Розинский кивнул понимающе и уважительно.

XVIII

По этой трассе — давно знакомой воздушной тропе — Розинский мог лететь с закрытыми глазами, он отмерил ее на своем ЯКе сотни, тысячи раз туда и обратно. Трудолюбиво тарахтит моторчик, высота двести метров, скорость сто сорок километров в час… Выше, неизмеримо выше выткал белую нить своего курса истребитель. Может быть, Булгаков полетел, может, кто другой из его части. Вряд ли заметит реактивщик скользящий над землей маленький зеленый ЯК-12, а если и заметит, то посмотрит на него, как на майского жука…

Могла бы и Костина жизнь сложиться иначе, если бы не тот роковой вылет, когда его сбили. Он подорвал тогда свое здоровье, потерял частицу острого птичьего зрения. Но теперь Константин с высоты своего птичьего полета никому не завидует: ЯК-12 тоже хорошая машина, только другого назначения. Константин летает, а это для него главное, это для него все.

Встреча с Булгаковым, конечно, взволновала, разбудила воспоминания.

Что было делать ему тогда, отвергнутому авиацией?

Наниматься на какую-то обыкновенную, земную работу? Нет, на это человек с душой летчика не мог пойти.

Нужда, однако, заставила.

Работал физруком в школе, экспедитором на базе, даже каким-то заведующим. Жена устроилась на работу. Жизнь постепенно налаживалась.

Так прошло четыре года.

Летом сорок девятого Костя лопал по командировке в Минск. Встретил одного знакомого летчика — на фронте тот был командиром звена в братском полку.

— Здорово, азиат!

— Привет!

— По кружке пива ради встречи?

— Не повредит.

У ларька толпились мужчины, на пустых бочках стояли янтарные с пенистыми шапками кружки.

— Ты где теперь, кто ты?

— В Борисове. В одной организации работаю… старшим подметалой. А ты?

— А я, братко ты мой, инструктором-летчиком в аэроклубе.

Его сообщение огорошило Костю. Есть на свете не только ВВС и ГВФ, есть еще и аэроклуб — как можно было выпустить это из виду?!

Аэроклуб в 1949 году только-только заработал после многолетнего перерыва, связанного с войной и восстановительным периодом. Держался он на крохотных средствах и на энтузиазме любителей авиации: убогий домик на окраине города — штаб, несколько старых, списанных и еще раз восстановленных ПО-2 в открытом поле — учебно-летная база.

Как раз на следующий день были полеты, и Костя поехал вместе с приятелем на аэродром-поле. Вдвоем уговаривали начальника аэроклуба взять Костю на должность инструктора-летчика. Доводы начальника были каменно-твердыми. Спасибо за то, что разрешил Косте слетать с приятелем. В первые же минуты пребывания в воздухе Костя освоился с простеньким ПО-2, отпилотировал по всем правилам, рассчитал и сел.

Приятель сказал начальнику аэроклуба, кивнув на Костю:

— Перерыва в летной работе совсем не чувствуется. Летает как бог.

— Охотно верю, охотно верю… — произнес начальник и развел руками беспомощно; а места-то все равно нет.

Но обещали иметь Костю в виду.

Он все время переписывался с другом, использовал любую оказию, чтобы побывать в Минске. И повезло: один инструктор перевелся куда-то, взяли Костю на его место.

Приходилось ездить из Борисова на товарных поездах — ведь каждый день покупать билет в плацкартный вагон не будешь, прогоришь через неделю. Приходилось оставаться на время напряженных полетов в Минске, ночевать где придется, питаться чем попало. Пришлось смириться со значительной потерей в зарплате. Но Константин будто ожил, будто на свет народился, как стал летать. И Марина, жена, поняла, что новые трудности их семейной жизни вызваны неспроста, что так надо.

На второй год Костиной работы в аэроклубе удалось пристроить семью в Минске. Опять, конечно, плохонькая комнатуха в частном доме, но жить можно.

