Молодоженам нужны были туфли. В Варином чемодане нашлось несколько платьев, сшитых еще в школьные годы, изящный легкий костюмчик нашелся, который с двумя разными вставочками на груди можно было носить и так и этак, а вот туфель не было. Не обувать же сапожки. Они хоть и на полувысоких каблуках, ко под штатское платье не годятся, не то.

Послезавтра — свадьба, на которую приглашена вся эскадрилья. Срочно нужны туфли.

Варя с презрением отворачивалась от пестро украшенных туфель кустарного производства. Иной товар нравился, да не подходил по цене. После свадебных приготовлений оставалось у них денег ровно три тысячи.

Второй час блукали они в рыночной толпе, как в густом лесу. На свой вкус Вадим давно бы уже купил те туфли. Несколько раз он принимался расхваливать товар вместе с продавцом, но Варя, сердясь, отходила прочь. Вадим послушно следовал за нею, впервые испытывая на себе действие женского каприза. Давит, как перегрузка на глубоком вираже. Однако надо терпеть и беречь покой жены — она такая нервная стала в последние дни, что просто невозможно.

Мимо Вадима, сквозь толпу Варя устремила острый взгляд горлицы. Что-то увидела. Перед нею расступались, когда она пошла туда.

Посиневший от холода старик держал в заскорузлых руках нечто нездешнее, небазарное. На первый взгляд — простая "лодочка", но во что она превратилась на Вариной ножке! Ничего подобного Вадиму не приходилось видеть.

— Сколько? — спросил он.

— Две семьсот, — прохрипел старик. И пожал при этом плечами: приходится, дескать, отдавать товар за бесценок, ничего не поделаешь.

Вадим выхватил из кармана деньги. Но старик почему-то не спешил отдавать Варе вторую туфлю.

— Две семьсот — деньгами и кило масла, — уточнил он цепу.

Где тут взять кило масла? В городе его ни за какие деньги не купишь. Вадим решил, что лучше увеличить сумму.

— Отдавайте за три тыщи.

Старик покачал головой:

— Что теперь деньги? Вода! А почему вы не хотите прибавить кило масла? Военным же дают на паек.

— Но мы ведь не носим его в карманах, — резонно заметил Вадим.

Варе туфли понравились. В то время как продавец не выпускал из рук второй башмачок, она столь же прочно завладела первым.

— Поедем к нам, дома мы найдем килограмм масла, — предложила она.

— А где вы живете? — спросил старик.

— Не очень далеко, — ответила Варя.

Вадим взял ее за локоть, хотел предупредить о чем-то, но сна высвободила руку.

— Как мы поедем, у вас есть машина? — поинтересовался старик. Наконец-то он отдал Варе и вторую туфельку. Теперь ему ничего не оставалось, как идти за ними.

— Машина? — переспросила Варя. — Здесь уйма попутных машин, каждые пять минут идут.

Сизый нос старика повис над губами. Трястись на попутной машине ему, видно, не очень хотелось, но надо было соглашаться на все — туфли, уже завернутые в газету, были в руках этой решительной девушки-лейтенанта.

Попалась военная машина. Варя села в шоферскую кабину, старик с Вадимом — в кузов. Солдат-шофер погнал с ветерком, наверное, Варя объяснила ему ситуацию. Вадим должен был поминутно отвечать на вопросы своего спутника: далеко ли осталось ехать? Развлекал его, как мог. Начал про авиацию рассказывать, но старик плохо слушал, с опаской глядел по сторонам. А машина мчалась полем, потом въехала в лес…

От большого куска сливочного масла, хранимого между рамами окна, старику отрезали примерно килограмм. Вадим устроил старика на попутную машину, отправлявшуюся в город, и помахал ему рукой. Обе стороны остались довольны.

Двери были заперты на крючок. Полдня шла примерка нарядов. В сочетании с туфлями Варины платьица выглядели совсем по-иному.

Крохотную комнату в финском домике молодоженам выделили сразу же, как только они объявили о браке, — ведь оба офицеры. В той комнате стояли железная кровать, две тумбочки и шкаф, взятые из казарменного фонда. Вадим, умевший плотничать, сколотил длинный ящик, покрыл его двумя полушубками мехом наружу, и получилась неплохая тахта.

Жить можно. Есть крыша над головой, стены, имеется дверь, которую можно закрыть изнутри на крючок — последняя деталь играет в жизни молодоженов роль весьма важную.

