Пит, Иззи и Ходжес сидят за кухонным столом. Холли кружит по кухне, иногда останавливается и через плечо Иззи смотрит на подборку фотографий на ее айпаде, озаглавленную «ЭЛЛЕРТОН/СТОУВЕР», время от времени роется на полках и в ящиках, ее затянутые в перчатки пальчики порхают как мотыльки.

Иззи по очереди выводит фотографии на экран, комментирует каждую.

На первой – две женщины средних лет. Обе крепкие, широкоплечие, в красной нейлоновой униформе «Помощи на дому», но одна – Джорджина Росс, предполагает Ходжес – плачет, судорожно обхватив себя за плечи. Другая, Ивонн Карстейс, не такая впечатлительная.

– Они пришли в пять сорок пять, – говорит Иззи. – У них есть ключ, поэтому они не стучали и не звонили. По словам Карстейс, Мартина иногда спала до половины седьмого. Миссис Эллертон всегда их встречала, поднималась около пяти и первым делом варила себе кофе. Только в это утро она не поднялась, и аромата кофе в доме не было. Они подумали, что старушка первый раз проспала, и даже порадовались за нее. По коридору осторожно прошли в спальню Мартины Стоувер, чтобы посмотреть, не проснулась ли та. И вот что они увидели.

Иззи показывает следующую фотографию. Ходжес ожидает очередного «о-о-ох» от Холли, но та молчит и пристально всматривается в фотографию. Стоувер в кровати, одеяло сдвинуто к коленям. Пластику ей так и не сделали, однако лицо кажется умиротворенным. Глаза закрыты, скрюченные запястья сцеплены. Питательная трубка торчит из худого живота. Инвалидное кресло – Ходжесу оно напоминает капсулу астронавта – стоит у кровати.

– В спальне Стоувер чувствовался запах. Только не кофе, а водки.

Следующая фотография. Прикроватный столик Стоувер крупным планом. Аккуратные ряды пузырьков с лекарствами. Измельчитель для таблеток, чтобы Стоувер могла их проглотить. Среди пузырьков – совершенно неуместная бутылка водки «Смирнов – тройная дистилляция» и пластиковый шприц. Бутылка пуста.

– Дама действовала наверняка, – вставляет Пит. – С этой водкой результат гарантирован.

– Как я понимаю, она желала своей дочери максимально быстрой смерти, – замечает Холли.

– Удачная догадка, – ледяным тоном произносит Иззи. Она не любит Холли, а Холли не любит ее. Ходжес это понимает, но представить себе не может, в чем причина. С Иззи они видятся редко, а поинтересоваться об этом у Холли не сподобился.

– А есть измельчитель крупным планом? – спрашивает Холли.

– Конечно, – отвечает Иззи, выводит следующую фотографию, и на ней измельчитель для таблеток огромный, как летающая тарелка. Внутри остатки белого порошка. – Мы уточним позже, но думаем, что оксикодон. Пузырек от него пуст, как и бутылка водки, хотя, если судить по наклейке, лекарство выписали всего три недели назад. – Она возвращается к Мартине, со сцепленными, будто для молитвы, руками. – Ее мать растолкла таблетки, высыпала порошок в водку, а потом влила водку в питательную трубку Мартины. Возможно, получилось даже эффективнее смертельной инъекции.

Иззи выводит на экран новые фотографии. На этот раз Холли издает: «О-о-ох», – но не отворачивается.

Первая – общий план ванной Мартины, со всеми необходимыми приспособлениями для обслуживания паралитика: очень низкая столешница с раковиной, очень низкие вешалки для полотенец и шкафчики, большая ванна, объединенная с душевой. Сдвижная стенка душевой закрыта, зато ванна на виду. А в ней Джейнис Эллертон, погруженная в воду по плечи, в розовой ночной рубашке. Ходжес думает, что рубашка надулась пузырем, когда Джейнис опускалась в воду, но на фотографии ткань прилипла к худому телу. На голове Джейнис полиэтиленовый пакет, завязанный на шее махровым поясом от банного халата. Из-под пакета выходит шланг, другой конец которого прикреплен к небольшому баллону, лежащему на кафельном полу. На баллоне – наклейка со смеющимися детьми.

– Комплект самоубийцы, – говорит Пит. – Наверное, прочитала о том, как его собрать, в Сети. Там достаточно сайтов, подробно объясняющих, что и как надо делать, еще и с картинками. К нашему приезду вода в ванне остыла, но наверняка была теплой, когда старушка залезала в нее.

