У встречи в Спа было два непосредственных результата - “телеграмма о линии Керзона” в Москву и отправка союзнической миссии в Польшу. Оба они были инициированы Ллойд Джоджем, оба были бесплодными, оба весьма любопытны, при детальном их рассмотрении.
Телеграмма о “линии Керзона” содержала описание линии прекращения огня, вдоль которой должны были остановиться польские и советские войска, до ожидавшейся Лондонской конференции. Она была послана в Москву не прямо из Спа, а из Форин-офиса в Лондоне, согласно направленным из Спа инструкциям. (Керзон, за исключением того, что телеграмма была послана от его имени, как министра иностранных дел, не имел с ней ничего общего). Линия перемирия соответствовала временной польско-советской границе, определенной 8 декабря 1919 года Верховным Советом Союзных Держав, продленная в южном направлении через Галицию до Карпат. В этом месте, как установлено позже, текст телеграммы был не только неоднозначен, но отличался от текста с описанием этого сектора, принятого на переговорах в Спа. В то время как телеграмма описывала этот участок, как прямую линию, идущую с севера на юг между Перемышлем и Львовом, соглашение в Спа упоминало линию, совпадающую с линией фронта на момент принятия договоренности. Телеграмма в Спа фактически предлагала, что город Львов должен остаться на советской стороне линии прекращения огня, в то время как соглашение в Спа оставляло возможность сохранения его на польской стороне. Можно сказать, между подписанием соглашения в Спа вечером 10 июля и отправкой телеграммы утром 11 июля, кто-то где-то скорректировал наиболее важную деталь. Американский ученый, который первым пытался разобраться с этим несоответствием, посчитал, что оно допущено торопливым мидовским клерком, не разбирающимся в географии Восточной Европы.[182] Это возможно, но едва ли это так. Благодаря исследованиям Льюиса Намьера, который сам был родом из Восточной Галиции, британский Форин-Офис располагал наиболее детальными картами и сведениями о Восточной Галиции по сравнению с какой либо другой территорией на земле. Загадка углубляется, когда понимаешь, что “ошибка” в телеграмме о линии Керзона “точно соответствует этнографическому разделу между Восточной и Западной Галицией”, описание которого найдено Намьером в частной записке из личного архива Ллойд Джорджа.[183] Детектив мог бы иметь хорошие основания подозревать, что между этими двумя фактами есть какая-то связь. Определенно, текст посланный в Москву, должен был произвести впечатление, что лидеры Антанты вовсе не склонны поддерживать польские территориальные притязания. Он приободрял Советы, снижая угрозу возобновления интервенции Антанты. Телеграмма о линии Керзона, раскопанная советскими дипломатами в 1943 году для оправдания их дальнейших притязаний на Львов, повлияла на дипломатию времен Второй Мировой войны гораздо сильнее, чем на дипломатию времен польско-советской войны. Тогда, в ответе Чичерина Керзону 17 июля, это предложение было полностью отклонено, и спешно похоронено.
Чичерин ответил презрением на дипломатические усилия Антанты.[184] В своем ответе он обвиняет в ханжестве британское правительство, “которое теперь проявляет стремление к миру, но не выявило никаких признаков такого стремления во время польского наступления на Украину”. Он высмеивал Лигу Наций, на принципы которой ссылался Керзон:
Так называемая Лига Наций никогда не сообщала о своем конституировании и существовании… Советское правительство никоим образом не может согласиться на то, чтобы какая-нибудь группа держав принимала на себя роль какой-то верховной инстанции над всеми государствами земного шара...
