Он показал на одну из дюжины небольших комнат, входы в которые находились в главном зале. Над дверью каждой комнаты виднелись таблички с надписями: «Отсек Аварийно–противопожарной службы», «Отсек УБК», «Отсек Медслужбы».

Омас провел Мару, Люка и Джейсена к комнате, обозначенной как «Отсек Информации».

— Я бы хотел обсудить вопрос о том, как мы подадим это событие нашей службе по связям с общественностью. Во времена, подобные этому, важнее всего – восприятие событий. Есть разница между сотней погибших в катастрофе общественного спидера и сотней жертв террористической атаки: если первое событие – это трагедия, то второе – начало войны.

Люк мельком посмотрел на Мару, которая встретила его взгляд, но не выдала никаких внешних признаков беспокойства. Большая часть бед, с которыми они столкнулись на протяжении их жизни, были очень серьезными: вторжения, армии пришельцев, темные джедаи… все это было далеко за пределами рутинного контроля инцидентов, осуществляемого государственными служащими Корусканта. То, что сейчас произошло, в галактических масштабах было довольно незначительным событием, но оно походило на укус змеи – маленькое, болезненное, и способное отравить всю планету.

Джейсен шел впереди них, и в его присутствии в Силе не чувствовалось ничего, кроме спокойной решимости.

Верхний Город, Тарис

Бобе Фету было наплевать на то, что кто–то может опознать его корабль, «Раб 1».

Едва ли это приведет к чему–то серьезному; скрытность хороша на своем месте, но ему не было необходимости прятаться. А восстановленный каркас того, что когда–то было великолепным Тарисом, находился сейчас так далеко в стороне от основных событий, что был вполне реальный шанс на то, что его здесь никто не знает.

И до поры до времени планета была удобной базой. Галактика, похоже, забыла о ее существовании, что было совсем неплохо, поскольку четыре тысячи лет назад, во время гражданской войны джедаев, планету сравняли с землей. Фетт оценил иронию: он привык рассматривать большинство галактических войн, как результат вражды джедаев, поскольку они почти сводились к противостоянию «джедаи против ситхов». Юужань–вонгская война была в этом смысле освежающим перерывом.

«Ничего не меняется, правда?»

Он также считал интересным тот факт, что полное восстановление опустошенной планеты привело в большой степени и к возврату ее прежнего общественного строя; мир снова демонстрировал пропасть между социальными классами почти в буквальном смысле слова – в виде уровней их проживания.

«И люди ничему не учатся».

Он включил на «Рабе 1» защитный щит, и направился пешком по проспекту, ловя осторожные взгляды от некоторых элегантно одетых жителей, вышедших на вечернюю прогулку. Верхний Город Тариса снова выглядел эхом Корусканта; высокие башни, населенные исключительно богатыми. Нижний Город представлял собой выгребную яму, а что касается подземных уровней… что ж, он смутно припоминал, как годы назад преследовал там мишень, и это было мерзкое место даже для человека, видевшего самые отвратительные уголки галактики.

«Если кто–то захочет, чтобы я вновь спустился туда, ему придется платить втрое больше».

Эта мысль застала его врасплох. Что–то типа неопределенного плана на будущее, который едва ли соответствует возможностям умирающего.

Горан Бевиин ждал его в роскошном отеле «Горизонт». Он сидел в баре, перед ним стояла большая кружка таризийского эля и блюдо с чем–то, похожим на жареных ракообразных. Он почти соответствовал стилю одежды, рекомендуемому для этого бара – его шлем лежал на барной стойке рядом с ним – однако его темно–синяя исцарапанная мандалорская броня выделялась на фоне богатых одежд постоянных посетителей. Фетт подошел к нему сзади.

— Ты всегда сидишь спиной ко входу?

Бевиин обернулся, явно не удивившись голосу своего Манд’алора, правителя всех кланов и командира Суперкоммандос. Фетт так и не смог окончательно примириться со своей ролью в мирное время.

— Когда я точно осознаю риск, то – да, — он медленно осмотрел шлем Фетта. – Заказать тебе эль и соломинку?

— Шутник. Что это такое?

Бевиин закинул одну из лежавших на блюде жареных нечто в рот, и захрустел им с преувеличенным удовольствием.

