Девушка сидела позади Юнкера, а потому он старался не раскачиваться и не пританцовывать на месте. Держаться надо солидно! Потом, когда мужичье покончит с работой, он сцапает эту курочку. И тут он представил себе, как идет по лесу, неся деньги и драгоценности, а девчонка шагает рядом с ним. «Подойди, милочка, ко мне поближе, не бойся». А потом опять раздастся песенка о Священной Римской империи, заглушающая ветер и треск ломаемых веток. Он направит на девушку испепеляющий взгляд, возьмет ее рукой за подбородок и начнет говорить, говорить, пока она не сдастся, а он будет шептать, напевать, как он это обычно делал…

Он рассеянно глядел на две головы, которые взметались вверх вместе с лопатой, но каждый раз все ниже. Затем стали видны только светлые волосы Шведа, потом исчезли и они. Он стоял совершенно спокойно, мечтательно насвистывая мелодию, а резкие порывы ветра еще больше будоражили его. Они неслись из леса, как предвестники новых приключений. Есть деньги — есть и женщины; если есть женщина, значит, будут и деньги, это уж точно, ведь женщину можно продавать. Такая молоденькая курочка, свеженькая, гибкая, как пружина… Новый порыв ветра, казалось, приподнял его и пронизал насквозь; он вздрогнул, платье на нем раздулось, и сквозь вой ветра он услышал рядом с собой крик, тотчас потонувший в шуме деревьев, стертый из его сознания чьей-то ладонью, которая важала ему рот, чьей-то рукой, которая охватила его шею, чьим-то телом, которое тяжело повисло на нем. Чтобы сохранить равновесие, он сделал вслепую несколько широких шагов. Рука его привычным движением потянулась к поясу, но пистолет упал, мелкие острые зубы прокусили руку до кости. «На помощь!.. Сюда!..»

Ветер ломал ее слова и кидал их в яму. Позади темной фигуры с красным на голове, которая с криком набросилась на него, сверкнула лопата. Песок брызнул ему в лицо, раздалась брань на чужом языке, и тяжелый кулак обрушился на его голову. Другая фигура растаяла во мгле, и он очутился наедине со Шведом.

О борьбе не могло быть и речи. Схваченный за горло, Юнкер почувствовал адскую боль в сломанном кадыке, и тут наступило тяжкое удушье. Он еще не понимал, кто на него напал, ему казалось, что игра с веревкой продолжается, потому что устланная сосновыми иглами земля была такой же скользкой, как залитый кровью пол в крестьянском доме. Задыхаясь от напряжения, он пытался отхаркаться… Где же девушка? Девушка стала огромной, неуклюжей, вонючей, да и бывший стройный офицер, которого теперь тащат по земле, как марионетку с болтающимися ногами, утратил свою выправку… Уходя, офицер этот насмешливо поглядел на него и отдал честь неясной фигуре генеральской жены, которая то появлялась, то исчезала в ритме его пульсирующей крови; в одну секунду пронеслось перед ним легкомысленное любовное приключение, разжалование, атака, звездный дождь в яме с водой, ему еще хотелось запеть «Священный Рим имперский, тебе желаем мы», но две волосатые клешни сдавили еще сильней его горло, и он с ужасающей быстротой исчез во мраке. Девушка стояла с пистолетом в руке. Стояла выпрямившись, мертвенно-бледная, волосы ее развевались по ветру, который снова примчался из леса, вторично после ее нападения на Юнкера. Что касается Шведа, то, хотя все его помыслы были направлены исключительно на мускульные усилия, он все же успел во время схватки увидеть цвета и все еще продолжал видеть их пред собой: с красной косынки, которая внезапно превратилась в остроконечный чепчик, мимо голубых глаз дождем падали клочки и обрывки красного, синего и желтого цвета, осыпавшие жалкое пальтецо, и сходство между этими красками и красками Севера, с теми, что уже давно обесцветились в его воспоминаниях, становилось все больше и больше. Неужели другой осмелился плясать с девушкой из Далекарлии? Вон он, лежит поперек лопаты! Но тут он спохватился, что волосы у нее черные, а не белокурые и вовсе не такие длинные. Он тут же отвернулся. Все это его уже больше не интересовало. Новая мысль овладела им. Деньги! Еще больше денег. Ради этих денег он истязал человека, ради них сейчас убил человека. Равномерно взлетала вверх лопата, набрасывая живописные холмики влажного песка. Он медленно подошел к краю ямы, у которого лежала его дубинка, и, постояв немного в нерешительности, сказал:

— Половину мне!

Лицо Гнилого, который как раз в эту минуту вылез наверх, даже осунулось от злобы, опухоль на шее пылала, но злился он не на Шведа, а на девчонку. Он только собрался закричать, что она водит их за нос, что в яме уже по щиколотку воды, а сокровищами и не пахнет, что ее надо сжечь, эту ведьму, что ее надо… но тут он увидел в руке девушки пистолет, направленный, как ему показалось, на Шведа. Юнкера уже нет в живых?.. И он тут же перестроился, девчонка стала его союзницей, он вспомнил: «Половина!» С язвительной насмешкой в голосе он крикнул: «Половину захотел? Как же, держи карман! Кто кого смог, тот того и с ног!..»

— Боишься его? — прошептала девушка, подобравшись ближе к Шведу и все еще держа пистолет прямо перед собой. — Как говорят на вашем языке, кто сдрейфил, тому — шиш. Боишься? Послушай, ведь он хочет тебя обокрасть!

Швед так и не понял, что она ему говорила. Но удары его дубины все равно были меткими. Отчаянно вопя, призывая на помощь всех святых, рухнул навзничь хорват, держась обеими руками за шею. Брызнуло несколько капель. Швед обернулся и застыл при виде пистолета. «Дедушка, — тихо промолвила девочка. И повторила почти неслышно: — Дедушка…»

Она стояла неподвижно, немного нагнувшись вперед, как бы приготовясь к прыжку. И хотя Швед знал, что надо копать дальше, чтобы добраться до Далекарлии, которая лежала где-то там, за качающимися верхушками деревьев, голубые глаза, пистолет, дрожавший в девичьей руке, вызвали в его голове еще и другое; пляска, яркие цвета, твердый мяч, который он должен был поймать и кинуть обратно… Позади него лежал клад, необходимый, чтобы добриться до Далекарлии. Оглядываясь, он бормотал; «Ну, теперь все мое» — и опять пристально смотрел в бледное, холодное, строгое лицо ребенка. Он смотрел и смотрел, так поглощенный своими мыслями, что даже не понял, почему не поймал мяч — потому ли, что пуля попала ему в грудь, или потому, что он замешкался.