Если я не давал их сразу, а предлагал деньги позже, Ольга всегда делала удивленное лицо, показывая своим видом: "А это что?". Получив деньги, любую сумму, или после покупки ей какой-нибудь вещи становилась ласковая и доступная:
-Ну что, сегодня у тебя ночуем? - и её желание близости было совершенно искренним.
...Наши собственно любовные отношения изначально определились по типу гостевого брака и, как тогда казалось, надолго. Моя новая любовь вкусно готовила, я дал ей ключи. Она приходила ко мне в любое время - утром или вечером, и обязательно в выходные вместе с сыном. Стасик - симпатичный мальчик полутора лет от роду, оказался вредным и противным, но забавным и обаятельным в своей вредности. Своим детским обаянием он подкупил меня. Мы подружились. В нем я увидел себя в детстве.
Ольга быстро заполнила мою холостяцкую берлогу игрушками и аккуратно сложенными в стопочки детскими вещами - носочками, трусиками, маечками и пеленками. Ольга была аккуратной женщиной. Даже в мелочах, даже в деталях повседневного быта. Например: умение выжать использованный чайный пакетик, ловко уложив в углубление чайной ложки и удушив его собственной же ниткой, не могло бы оставить равнодушным не только меня за этим наблюдающего. Ольгины руки справлялись с этой ничтожной мелочью также, как руки фокусника управляются с исчезновением предметов. Мелочь, ерунда, пустяк, но именно эта ерунда вызывала у меня приступ восхищения, тут же переходящего в желание, такого же дрожащего, как и от обаятельной улыбки или соблазнительного прикосновения. Вообще-то, в желанной женщине возбуждает все, перечень бесконечен. Не удержусь, пользуясь случаем, чтобы не сказать, что НЕ возбуждает: женское пьянство, скандализм и объедание на ночь. Триптих, исполненный маслом (маслом нагляднее) в зловеще-ярких тонах под названием "Убивая желание", - вот лучшая агитка против этой триады. Живопись здесь должна быть сильнее литературы - сразу в глаза, сразу в мозг. Был бы художником, обязательно написал бы нечто монументальное на эту тему и подарил бы Лувру или Третьяковке с условием постоянной демонстрации в составе передвижной выставки по всему миру как наглядное пособие для молодоженов.
Мне понравилось, как Ольга сразу определила, где будет стоять небольшой холодильник, одного моего ей показалось мало, в каком углу надо пристроить детский диван, как надо обустроить гардероб, и что пора уже делать ремонт в квартире. А возле дома обязательно поставить гараж, на пустыре под окном ему будет самое место. "Еще заведем кошку. Или собаку" - очевидно без домашнего животного семейное счастье Ольга себе не представляла.
Пришлось выгнать из квартиры мышь, которая скрашивала мои дни в одиночестве. Мышь забавляла меня. По проводу от валявшейся на полу переноски она ловко взбиралась на невысокий стол, где стоял телевизор, и возникала маленьким темным пятном на фоне новостей о международной обстановке. Она бегала вдоль экрана, пытаясь забраться выше, скребя черный пластик. А потерпев неудачу, исчезала тем же путем.
-Мышь! Я боюсь! - генетическая память у Ольги сработала в одну секунду при первом же "знакомстве" с моей постоялицей. Ольга испуганно взвизгнула, одним прыжком запрыгнув на диван. И ожидала там стоя, пока нахалка, сидя у стены, раздумывала - смотреть очередные новости или смыться от греха подальше. Надо полагать, мышиная память в процессе эволюции не изменилась и работала не хуже, чем у Ольги, и потому моя мышка благоразумно рассудила, что в ее вечном конфликте с женщиной затруднений с выбором у мужчины не будет - он однозначно сделает его в пользу последней.
Вызвать энтузиазм на обустройство жилища Ольга сумела. Потом мой энтузиазм пошел на убыль, и до гаража и домашней животности дело не дошло. А вместо холодильника появилась посудомойка. Как оказалось, очень удобная в быту вещь. Надо отдать должное - уют и в квартире и в отношениях, если она этого хотела, Ольга создавать умела. Потому что не умела жить одна. Ольга была из той женской породы, которым жить с кем-то гораздо интереснее одиночества. Интереснее, чем толкать в себя всякую вибрирующую дрянь. Это был ее главный принцип. Сама судьба предлагала мне воспользоваться им.
Ольга методично и терпеливо возводила фундамент своего благополучия, своего личного счастья. Гардероб, диван, ремонт, изгнанная мышь - все это было сделано мною в кратчайшие сроки. Её созданный бытопорядок был раздвинут еще на один сектор - я был встроен в него также аккуратно, как и всё перечисленное.