Иногда, вежливо постучавшись, захаживали гости — друзья-летчики, кто-нибудь из начальства. Некоторым было просто интересно взглянуть на семейную жизнь: какая она вблизи?

Тихий, несмелый стук раздался поздним вечером, когда добрым людям уже спать полагается. Вошел Петрович, механик Вадима. Он поставил перед собой некую конструкцию, опираясь на нее, как на трибуну.

— Книжная… полка… — Петрович произносил слова раздельно, с большими интервалами. — Может… пригодиться.

С помощью этажерки Петровичу удавалось кое-как сохранять равновесие. Глаза его смотрели осоловело.

"Пьян технарь", — подумал Вадим. Пришлось ему одеваться и провожать механика на аэродром, а там — разувать и укладывать в постель.

— Не бросать же его на улице. Замерзнет, — оправдывался Вадим, когда вернулся.

— Правильно, правильно, — отозвалась Варя сквозь дремоту. — Не требовательный командир со временем становится нянькой.

Отгуляли свадьбу, памятную для всей эскадрильи и для всего полка. А вскоре пришел приказ о Вариной демобилизации.

Подписывая обходной лист, инженер полка долго кряхтел над ним, вернул его Варе со словами:

— Вот, пожалуйста, за вами ничего больше не числится.

Пошел было по своим делам. Вдруг остановился и, подняв кверху палец, многозначительно добавил:

— Вы были в строю большим человеком!

Варя улыбнулась, не придав его полушутливой фразе особого значения. А придя домой, вспомнила. И сделалось ей грустно. Конечно, не всю жизнь служить женщине в армии. Война давно кончилась, девчата увольняются. Но как забыть Варе свой "Редут", как забыть время, когда она распоряжалась в подразделении и ее приказания исполнялись беспрекословно, как забыть минуты напряженного вдохновения за радиолокационным экраном?

Несколько дней спустя на "Редуте" что-то случилось. Прислали за Варей. И она помчалась, бросив какое-то свое шитье и кипящие кастрюли. Весь день проработала там. Вадим, вернувшись с аэродрома, поехал за нею. Она сидела в операторском железном кресле, усталая, с засученными рукавами, счастливо улыбающаяся.

— Я говорила, что все дело в отметчике, и точно! — воскликнула Варя. Сунула кому-то в руки отвертку и паяльник — больше не нужны.

Редутовцы по-прежнему называли Варю "товарищ лейтенант".

Назад шли пешком. Варе захотелось прогуляться по знакомой тропинке. Дул холодный ветер, срывался снежок.

Гонялись друг за другом по-ребячьи, хохотали и визжали. Не заметили, как прошли восемь километров. А дома Варя загрустила. На вопросы Вадима не хотела отвечать. И вдруг расплакалась.

— Не смогу я так, Вадим. Засохну, погибну… — говорила она сквозь слезы. — Остаться на положении только жены, превратиться в гарнизонную обывательницу… Не могу!

— Варюша, успокойся… — Он целовал ее, глотая соленые слезинки. — Не навсегда же запихнули сюда наш гвардейский полк. Переведут куда-нибудь, и даю тебе слово: будешь учиться.

— А если навсегда оставят здесь? — возразила Варя.

— Быть не может.

— Все может быть, Вадим. Время идет, а мы будем жить с тобой пустыми надеждами и мечтами.

Вадим вышел за дверь покурить. Когда вернулся, Варя уже не плакала. Оживленное, сосредоточенное выражение лица свидетельствовало о ее напряженных размышлениях.

— Тут не запад и не фронт, где полк перебрасывали каждый месяц на новое место, — продолжала ока тот же разговор. — На Востоке все выглядит стабильно: где посадили, там и будем сидеть годами.

Вадим задумался.

— Перевестись куда, что ли?

— Хотя бы в братский полк, который стоит под самым городом, — подсказала Варя, ухватившись за его мысль. — Я бы могла учиться в медицинском.

— Эврика, Варюха!

Они бросились друг другу в объятия. Но тут же Вадим и остыл. Уходить из родного гвардейского, в котором получил боевое крещение, где живешь как дома, среди друзей… Как уйти, если это даже ради благородной цели? Теперь уже Варвара стала его уговаривать. Ничего предосудительного нет; летный состав уже и так изрядно перетасовали: гвардейцев туда перевели, дальневосточников сюда. Полк другой, но дивизия та же. Подумаешь, расстояние в тридцать километров. Увидит Вадим своего Булгакова, как только ему захочется.