— Нам нужен каждый генерал, которого мы можем найти. — возражает он. — Возможно, джедай думает, что он может воззвать к моему чувству вины. — Наступает ужасная тьма. Я чувствую ее.

Как и я.

Она смутна и неопределенна, но она есть, и она разрастается, словно кто — то подкрадывается ко мне.

— Так сделайте что — нибудь со своей собственной тьмой.

— Вот так — присоединиться к банде наемников? — Он смотрит на мою броню с заметным отвращением. — Головорезов. Дикарей.

— Прежде чем задыхаться от праведного гнева, джедай, спроси себя — за кого сражаешься ты.

Файрфек, я назвал его «джедай». Я окончательно порвал с ними. На его лице — выражение тихого ужаса, а я ухожу прочь, понимая что никогда больше его не увижу — я знаю это. И эта война закончится печально — я знаю и это.

Я сделал свой выбор. В отличие от клон — солдат — у меня он был. Я предпочел дать галактике самой о себе позаботиться, и спасать тех людей, которых прочий цивилизованный мир записал в разряд зверей. Это — правильно. Это должны были делать джедаи.

Час расплаты все ближе. Да, я тоже чувствую это. Я не могу это остановить, чем бы оно ни было; но я могу защитить тех, кто мне дорог.

Выбор. Он у меня был. Я его сделал.

ГЛАВА 1

«Да кому там известно — один сын был у Джанго или нет, и даже сколько ему было лет? Давай, Спар, время внести свой вклад в Мэндо'айм. Тебе и пальцем пошевелить не придется. Просто веди себя как наследник Фетта, пока мы будем разбираться между собой — чтобы все понимали, что мы все так же в игре.»

Фенн Шиса, убеждающий дезертира Спара, бывшего ЭРК — пехотинца А–02, выдать себя за сына и наследника Джанго Фетта во время безвластия, последовавшего за смертью Фетта.

Мес Каволи, Срединное кольцо, примерно пятьдесят лет до Битвы на Геонозисе.

— Встать! Вставай и беги, мелкий чакаар. Я что, мало тебя учил?

Фалин Маттран видел дымок вьющийся над лагерем наемников, в паре сотен метров от него — но с тем же успехом он мог быть и за двести километров. Он не мог встать; он не мог двигаться. Он опустился на четвереньки, дыша с огромным трудом, чувствуя жгучую боль в каждой мышце — но он не плакал.

Ему было семь лет. Почти. Он думал что ему должно быть шесть лет и десять месяцев — но на войне он сбился со счета.

— Не могу. — прошептал он.

— Можешь. — Мунин Скирата был крупным мужчиной, он носил выщербленную зеленую броню и бластер, стрелявший металлическими пулями. Он возвышался над ним, его голос оглушал, лицо было невидимо под шлемом с Т — образным визором, который испугал Фалина в первый раз. когда тот его увидел. — Я знаю — ты можешь. Ты самостоятельно выжил на Суркарисе. И ты сейчас не на прогулке в своем милом куатском парке, так что шевели шебсом, ты, ленивый маленький нибрал.

Это было нечестно; жизнь вообще не была честной. Родители Фалина были мертвы и он ненавидел мир. Он не знал — ненавидит ли он Мунина Скирату, но если бы он мог убить его прямо сейчас, он так и сделал бы. Ему мешала лишь усталость. Он хотел было потянуться за ножом, который он снял с мертвого тела его отца, но вспомнил что папа умер и не проснется, как бы отчаянно он ни пытался его разбудить, а сам он упадет в грязь, если не будет поддерживать себя обеими руками.

— Ты можешь это сделать, если захочешь. — рявкнул Мунин. — Но ты не хочешь, и потому ты нибрал. Знаешь что такое нибрал? Неудачник. Бесполезный груз. Обуза. Встать!

Фалин хотел лишь одного — доказать, что он не ленив и не глуп. Отец никогда не называл его глупцом. И мать тоже; они любили его и заботились о нем, а теперь они ушли навеки. Он с трудом сел, потом поднялся и шатаясь, заковылял, пытаясь перейти на бег.

— Вот это уже кое — что. — Мунин неторопливо шел рядом. — Давай. Шевелись.

Фалин уже не чувствовал под собой ног. Он бежал так долго, что они его больше не слушались; он пытался бежать, но никак не мог попасть в ритм и шел спотыкающимися шажками. Его легкие молили о пощаде. Но он не собирался останавливаться и быть нибралом. Он не желает быть таким.