Женщина, как объект удовольствия, в ряду всех остальных и в отличие, может доставить удовольствие безграничное. И не только "лишь бы куда засунуть". Как, не сговариваясь, женщины избрали это выражение своим главным упреком мужской половине человечества? Сколько раз мужчины слышали это и не обращали никакого внимания. Потому что женщиной можно любоваться бесконечно. И еще она может родить ребенка, подарить новую жизнь. Правда, взамен женщина потребует другую жизнь - долгую и совместную. Вполне себе равноценный обмен и все по-честному - жизнь за жизнь. Алгоритм счастья? Ну да, женский вариант. Его можно принять за основу, но при этом всегда следует знать и помнить одно правило - не все женщины прощают мужские ошибки.
Теперь с высоты времени мне понятно, что с Ольгой надо было жить сразу набело - без черновиков и ошибок, ни в коем случае не позволяя бестолковых действий и поступков. Возможности что-то исправить такие женщины никогда не предоставят. Также как не простят неуверенности и сомнений, неловкости и любой слабости. Если мужчина силен - она твоя, засомневался в себе - уходит. Женщина-приз, женщина-вымпел. Как награда за безупречность, успешность и безошибочность. А еще за исключительность.
Но я не перфекционист. Я не всегда безошибочный, и мое поведение не всегда безупречное. И с успехом хотя и дружу, но иногда мы расходимся в разные стороны. А моя эксклюзивность только и есть, что мой маленький поэтический дар, и тот большей частью вызван моей страстью к Ольге. И еще я бываю не уверен в себе.
Эту мою неуверенность Ольга всегда замечала и подчеркивала. Любая моя бестолковость никогда не оставалась без ее внимания и была предметом ее насмешек и не очень приятных шуток. "Староват ты для меня, подумай лучше о возвращении в семью" - это была ее любимая шутка. И что-то еще насчёт зубов. Про зубы было на грани. Не сразу (и мне пришлось постараться) убедил я ее, что с зубами у меня все нормально, что они у меня свои. "Да, верю, верю", - успокоила меня Ольга, когда, испугавшись, я лихорадочно пустился убеждать ее в своем отменном здоровье.
-Я уже десять лет ничем не болею.
-Да верю я. Успокойся, ну?
И что это меня так взволновало? Наверно, я был легкой мишенью - "А мне нравится дразнить тебя. Люблю смотреть, когда ты злишься". Почему-то такое отношение меня коробило, но я старался этого не замечать. Ольга относилась к тому типу женщин, которые даже если полностью будут в чем-то виноваты, посмотрят и очень грустно скажут: "...меня очень огорчает то, как ты позволяешь сейчас смотреть на меня...очень огорчает". Ольга проделывала этот прием каждый раз, когда хотела уйти от упреков и обвинений, я даже не успевал их предъявить, и сам был готов просить прощения...
Мне хватало с ней редких встреч, которые постепенно превратились в ежедневные, редкими стали только ночные вплоть до самого конца нашей любовной связи. Поначалу Ольга приходила ко мне одна. Часто наши свидания были сопряжены с преодолением известного рода затруднений, вызванных совместным проживанием с родителями. Иногда я помогал ей в этом.
-Уговори сегодня мою маму прийти к тебе. Она как будто не понимает, что мне хочется побыть с мужчиной. У меня уже больше года никого не было.
Произведя в первую встречу нужное впечатление, мне легко удавалось уговорить ее мать отпустить Ольгу ко мне одну. Обрадовавшись её появлению у себя, обычно я начинал с того, что как древний автор "Слова о полку..." растекался и разливался: мыслью - по мебели, словесными потоками - по потолку и стенам, рискуя потратить "без пользы" отпущенные мне часы. Я расстилался перед нею в буквальном смысле - расположившись у ее ног, и совершенно забывал о главном. Увлекшись, о чем я только не рассказывал ей, забавляя и развлекая! Начинал я историями из своей адвокатской практики: как в пьяной драке из-за заскучавшей ресторанной Мурки один из дерущихся полоснул бритвой по рту другому, не выдержав презрительной усмешки победителя; как спящую крепким сном женщину в своей собственной спальне "попользовал" случайно проходящий ночной гуляка. В первом случае я представлял интересы несчастного, который стал вечно смеющимся, во втором несчастным мне показался любитель "сладенького", не устоявший перед легкой добычей. Насильник оправдывался тем, что открытое окно на первом этаже было слишком низко, а спящая женщина была соблазнительна, и что-то толкнуло его, и он не применял насилие. Отчаянно пытаясь убедить в этом суд, и совершенно не слушая меня, твердил свое: женщина, хотя и не проснулась, но совсем не возражала, а в своем последнем слове субъект правосудия обнаглел совсем - просил учесть ее вовсе неотталкивающие движения. Это не помогло - сон женщины из всех беспомощных ее состояний есть самое беспомощное, чтобы осознанно заниматься сексом. Так и было записано в судебном вердикте.
