Стиль и идеи, драматическое построение фраз принадлежат непосредственно самому Пилсудскому. Он вернулся в Варшаву 27 апреля.

Потеря Вильно вызвало серию взаимных обвинений в советском лагере. Мясников, объясняя ситуацию, ссылался на “белогвардейский мятеж”, измену железнодорожников и отсутствие Чека, короче на любые факты, кроме недостатков своей армии. Этим он так взбесил председателя Совнаркома Лит-Бела Мицкевича-Капсукаса, что тот опубликовал статью в московских “Известиях”, озаглавленную “Причины падения Вильно”:

“Мы должны были напрячь все силы. Были мобилизованы все коммунисты, политработники направлены на фронт. Но наши части были полностью измотаны после четырех месяцев жизни в полевых лагерях и трех месяцев на фронте в ужасных условиях. Отсутствие железнодорожного сообщения, недостаток продовольствия и лошадей для доставки продовольствия создало практически невыносимое положение в некоторых прифронтовых городах. Беспорядочные реквизиции и бесконечные требования вызывали недоверие и раздражение даже в тех группах населения, которые до этого приветствовали Красную Армию, как освободителя от ненавистной германской оккупации и от гнета помещиков. Дезертирство достигло значительных цифр, усугубляя и так серьезный недокомплект в войсках. Пополнение рядов Красной Армии представителями местного населения было невозможно на фоне враждебного к ней отношения. Добровольцы массово прибывали только вскоре после вступления Красной Армии в Литву, но и тогда не было возможности принять всех из-за недостатка обмундирования, обуви и оружия.

Принимая во внимание эту ситуацию, мы многократно обращались к центральному руководству за помощью. Мы указывали на катастрофическое положение на фронте и на нашу беспомощность в предотвращении кризиса. Мы указывали на полное отсутствие контактов между правительством Литовско-Белорусской ССР и командованием Западной армии в Смоленске, продавливая какие-то изменения, которые однако, не принесли результата.

Вильно был взят не взбунтовавшимися белогвардейцами, а регулярными польскими войсками. Тов. Уншлихт, Нарком военных дел Лит-Бела и председатель губревкома тов. Расикас вынуждены были действовать самостоятельно. Благодаря их усилиям была послано военное подразделение для разведки, но оно было вынуждено отступить перед превосходящими силами. Мы создали сводный отряд, который должен был выступить утром 19 апреля. В тот же день было решено мобилизовать членов профсоюза, коммунистов и социалистов, комсомольцев, но все это уже было поздно.(...)

Действительно, отсутствие сильной советской власти, опирающейся на широкие рабочие массы позволило легионерам так быстро захватить Вильно. Утверждение об отсутствии Чека и вовсе наивно. (...) Чрезвычайная комиссия, орган по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией, в Вильно была, и нельзя утверждать, что она сидела без работы.

Главной причиной всех этих недостатков является отсутствие твердой опоры для политической работы. Здесь очень мало промышленных рабочих и они представлены мешаниной разных национальностей. Сельскохозяйственные работники слишком широко разбросаны.

Наше положение еще больше ухудшалось из-за тяжелой ситуации с продовольствием, что обрекало беднейшие слои населения Вильно на голодную смерть. Не испытав на собственной шкуре всех благ польской и литовской “независимости”, они могли мечтать о ней, как о спасении…”^[29]

Хотя Мицкевич-Капсукас имел основания преувеличивать свои трудности, его искреннее изложение едва ли нуждается в комментариях. Оно показывает, как грубо Советы промахнулись в Вильно, как мало они имели сторонников, как они были непоследовательны, и какого уровня достигла деморализация тогдашней Красной Армии. Мясников был отстранен от должности, Мицкевич-Капсукас и его правительство эвакуировались в Минск.

Ленин был разгневан. Ранее он внимательно следил за развитием ситуации в Вильно. Еще в декабре 1918 г. он телеграфировал в штаб Западной армии, приказывая “освободить Вильну как можно скорее”.^[30] Теперь он приказывал отбить город немедленно: “С потерей Вильно Антанта еще больше обнаглела. Необходимо развить максимальную быстроту для возвращения в кратчайший срок Вильно, чтоб не дать возможности белым подтянуть силы и закрепиться. Ускорьте продвижение идущих подкреплений и действуйте энергичнее”. Этот приказ оставался мертвой бумагой в течение пятнадцати месяцев.