Впереди было то, что теперь было его домом — лагерь, каждый день перебиравшийся с места на место, где он каждую ночь засыпал, всхлипывая и сжимая зубами кулак, чтобы мандалориане не услышали его и не посчитали его ребенком за то, что он так много плачет.

Он видел солдат — Мэндо, стоявших у лагеря и наблюдающих. Они все носили броню. Даже их женщины были суровыми солдатами, и не всегда было легко узнать, кто есть кто под этой броней, мужчина, женщина или даже человек ли это.

Фалин приказывал телу идти, но оно не слушалось. Он рухнул вперед, лицом на землю.

Каждый раз, когда он пытался подняться, обдирая ладони о песок и камни, руки отказывались держать его вес. Он захлебнулся от обиды. Финишная черта была все так же далеко. Но он должен подняться. Он должен дойти.

«Я не лентяй. Я не нибрал. Я не позволю им так меня называть…»

— Хорошо, ад'ика. — проговорил Мунин, поднимая его на руки. Он посадил Фалина на предплечье, так словно носить детей было для него обычным делом и направился к лагерю. Внезапный переход от рычания к дружелюбию был обескураживающим. — Ты хорошо поработал, парень. Все в порядке.

Фалин ударил Мунина изо всех сил, но его стиснутый кулак отскочил от металла нагрудника. Было больно. Но Фалин не хотел показывать это Мунину.

— Ненавижу тебя. — наконец, твердо сказал он. — Когда я вырасту, я тебя убью.

— Готов поспорить. — с усмешкой ответил Мунин. — Ты уже пытался.

Остальные мандалориане смотрели на них. Кто — то из них был в шлеме, кто — то нет Они закончили воевать здесь. Они ждали корабль, который доставит их домой.

— Пытаешься прикончить мальчишку? — Один из мужчин задержался и потрепал Фалина по волосам. Его звали Джун Хокан; он угощался стружками жутко пересушенного рыбного филе, джихаала, отрезая их от большого куска виброклинком и кидая их в рот так, как некоторые лакомятся фруктами. — Бедный шаб'ика. Разве ему мало досталось?

— Я просто тренирую его.

— Есть такое понятие «чересчур».

— Ладно тебе, он мэндокарла. Ему уже удалось выжить в одиночку. В нем есть дух.

— Есть дух или нет, а я не начинал серьезные тренировки со своим парнем, пока ему не исполнилось восемь.

Фалин не любил, когда его обсуждали так, будто он не может понять что происходит.

В центре лагеря — нескольких навесов из кусков пластоида, которые были натянуты над индивидуальными землянками и укрыты травой и ветками — бурлил на потрескивавшем костре котелок с похлебкой. Мунин опустил его на землю и вытер ему лицо и руки холодным мокрым полотенцем, прежде чем налить похлебки и протянуть ему миску.

— Надо будет подобрать тебе броню, когда вернемся домой. — сказал Мунин. — Тебе надо учиться жить и сражаться в ней. Бескар'гам. Вторая кожа мандалорианина.

Фалин жадно хлебал из миски. Он всегда был голоден. На вкус похлебка больше напоминала уху; это не было похоже на замечательные оладьи, которые пекла его мама, он не любил вкус рыбы, но по сравнению с теми отбросами, которыми он целый год питался в разрушенном городе — это был пир.

— Не хочу никакой брони. — пробурчал он.

— Кэл, когда ты в броне — ты можешь делать все, что недоступно обычным людям.

Мунин звал его «Кэл». На родном языке мужчины это значило что — то, связанное с ударом ножа. Мунин прозвал его Кэлом, потому что при первой их встрече Фалин попытался ударить его ножом; мандалорианин посчитал это забавным и не разозлился. Вместо этого Мунин кормил его, хорошо к нему относился и за те недели, что Фалин пробыл в лагере наемников, он почувствовал себя лучше, пусть даже он и не был счастлив.

Иногда Мунин назвал его Кэл'ика. Наемники рассказали ему что это значит «маленький клинок» и показывает, что Мунин тепло к нему относится.

— Я Фалин. — проговорил он, наконец. — Меня зовут Фалин. — Но он уже забывал — кто такой Фалин. Его дом в городе Куат казался похожим на сон, который забываешь когда просыпаешься, он был больше ощущением, чем воспоминанием. Его семья переехала на Суркарис, когда его отец нанялся обслуживать там боевые корабли KDY. — Я не хочу другого имени.