

Значит, мои друзья верят в меня, в то, что я не сбежал с поля боя, что я не предал их! У меня сразу отлегло от сердца. Летчики не сомневаются во мне это главное.

А майор доказывал Садчикову:

- Я ему и объявляю выговор за недисциплинированность и плохую осмотрительность. А если бы еще было проявление трусости, я бы отдал его под трибунал. И вообще, у нас тут не профсоюзное собрание. Я объявляю младшему лейтенанту Ладыгину выговор, и обсуждению это не подлежит. Ладыгин, повторите!

- Слушаюсь, товарищ майор. Вы мне объявляете выговор, и обсуждению это не подлежит,- уже немного придя в себя, повторил я.

Так я заработал себе выговор. А может быть, я действительно не прав? Ведь я был не на "свободной охоте", а летал в составе группы выполнять определенную задачу. И если бы каждый стал действовать самостоятельно, то осталось бы невыполненным основное задание. Но, с другой стороны, я атаковал батарею, которая вела огонь по нашей группе, и, не подави я ее, могло бы случиться и такое, что вражеские зенитки кого-нибудь сбили бы из нас: ведь не всегда они стреляют мимо! А сейчас вернулись все. А потом нам рассказывали, что крупнокалиберные зенитки чаcто преграждали путь и нашим танкам. Не зря же так радовался товарищ на станции наведения, когда наблюдал за моими действиями.

В общем, бог с ним, с выговором: уничтоженная вражеская батарея крупнокалиберных зениток стоит этого! Когда я пришел к такому выводу, то настроение мое совсем исправилось.

Cамолет подбит над целью

Апрель 45-го был на исходе. На дворе стояла весенняя благодать. Природа, как бы боясь опоздать, неистово рвалась к новой жизни. Кругом буйно лезла молодая зелень, радуя глаз.

Нежданно-негаданно на нашу первую эскадрилью "свалилась" огромная радость...

Но все по порядку.

Недели три назад над целью сбили самолет старшего лейтенанта Полякова. Только три "ила" вернулись тогда на свою базу... Поляков был одним из самых старых ветеранов полка - воевал еще под Духовщиной и Смоленском. Его несколько раз подбивали, но судьба и солдатское счастье были до сей поры милостивы к нему. А тут, в конце войны!.. Поэтому вся эскадрилья особенно глубоко переживала это печальное событие.