Летая с курсантами — ребятами из десятилеток, с заводов — Константин все больше увлекался инструкторской работой. У него выработалась хорошая методика: он умел передать курсанту навыки техники пилотирования быстро и спокойно, в каждом полете открывая перед ним что-то новое. Курсанты его группы, как правило, первыми поднимались в воздух самостоятельно. Порой Константин вспоминал своего инструктора Горячеватого и при этом беззвучно смеялся.

Вместе с самолетами порхало над аэродромом несколько планеров. На них тренировались в основном девчата. Затащат планер на буксире под облака, где восходящие воздушные потоки посильнее, и вертухается он себе. Парящий полет планера Константину казался просто забавой. Без мотора что за полет?

Но именно на них, на планерах, вдруг предложили летать инструктору Розинскому. Он был удивлен и оскорблен. Но ему пояснили, что таково требование. Опять кто-то вмешался в Костину жизнь. Он ругался, ходил к разным начальникам. Почему ему не дают летать даже на ПО-2 в аэроклубе? Внятного ответа не услышал.

Не знал Константин, что у начальника аэроклуба состоялся разговор с одним кадровиком. "Зарегистрирован случай, — сообщил тот, — когда один летчик пытался летать чуть ли не в очках — близорукий. Набрал высоту вроде бы для отработки пилотажа в зоне, сделал один вираж и… начал падать. Кинулись поздно, потому что никто же не думал. Случайно обошлось без аварии. А то ведь сам мог погибнуть и курсанта, молодого рабочего парня, жизни лишить. Запросто. — Рассказывая об этом, товарищ зорко смотрел на начальника аэроклуба. — Розинский тоже был в аварии, — заметил он веско и потребовал снять Розинского с летной работы. Можно использовать на планерах, если уж такой золотой инструктор.

С месяц полетал Константин на планерах. Работал без всякого интереса. И вскоре бросил. Ушел куда глаза глядели, подальше от аэроклуба, над которым по-прежнему гудели моторчики, для Костиного слуха — выли, как собаки, накликая беду.

Потянулись месяцы и годы, беспросветный перерыв в летной работе, а это все равно, что в жизни перерыв — так понимал Костя. Вернулся он к своему тихому причалу, в Борисов. И когда уже все надежды были потеряны, вдруг вспыхнула радость: на одно из многочисленных писем откликнулись. Как было считать после этого — неудачник он в жизни или счастливчик?

Занесло его добрым ветром на Кавказ, подняло опять в небо на легкомоторном самолете гражданской авиации.

С тех пор, уж скоро десять лет, летает пилот Розинский по коротким трассам местного значения.

В пограничном городке взял ЯК-12 два мешка почты и "почимчиковал" обратным рейсом. Через два с половиной часа приземлился на аэродроме малой авиации — недалеко от аэропорта. В аэропорту садятся и взлетают турбовинтовые лайнеры, чьи голубые трассы распростерлись над всей страной. А здесь, на скромной площадке, — пристанище легкомоторных самолетов, вертолетов и прочей мелочи. Если пассажиру в Москву лететь, он направляется в аэропорт, если куда-то недалеко, родню навестить, он покупает желтенький билетик на местный рейс.

Четыре остановки на электричке, и Константин дома. Он живет в микрорайоне, отброшенном в сторону от громады старого, славного города. Крупнопанельный дом, двухкомнатная квартирка на пятом этаже. Потолки в комнатах наклонные, ибо это заодно и крыша дома. Чтобы склон был менее заметен, хозяин-пилот повесил ковер на стену с небольшим кренчиком.

Дочь, беловолосая, изящная девушка восемнадцати лет, накрывала на стол. Ловко работали ее тонкие руки. Бросил отец фуражку на диван — мимоходом подхватила ее, повесила на место. Пошел отец умываться — свежее полотенце ему подала.

— Устал?

— Не сказать чтобы очень.

А сам плюхнулся на диван, с удовольствием вытянул ноги. С доброй улыбкой следил за дочерью, хлопотавшей то в кухне, то около стола. Только эта приемная дочь у него, своих детей нет, но любит он ее, как родную, а может быть, и больше. Для Ларисы, студентки-первокурсницы, он делает все, что в его силах.

— А где же наша Марина Ивановна? — спросил про жену.

— На подходе, — ответила Лариса, перенявшая многие пилотские выражения отца.