— Дискокрабы. Напоминают мне о счастливых днях, когда мы поджаривали юужань–вонгов.

— А ты сентиментален.

Горан обвел рукой окружавшее их полированное дерево и дорогую обивку. – Кстати, тут уютно. Я всегда считал, что Тарис – мертвый мир.

— Может, именно поэтому я чувствую родство с ним.

— С чего?

— Меня тоже часто считают мертвым.

Сейчас эта острота не казалась такой забавной. Фетт не видел смысла рассказывать кому–либо о своем состоянии, по крайней мере, пока… а может быть и никогда.

— Итак, что ты для меня нашел?

Фетт уселся на барный стул рядом с Бевиином, аккуратно поправив кобуру. Бармен – среднего возраста мужчина человеческой расы, чья форма с высоким воротником выглядела не менее дорогой, чем парадная одежда посетителей, нервно шевельнул губами, готовясь задать вопрос. Фетт знал, что вопрос наверняка был вежливым напоминанеием, что «сэр должен снять шлем». Он повернул голову так, что стало ясно, что он через визор шлема смотрит на мужчину, и ждет, что тот изменит свое мнение. Так и случилось. Фетт опять повернулся к Бевиину.

— Излагай.

— Тракен Сал–Соло предложил мне контракт на всю семью Соло.

«Знаешь, я бы выпил сейчас эля. Чтобы расслабиться. Никогда этого не делал. В отличие от нормальных людей».

— Прямо?

— Через посредника, но он забывает, насколько хороши мои навыки по контролю связи. И мои источники, конечно.

— Интересно, почему по поводу Соло он не обратился ко мне, — сказал Фетт. Он поразмышлял, не заказать ли дискокрабо, но передумал. – Остальные обращались.

— Может он считает, что тебе это надоело. И слишком дорого обойдется.

— Верно по обоим пунктам.

Сейчас Хэн Соло не имел никакого значения. В любом случае Фетт никогда не враждовал с ним: просто серия контрактов, а контракт – это всего лишь работа, ничего личного. – Ну и?

— Я слышал, что нашлось несколько желающих.

— Не ты.

— Я не беру контрактов на семьи. Я охочусь на преступников, и не хочу стать преступником сам.

— Я жду.

— Ладно. Ходят слухи, что Айлин вернулась и тоже заинтересовалась этим контрактом.

Фетт был рад, что его шлем скрывает эмоции. Он редко выражал удивление, поскольку в галактике не осталось почти ничего, что могло бы его удивить. Но эта новость, даже спустя десятилетия, ощущалась неожиданно резко.

Его единственный ребенок был жив. Он ничего о ней не слышал с начала вторжения юужань–вонгов, когда своих семей лишились миллиарды. Сколько лет ей сейчас? Пятьдесят четыре? Пятьдесят пять?

«Каким–то образом я знал, что она не погибла».

— Что ж, это отвлечет ее от того, чтобы принять контракт на мою голову, — внутри него образовался ледяной ком.

«Нет, ты же совсем не это имел в виду: ты хотел сказать, что она – твоя дочь и неважно, насколько сильно она ненавидит тебя, насколько сильно она винит тебя за смерть матери, ты хотел сказать, что умираешь, и хочешь увидеть ее в последний раз. Она – все, что останется после тебя, единственное доказательство, что ты вообще существовал».

— Кто еще знает?

Бевиин – мужчина возрастом под шестьдесят, седоволосый, но с улыбкой, делавшей его похожим на озорного мальчишку – казалось, смотрел ему прямо в глаза, обеспокоенный. Шлем Фетта никогда не был преградой для мандалорцев: каким–то образом они заглядывали прямо ему в душу. – Думаю, никто, поскольку сейчас она называет себя Айлин Хабуур.

Фетт ждал. Бевиин отпил эля и ничего не добавил.

— А почему ты думаешь, что Айлин Вел – это она?

— Мой источник сообщает, что ей около пятидесяти лет, у нее киффарская татуировка на лице, она летает на десантном корабле Куаттских верфей, который, думаю, ты бы узнал. Но вряд ли в эти дни это что–то значит для кого–либо другого.