«У вышедших на пенсию полицейских невероятно высокий процент самоубийств, – написал Брейди Хартсфилд. Это случилось до того, как они начали общаться посредством наиболее распространенного в двадцать первом веке способа – в Сети. – Я бы не хотел, чтобы Вы начали думать о Вашем табельном оружии. Но Вы думаете, ведь так?» Хартсфилд словно унюхал мысли Ходжеса о самоубийстве и пытался столкнуть его в пропасть. С Оливией Трелони у него получилось, и он решил одержать еще одну победу.

– Когда я начал работать с тобой, – продолжает Пит, – ты говорил мне, что рецидивисты похожи на турецкий ковер. Помнишь?

– Да. – Этой гипотезой Ходжес делился со многими копами. Редко кто слушал, и по скучающему выражению лица Изабель Джейнс он догадывается, что она относится к тем, кто пропускал его слова мимо ушей. Но Пит слушал.

– Они создают тот же рисунок, снова и снова. Игнорируй мелкие отклонения, говорил ты, и ищи общее. Потому что даже у самых умных – вроде Дорожного Джо, который убивал женщин на площадках отдыха у автострад, – есть в голове какой-то переключатель, который залип на команде «Повторить». Брейди Хартсфилд был экспертом по самоубийствам…

– Он был архитектором самоубийств, – вставляет Холли. Она смотрит на сложенный таблоид, ее брови нахмурены, лицо бледнее обычного. Воспоминания о деле Хартсфилда даются Ходжесу тяжело (он наконец-то перестал навещать этого сукина сына, занимающего отдельную палату в Клинике травматических повреждений головного мозга), но для Холли они еще тяжелее. Он надеется, что она не даст задний ход, не начнет снова курить, однако не удивится, если такое произойдет.

– Называй это как хочешь, но рисунок тут есть. Ради Бога, он даже собственную мать довел до самоубийства.

Ходжес на это ничего не говорит, хотя всегда сомневался в убеждении Пита, будто Дебора Хартсфилд покончила с собой, узнав – возможно, случайно, – что ее сын Мерседес-убийца. Во-первых, они так и не нашли свидетельств того, что она это узнала. Во-вторых, смерть от яда для сусликов – жуткая штука. Да, не исключено, что Брейди убил свою мать, но в это Ходжес тоже не верил. Если Хартсфилд кого и любил, так это ее. Ходжес думает, что яд предназначался кому-то еще… возможно, не человеку. Вскрытие показало, что он был смешан с фаршем для гамбургеров, а шарик мясного фарша – лучшее собачье лакомство.

У Робинсонов была собака, отличный пес с болтающимися ушами. Брейди видел его много раз, потому что следил за домом Ходжеса, а Джером обычно приводил собаку с собой, когда косил лужайку. Яд для сусликов мог предназначаться Одиллу. Об этом Ходжес никогда не говорил никому из Робинсонов. И Холли, если на то пошло. Да, возможно, это полная ерунда, но она ближе к реальности, чем идея Пита о том, что мамаша Брейди покончила с собой.

Иззи открывает рот, потом закрывает, поскольку Пит предупреждающе поднимает руку: он все-таки старший в их паре, и разница между ними приличная.

– Иззи собиралась сказать, что смерть Мартины Стоувер – убийство, а не самоубийство, но я думаю, велики шансы, что идею высказала сама Мартина, что они с матерью все обговорили и пришли к соглашению. И по моему мнению, мы имеем дело с двумя самоубийствами, хотя в официальном рапорте будет записано иначе.

– Как я понимаю, ты проверял остальных выживших в Бойне у Городского центра? – спрашивает Ходжес.

– Все живы, за исключением Джеральда Стэнсбери, который умер вскоре после прошлого Дня благодарения, – отвечает Пит. – От инфаркта. Жена Стэнсбери сказала, что в его семье сердечные болезни – наследственные, но Джеральд прожил дольше отца и брата. Иззи права, возможно, это полная ерунда, но я подумал, что вы с Холли должны знать. – Он поочередно смотрит на них. – У вас не возникало мыслей добровольно покинуть этот мир?

– Нет, – отвечает Ходжес. – В последнее время – нет.

Холли качает головой, не отрывая глаз от таблоида.

– Как я понимаю, – говорит Ходжес, – в спальне юного мистера Фрайса, после того как он покончил с собой вместе с мисс Кантримен, загадочной буквы «зет» не нашли?

