Зато на следующий день подобрали в небольшой роще сразу нескольких медиков – из числа войск НКВД. Те отсиживались в кустах после стычки с немецким патрулем. Отстреливаться медсестрам было не из чего, на всех имелся всего один наган с тремя патронами. Так что шансов выйти целыми из любого столкновения имелось ноль целых, фиг десятых.

Спасенные девушки, едва освоившись, тотчас же захлопотали около раненых, чем сняли изрядную головную боль у последнего оставшегося в отряде фельдшера. Совершенно гражданский человек, работавший ранее в пристанционном медпункте, Трофим Иванович Граченко, был совершенно ошарашен свалившимися на его голову заботами и хлопотами. Ракутин своей властью мобилизовал его на станции, когда сколачивал отряд для прорыва к своим. Единственный оставшийся в живых после боя, военфельдшер Ластовенко только руками разводил, растерянно оглядывая почти шесть десятков раненых бойцов. Он один мало что мог сделать. Не сильно спасали положение и четверо бойцов, которых капитан отправил ему в помощь. Выбирать не приходилось и Алексей приказал бойцам перерыть всю станцию и отыскать хозяина пристанционного медпункта. Через полчаса того доставили на перрон, где капитан заканчивал формировать колонну.

– Что случилось, товарищ командир? – слегка обалдевший пожилой дядька, увидев хоть какое-то начальство, обрадовано рванулся к Ракутину.

– Вы кто?

– Фельдшер я… Граченко…

– Медпункт, – кивнул в сторону пристанционных построек Алексей, – ваш?

– Мой. Уж второй год как работаем.

– Вот и хорошо! Бойцы помогут вам взять все необходимое. Полчаса хватит?

– На что… Как полчаса?! Для чего?

– Вы мобилизованы в ряды Красной армии. Как специалист военного профиля. Понятно?

– Но… я ведь невоеннообязанный… у меня ноги…

– Сейчас война, ограничения мирного времени признаны несостоятельными, – напирал Алексей. – Вам что, мои полномочия предъявить?

Что там были за полномочия Граченко не знал, но внешний вид командира (частично обгоревшее обмундирование, плохо замытая кровь на обшлаге рукава, ободранное лицо и хрипловатый голос) к вдумчивому неторопливому общению не располагал. Да и творившаяся на станции кутерьма тоже никакого повода к веселью не предоставляла. Обстановка совершенно не обнадеживала, да и только что закончившийся бой (который фельдшер пересидел в погребе) тоже приятных впечатлений не оставил. И искушать судьбу лишний раз Граченко не стал.

– Как скажете, товарищ командир… Ну, хоть вещи-то свои я собрать могу?

– Ещё полчаса! Бойцы вам помогут! Вопросы есть?

Таковых не оказалось.

И теперь фельдшер был несказанно рад неожиданной помощи – сам он буквально с ног валился! А появившиеся медсестры были все-таки гораздо предпочтительнее неопытных в этом деле красноармейцев.

Только-только всё стало налаживаться…

Нельзя сказать, что появление бронетранспортера явилось такой уж совершенной неожиданностью и для бойцов Ракутина. Все-таки, какой-никакой, пусть и не очень пока большой, а опыт столкновения с немцами у них уже имелся. Разумеется, никакой моментальной реакции на встречу с противником не произошло. Но хоть врассыпную пока никто не бросился – уже хорошо!

А вот первым открыл огонь все же стрелок бронетранспортера…

И удачно выстрелил, надо сказать!

Пулеметная очередь прошила ближайший грузовик. Патроны в ленте у фрица были не только обычными, зажигательные и трассирующие пули там тоже присутствовали. Грузовик вспыхнул – сразу весь. Видимо, одна из пуль пробила бензобак и зажгла вытекающее топливо.

Этим все успехи немца и ограничились – мелькнув над покатым бортом, внутрь бронетранспортера влетело сразу несколько гранат. Опомнившиеся бойцы одной не ограничились, просто не успели сообразить – бросали все сразу.

Ударившими взрывами машину качнуло на месте. Смолк пулемет, и над бронетранспортером поднялся легкий дымок.

Но рыча двигателем и разбрасывая в стороны ошметки травы, вырвался откуда-то сзади танк.

Легкий.

С малокалиберной скорострельной пушкой.