Он с презрением отозвался о предложенной “линии Керзона, которая была менее выгодна для польского народа, чем советские предложения. Также делались многочисленные намеки на неизбежность революции в Польше. Чтобы добавить оттенок праведности, он мимоходом упомянул о недавно подписанном советско-литовском договоре, о существовании которого до сих пор не было известно в западных столицах. Угрозу Керзона о прекращении торговых переговоров он ловко парировал, ответив тем же самым. Хорошо зная о значении, которое Ллойд Джордж придает успеху торговли с Советской Россией, от намекнул, что переговоры не будут продолжены, если британское правительство будет использовать их как предмет торга в польском кризисе. Финальным штрихом было замечание, что прямые переговоры с поляками он предпочитает конференции под покровительством западных держав. Нота Чичерина была дипломатическим tour-de-force. Она ошеломила правительства, которые рассматривали себя в качестве всесильных арбитров в мировых вопросах. Она разрушила все иллюзии относительно того, что союзные державы могут издали контролировать польско-советскую войну. В течение нескольких следующих месяцев советскую дипломатию двигала та же самая высокая волна уверенности и надежды, что и Красную Армию.
В течение недели советские лидеры обсуждали телеграмму о линии Керзона, и уверились, что им незачем бояться держав Антанты. Они расценили их предложение как признак слабости. Ленин так прокомментировал его Сталину: “У нас хотят вырвать из рук посредством жульнических обещаний победу”[186]. Главнокомандующий Сергей Каменев подытожил советскую позицию в своем докладе от 21 июля:
“Обоим нашим фронтам, действующим против Польши, даны указания об энергичном развитии наступления, не считаясь с пограничной линией, указанной в радиограмме Керзона, и фактически это наступление развивается армиями Запфронта, на юго-западе же пока замедлилось, главным образом в силу утомления войск. Это замедление продвижения Юго-Запфронта в настоящее время не только не представляет опасности, но до известной степени является даже желательным по крайней мере до того времени, когда выяснится отношение Польши к ответу РСФСР на ноту Керзона.
Если поляки пойдут на переговоры с нами, это покажет, что они не могут рассчитывать на серьезную поддержку с чьей бы то ни было стороны и тогда для нас откроется свобода действий для энергичного наступления вглубь Польши. Обратно, отказ Польши от переговоров или другие признаки вероятности того, что Польша будет реально поддержана союзниками, заставят нас, не отказываясь от наступления на Польшу, принять серьезные меры страховки от возможных опасностей.
На первом месте в этом отношении является выступление Румынии, которая уже имеет для этого достаточные силы и возможности.
В этом случае наше глубокое продвижение в Галицию являлось бы весьма опасным, и поэтому предлагаю операции на Юго-Запфронте ограничить задачей разгрома правофланговой польской армии, дабы этим путем отрезать польский фронт от румынского и получит возможность обратить часть сил Юго-Запфронта обратить для борьбы с румынами. Кроме того, предполагаю на случай необходимости усилить войска, предназначаемые для войны с Румынией, задержать также продвижение 16 армии Запфронта, наступающей через Барановичи на Волковыск. Эта же армия явится в этом случае резервом на случай выступления Латвии”.[187]
После неудачной попытки обуздать Советы, Ллойд Джордж все еще надеялся держать в узде поляков. Хотя он не мог отказаться от союзнических гарантий по обеспечению польской независимости, которые были подтверждены в ноте Керзона к Чичерину от 20 июля, он все еще надеялся избежать непредсказуемых последствий. С этой целью он усилил нажим на Варшаву в направлении начала мирных переговоров, и 21 июля направил в Польшу союзническую миссию.
Союзническая миссия с самого начала была детищем Ллойд Джорджа, созданным в его характерной своенравной и импровизационной манере. Ее руководитель, виконт Д’Абернон, британский посол в Берлине, был экстренно назначен на эту должность Ллойд Джорджем прямо с корабля во время своего возвращения из Спа. Компанию ему составил секретарь Кабинета министров сэр Морис Хэнки, как личный представитель Ллойд Джорджа. Миссия была представлена Кабинету как свершившийся факт за день до ее отъезда. Лорд Керзон не был проинформирован о командировке своего посла; Военному Совету были даны сутки для назначения своего представителя, генерала сэра Перси Рэклиффа; французскому правительству выделили двое суток для назначения двух своих представителей, посла Жюссерана и генерала Вейгана.