– Теплая вода помогает расслабиться, – вставляет Иззи, и хотя не говорит «о-о-ох», на ее лице читается отвращение, когда она показывает следующее фото: лицо Джейнис Эллертон крупным планом. Полиэтилен затуманен конденсатом последних выдохов, но Ходжес видит, что ее глаза закрыты. Она тоже выглядит умиротворенной.

– В баллоне был гелий, – говорит Пит. – Такие можно купить в любом большом магазине-дискаунтере. Их используют для надувания шариков на день рождения ребенка, но они отлично подходят для самоубийства, если надеть на голову полиэтиленовый пакет. За головокружением следует дезориентация, и наступает момент, когда ты не можешь снять мешок с головы, даже если бы захотел. Потом – потеря сознания и смерть.

– Вернись к предпоследней, – просит Холли, – где показана вся ванная.

– Так-так, – говорит Пит. – Доктор Ватсон что-то заметил.

Иззи возвращает фотографию на экран. Ходжес наклоняется, щурится: зрение у него теперь не такое, как прежде. Видит то, что заметила Холли. Рядом с тонким серым проводом, который заканчивается штепселем, воткнутым в розетку, лежит «Волшебный маркер». Кто-то – Эллертон, предполагает Ходжес, потому что заботами Хартсфилда ее дочь такой способности лишилась – написал на столешнице большую букву «зет».

– И что ты об этом думаешь? – спрашивает Пит.

Ходжес задумывается.

– Это ее предсмертная записка, – наконец говорит он. – «Зет» – последняя буква алфавита. Если бы она знала греческий, мы бы, возможно, увидели «омегу».

– И я того же мнения, – кивает Иззи. – Если подумать, изящно.

– «Зет» – также знак Зорро, – сообщает им Холли. – Благородного мексиканского разбойника в маске. О нем снято множество фильмов, один с Энтони Хопкинсом в роли дона Диего, но он получился не очень хорошим.

– Ты считаешь, это имеет какое-то отношение к делу? – спрашивает Иззи. На ее лице – вежливый интерес, но в голосе – издевка.

– Был еще телевизионный сериал, – продолжает Холли. Она смотрит на фотографию как загипнотизированная. – Его выпустил Уолт Дисней, в эпоху черно-белого кино. Миссис Эллертон могла смотреть его в детстве.

– Думаешь, она ушла в детские воспоминания, готовясь покончить с собой? – В голосе Пита слышится сомнение, и у Ходжеса такие же ощущения. – Наверное, такое возможно.

– Больше похоже на чушь. – Иззи закатывает глаза.

Холли ничего этого не замечает.

– Можно мне заглянуть в ванную? Трогать я ничего не буду. Даже в перчатках. – Она поднимает маленькие, затянутые в перчатки руки.

– Ради Бога, – без запинки отвечает Иззи.

Другими словами, думает Ходжес, отваливай и дай взрослым поговорить. Ему совершенно не нравится отношение Иззи к Холли, но поскольку Холли все это по барабану, нет повода поднимать этот вопрос. А кроме того, Холли сегодня действительно очень нервная, просто не находит себе места. Ходжес полагает, причина в фотографиях. Мертвее всего покойники выглядят именно на полицейских снимках.

Холли уходит в ванную, чтобы увидеть все собственными глазами. Ходжес откидывается на спинку стула, сцепляет пальцы на затылке, разводит локти. Доставлявший столько хлопот живот этим утром ведет себя смирно, может, потому, что Ходжес переключился с кофе на чай. Если так, ему придется запастись «Пи-джи типс»[8]. Черт, купить сразу и побольше. Его достали постоянные боли в животе.

– Хочешь сказать мне, почему мы здесь, Пит?

Пит вскидывает брови и пытается изобразить невинность:

– И как тебя понимать, Кермит?

– Ты не ошибся, сказав, что эта история попадет в газеты. Люди обожают печальные «мыльные оперы», благодаря которым реальная жизнь кажется лучше…

– Цинично, но, вероятно, чистая правда, – со вздохом вставляет Иззи.

– …однако любая связь с Бойней у Городского центра тут скорее случайна, чем неслучайна. – Ходжес не уверен, что сказал именно то, что хотел, но концовка фразы получилась красивая. – Мы имеем милосердное убийство, совершенное старушкой, которая больше не могла смотреть на муки дочери. Вероятно, перед тем как открыть вентиль на баллоне с гелием, Эллертон подумала: «Скоро мы увидимся, милая, и когда я окажусь на небесной улице, ты будешь шагать рядом со мной».