Которая, тотчас же не преминула внести в ход боя и свой вклад – накренился на бок второй грузовик. Следующую очередь стрелок положил прямо по разбегавшимся бойцам – и тоже удачно, сразу несколько человек замерло на месте, бессильно обмякнув на выжженной солнцем траве.

А уже выползал на пригорок второй танк. Слышались где-то позади отрывистые команды, надо полагать, там и пехота подтянулась…

– Танки жечь! – капитан властно взмахнул рукой. – Пулеметчикам – позиции занять! Пехоту немецкую держать, скоро уже тут будут!

Легко сказать – жечь!

Да только вот сделать это… не так уж, чтобы и просто.

Первых бойцов, которые рванулись навстречу немцам, опрокинули пулеметные очереди – танкисты оказались далеко не новичками и хорошо понимали, какую опасность могут представлять близко подобравшиеся пехотинцы. И не собирались им таковой возможности предоставлять.

Оба танка развернулись чуть вбок, двинувшись вдоль линии боестолкновения. Стрелять по красноармейцам они вполне могли и так, а вот расстояние между собой и бойцами Ракутина они старались выдержать как можно более дальним. Безопаснее как-то не подпускать красноармейцев к себе вплотную… хватит ведь у них ума разбить бутылку с бензином об раскалившиеся жалюзи моторного отсека…

В этом был выигрыш немцев.

Который, впрочем, так же быстро сменился и разочарованием.

Ибо повернув вбок, танки подставили свои борта единственному серьезному оружию отряда – скорострельной зенитке. На всеобщее счастье, пушку тащили во главе колонны, и танкисты её попросту не успели заметить.

Зенитчики Ерихова (со всей батареи уцелело тринадцать человек) в очередной раз доказали своё высокое умение. Стоило только прозвучать первым выстрелам, как они тотчас же бросились к орудию.

Броня легкого танка и в лоб-то не является непреодолимой преградой для тридцатисемимиллиметрового снаряда, а уж в борт…

Так что наводчик первого танка недолго радовался своим точным выстрелам – здесь отыскались не менее умелые стрелки.

Получив в борт сразу два снаряда, первый танк запнулся на месте, а из распахнутых люков вырвались вверх языки огня.

Второй танк, уходя от внезапно появившейся угрозы, резко повернул вбок, ставя между собою и зенитчиками уцелевший пока грузовик. Но удачно пущенный снаряд сорвал ему гусеницу, и бронированная машина замерла на месте, накренившись набок.

Тут бы его и добить!

Увы…

С грохотом вырвались со стороны немцев новые бронированные чудовища – не до подранка…

Сделав ещё несколько выстрелов, орудие умолкло – кончились снаряды. Удалось отбросить назад рванувшуюся вперед пехоту, заставить попятиться один танк… и всё.

Горели грузовики – на этот раз по-настоящему, а не бутафорские банки и ведра с промасленной ветошью. Хотя, разумеется, и они тоже чего-то там добавили… Подожгли ли их немцы, или кто-то из отступающих бойцов запалил – теперь уже не так и важно. Важно то, что они оттягивали внимание противника на себя. Откуда-то оттуда стреляла и пушка – трассеры от снарядов явственно обозначили её местоположение. Но горящие машины скрывали её теперь от глаз танкистов.

Тащили на руках раненых бойцы, отступая в глубину проходящего рядом оврага. От быстрого разгрома спасало пока ещё опасение немцев заработать артиллерийский снаряд прямо в лоб.

Черный дым от горящих машин застилал низину, укрывая от их глаз все происходящее. Молчание орудия вполне могло быть вызвано и тем, что артиллеристы попросту не видели целей. Дым – он не только немцам на руку. Да и к вечеру близко, солнца уже нет, видимость и без того – далеко не самая хорошая.

– Петряев! – капитан повернулся к лежавшему рядом лейтенанту. – Со своим взводом – в прикрытие! Пулеметы вас поддержат. Главное – остановить танки. Хоть на несколько минут, пока основные силы не уйдут в овраг – туда техника не пройдет. Пехота без танков тоже особой прыти не проявляет, сам, поди, видел уже. Хоть на десяток минут их задержи – и можешь отходить! Ночь уже скоро – не пойдут они по следам. Немец ночью не воюет!