Если “Воззвание” Пилсудского представляло теорию и долговременные планы польской оккупации, то армия показала непосредственную практику. Всякий подозревавшийся в сотрудничестве с Лит-Белом был арестован. Наиболее важные из плененных большевиков, такие, как Станислав Берсон, поляк, бывший наркомом национальностей в Западной области, а затем наркомом Госконтроля Лит-Бела, были расстреляны.

Польские жители Вильно в целом были довольны. Они организовали собственный городской совет и, после векового перерыва, польский университет. Их политики планировали создание сепаратного Литовского государства, близко связанного с Польшей, по образу средневековой польско-литовской Речи Посполитой. Польский Сейм Литвы и Белоруссии, собрание представителей, незамедлительно послал своих делегатов на Мирную конференцию в Париж, рассчитывая на признание.

Даже еврейское население, которое было единственной, кроме поляков, значимой общиной в Вильно, приветствовало польскую оккупацию. Исаак Коэн, британский сионист, который не был другом Польши, и чьи статьи в “Таймс” ранее начинались с обвинений в “польских погромах”, позже признал, что виленское еврейство было радо уходу большевиков. Еврейская община была крайне религиозна и консервативна. Хотя значительное количество молодых евреев и присоединилось к большевикам, они поплатились за это отречением от них со стороны семьи и всей общины. Жители гетто были напуганы большевистским атеизмом, доктриной классовой борьбы, и программой русификации, по которой русский язык навязывался в городе, в котором практически не было русских жителей.^[32]

Военный эффект от захвата Вильно не был слишком значительным. Советы потеряли свою первую линию обороны и были вынуждены отступить к Минску. Советские контратаки из Подбродья, Ошмян и Ширвинтов были отбиты Виленской группой генерала Рыдза-Смиглы, который к середине мая достиг озера Нарочь. В центре польские позиции были защищены бывшей германской линией окопов и Налибокской пущей, болотистой низменностью в долине верхнего Немана. На юге генерал Листовский уже несколько месяцев стоял под Лунинцом, и единственное, что ему удалось занять, был стратегически бесполезный район на юг от Припяти до линии Стыри. Полякам досталась железнодорожная сеть, но без подвижного состава и соответствующей организации, только при наличии которых она могла бы стать важным козырем. Дальнейшее наступление не имело смысла, пока завоеванное не было достаточным образом освоено.

Жизнь в Белоруссии ранним летом 1919 года шла без каких-либо значимых событий. Солнце пригревало, мошкара докучала, враг, похоже, был далеко. У политиков было больше работы, чем у солдат.

Местечко Несвиж, к примеру, было занято 1-й бригадой советской Западной дивизии, в основном бойцами из Люблинского полка. Они расположились вокруг брошенного замка семьи Радзивиллов. Обстановка дворца была разграблена русскими и немцами; произведения искусства хранились в Варшаве; двери опечатаны местным партийным комитетом и лишь парк да искусственные озера напоминали о прошлой безмятежной княжеской жизни. 4 июня комиссар 1-й бригады в Несвиже составлял еженедельный рапорт для ЦК Полькой Компартии, оптимистически описывая положение дел:

“Настроение людей боевое. Все горят желанием скорой победы. Командный состав, за исключением нескольких старых (царских) офицеров работает хорошо. Оружия у нас в достатке, но не хватает смазки. Питания достаточно, но трудно с мясом... Обмундирования не хватает, особенно обуви. Партийная работа среди солдат идет хорошо, благодаря товарищам из Минска. Партийные ячейки созданы во всех подразделениях. Коммунистическая литература распространяется среди наших польских солдат. Несвижскому Совету, однако, не хватает опытных сотрудников для работы с населением города. В прифронтовой полосе польские легионеры жгут села, жители которых поддерживали советскую власть и помогали нашим солдатам. Например, они сожгли несколько домов в Каменке. Когда крестьяне этого села кинулись спасать свое имущество, вражеские пулеметчики открыли по ним огонь.