-"Видишь ли..." - мать помолчала, затем решившись продолжала - "ты знаешь, что мы евреи, правда?". Марк кивнул нерешительно. С одной стороны он не думал о себе как о еврее. Он был просто мальчик; мальчик с мамой и папой, с игрушками, играми и книжками. С другой стороны, он помнил здоровенного, краснорожего извозчика, которого прислала еврейская община охранять их, когда в городе начались слухи о погромах. Он также помнил красиво убранный стол на Пасху вечером, фаршированную рыбу с хреном, и свою красивую рюмочку синего стекла, наполненную удивительно вкусным пасхальным вином.
-"Так вот, когда-то мы, то есть не мы, а наши пра- пра- прабабушки жили в Палестине"
-"Где, где?" - удивился Марк
-"Ну там, там, далеко..." - мать неопределённо махнула рукой -"Так вот, сионисты хотят, чтобы евреи вернулись обратно в Палестину, где они когда-то жили" - закончила мать.
-"А евреи не хотят? - поинтересовался Марк.
-"Причём тут евреи? Это не так просто как тебе кажется." - начала раздражаться мать. Затем придвинувшись к нему тихо сказала: - "Ты никому не говори, что папа сионист, это очень опасно. Прежде всего для него, ну и для нас с тобой. Понимаешь? Это - опасно!". Тут они оба замолчали. Каждый из них переваривал сказанное.
Между тем, население их вагона медленно пополнялось. С другой стороны, тоже у окна, расположилась большая семья молдаван. На нижней наре, справа поселилась толстая старуха с двумя взрослыми сыновьями. Кое-как сложив нехитрые пожитки она громко объявила:
-"Я - мадам Гроссман а это мои дети: Ицик и Срулик. Ицик уже, слава Богу, закончил курс и сейчас он доктор. И если там куда нас везут, со мной что-нибудь случиться - у меня уже есть свой доктор. Сруль курса не кончил, но он уже был на третьем курсе и если кому-нибудь из вас понадобится докторская помощь - Срулик вам поможет. Правда Сруль?"
-"Тише, мама, тише" - сконфуженно упрашивал Срулик, но это мало действовало на гордую мадам Гроссман.
Мужчин в вагоне не было совсем. То есть было несколько стариков, но они терялись среди множества женщин: старых, не очень старых и просто молодых. Было также несколько мальчиков и даже одна девочка. Мальчики были все старше Марка и поэтому глядели на него и разговаривали с ним свысока. А девчонка, которую звали Фаня, была коренастая, губастая и мрачная. Так что поневоле пришлось Марку улечься на своё место у окна и погрузиться в чтение.
И как только была перевёрнута вторая страница "и волчья стая, возглавляемая Ракшей, кинулась по следам буйволов... и вдали за холмом раздался рык Шер-Хана... и гибкая тень Багиры мелькнула в свете луны" - как исчез товарный вагон, наполненный скорбью и тревогой, исчезла товарная станция, с вызженным полем вокруг, исчезла мадам Гроссман и вокруг разлилась прянная ночь джунглей.
Марк уснул. А когда проснулся - поезд уже шёл. Их потряхивало, покатывало; в окошко врывался прохладный ветер ночи; вагон сопел, кряхтел, похрапывал. Мать спала рядом, неудобно закинув правую руку за спину. Глядя на мать, Марк опять уснул и проспал до утра.
Так потянулись долгие, нескончаемые дни и ночи их путешествия в Сибирь. И составили эти дни время длинною в три месяца. Уже шла война (сбылось отцовское предсказание). На больших станциях их состав загоняли на дальние пути и держали по нескольку суток. По основным путям пропускали воинские эшелоны, шедшие на фронт. Иногда воинский эшелон проходил рядом с их составом. Там стриженные, скуластые сибирские парни, толпясь у раскрытых дверей, молча смотрели на их тихий, запертый состав.
Все быстро привыкли к распорядку дня. В каждом вагоне был назначен староста. На длинных остановках староста и его помощник, сопровождаемые часовым, приносили хлеб, кипяток, сахар. Все быстро научились называть еду пайком или пайкой, а туалет - парашей. Два раза их водили в баню. До этого Марк никогда не был в бане и очень поразился банной обстановке. Наконец в Новосибирске их перегрузили на баржу и маленький, дымный катерок потащил их баржу на север: по Оби, на Колпашево, на Парабель, в Нарым. Уже был сентябрь. Кончалось короткое сибирское лето. Облетали редкие берёзы, а еловые, пихтовые и кедровые леса сжимались навстречу зиме. Наступала новая пора.