– Разумеется, нет, – отвечает Иззи.

– Насколько вам известно, – уточняет Ходжес. – Именно это ты имеешь в виду? Учитывая, что сегодня эту букву нашли?

– Я тебя умоляю! – восклицает Иззи. – Это глупо. – Она смотрит на часы и встает.

Пит следует ее примеру. Холли сидит, уставившись на экземпляр «Инсайд вью». Ходжес пока тоже не двигается с места.

– Вы просмотрите фотографии Фрайса – Кантримен, так, Пит? Проверите, чтобы убедиться, что никакой «зет» там нет?

– Да, – отвечает Пит. – Иззи, вероятно, права. Зря я вытащил вас сюда.

– Я рад, что вытащил.

– И… меня по-прежнему мучает совесть из-за того, как мы отнеслись к миссис Трелони. – Пит смотрит на Ходжеса, но тот не сомневается, что эти слова обращены к бледной худенькой женщине со сложенным таблоидом на коленях. – Тогда я нисколько не сомневался, что она оставила ключ в замке зажигания. Все другие варианты отметал с ходу. И дал зарок больше никогда так не поступать.

– Понимаю, – кивает Ходжес.

– В одном, думаю, мы можем согласиться, – говорит Иззи. – Время, когда Хартсфилд мог давить людей, взрывать или побуждать к самоубийству, ушло. Поэтому, если только нас не занесло в фильм «Сын Брейди», я предлагаю покинуть дом покойной миссис Эллертон и вернуться в собственные жизни. Есть возражения?

Таковых не нашлось.

Прежде чем сесть в автомобиль, Ходжес и Холли какое-то время стоят на подъездной дорожке, обдуваемые холодным январским ветром. Он налетает с севера, из заснеженной Канады, и изгоняет привычный запах загрязненного озера, расположенного на востоке. Что приятно. В этой части Хиллтоп-Корт лишь несколько домов, и у ближайшего стоит большой щит с надписью «ПРОДАЕТСЯ». Ходжес замечает, что риелтора зовут Том Зауберс, и улыбается. Том тоже жестоко пострадал в той Бойне, но сумел выкарабкаться. Ходжеса всегда удивляла стойкость некоторых людей. Конечно, нельзя сказать, что они возвращали ему веру в светлое будущее человечества, но…

Если на то пошло, возвращали.

В автомобиле Холли кладет сложенный экземпляр «Инсайд вью» у ног, пристегивает ремень, поднимает таблоид. Ни Пит, ни Изабель не возражали, когда она попросила разрешения взять его с собой. Ходжес даже не знает, обратили они на это внимание или нет. Да и с чего? Для них дом Эллертон не место преступления, хотя и считается таковым по букве закона. У Пита еще какие-то сомнения остаются, но Ходжес думает, что они никак не связаны с полицейской интуицией и больше напоминают квазисуеверную реакцию.

«Жаль, что Хартсфилд не умер после того, как Холли огрела его моим Веселым ударником, – думает Ходжес. – Нам всем было бы гораздо проще».

– Пит вернется в участок и пересмотрит фотографии самоубийства Фрайса – Кантримен, – говорит он Холли. – С должным усердием. Но я сильно удивлюсь, если он обнаружит где-то нацарапанную букву «зет» – на плинтусе или на зеркале.

Холли не отвечает. Ее взгляд устремлен далеко-далеко.

– Холли? Ты меня слышишь?

Она чуть вздрагивает.

– Да. Просто обдумывала, как мне найти Нэнси Олдерсон в Шагрин-Фоллс. Это не должно занять много времени, поисковиков у меня предостаточно, но говорить с ней придется тебе. Теперь я могу звонить незнакомым людям в случае крайней необходимости, сам знаешь…

– Да, и у тебя хорошо получается. – Ходжес говорит правду, хотя перед таким звонком Холли всегда кладет рядом коробочку «Никоретте». Не говоря уж об упаковке пирожных «Твинкис» в ящике стола, для поддержки.

– Но я не смогу сообщить ей, что ее работодатели – возможно, ее подруги – мертвы. Это придется сделать тебе. Ты умеешь.

Ходжес думает, что такого не умеет никто, но озвучивать свою мысль не собирается.

– Почему? Эта Олдерсон уехала еще в пятницу.

– Она имеет право знать, – отвечает Холли. – Полиция свяжется с родственниками, это их обязанность, но они не позвонят домработнице. По крайней мере я так считаю.