Фалин не дождался от меня ответа. Ответ был не нужен. Он угадал.
-А как Ольга относится к тебе вообще?
-Нормально относится ...говорит, что я некрасивый.
-Ооо, да она тебя еще и чмырит?
-Вроде того. И кажется, мне никогда не дотянуться до Джорджа Клуни и Ольгиного второго мужа. Их профили она считает идеалом мужской красоты.
-Тогда чем ты её держишь возле себя? Наверное, своей улыбкой. У тебя она очень обаятельная. Бабам нравится.
Я ничего не сказал Фалину про Нину, да он и не спрашивал. Я приходил к Нине, но вариант вернуться к ней окончательно я не рассматривал. Нина закрутила роман, потом еще один, а я остался к этому равнодушен. Она хотела еще быть привлекательной для мужчин. Статус "брошенной жены" был нестерпим ей. В ее возрасте это была слишком тяжелая ноша. Нина выглядит намного моложе своих лет, она выглядела так всегда, но к сексуальному удовольствию это мало относится. "Обидеть меня все равно, что обидеть ребенка" - у Нины это было любимое выражение, я называл ее "девочка-женщина" из-за особенностей ее фигуры: с совсем маленькой грудью, но с довольно приличными для женщины бедрами. Все-таки детскости в ней было больше, и потому занятия с ней сексом все чаще стали вызывать у меня стойкое чувство вины. Оно появлялось сразу после близости и потом цепко держало мою психику дня два или три. А еще эта дурацкая жалость к Нине. Она преследовала и раздражала меня всегда, и особенно, как только я ушел от нее.
Мозги, печень, весь мой возрастной ливер разом почувствовали - жалость есть составная и обязательная часть любви, она есть обязательная функция жизни. Без неё любовь испаряется как вода в пустыне. Как камертон для настройщика есть эталон правильного звука, так и Нина была для меня эталоном настоящих чувств и настоящих отношений. Как рентгеном Нина просвечивала меня насквозь, и спрятаться от ее всё понимающего взгляда было невозможно.
Но не хватало удовольствия, сравнимого с пирожным, сладкого и вкусного, какого нет в том самом хлебе насущном, который дает нам возможность лишь утолить голод и просто забыть о еде. Сладкое и вкусное можно получить только от таких, как Ольга. Я пристально всматривался в неё, стараясь обнаружить такую же искренность в выражении чувств, такую же преданность как у Нины, которая была для меня высокой планкой, я с трудом дотягивался до неё. Удовольствие как мотивация отношений с женщиной всегда сильная, но всегда недостаточная, и потому у меня никак не выходило из головы понимание тупика, в который я попал. А все потому, что... "Ну откуда это мне так знакомо?".
Нина и Ольга - две стороны одной медали: жалость и преданность на одной стороне, страсть и удовольствие на противоположной.
"И за то и за другое надо платить", - говорил я себе.
Оплата удовольствия уже шагала рядом широкими шагами. Чем придется платить за преданность, было тоже понятно - такой же ответной преданностью и заботой к Нине. Так разрывался я между двумя Ж. - между Ниной и Ольгой, между Жалостью к одной и Желанием к другой.
Но терзать себя шестнадцать лет в мои планы не входило. Я сам создал ситуацию, при которой Ольге ничего не оставалось, как уйти от меня. Здесь я проявил незаурядные способности, включая бестолковость - частую спутницу в моей жизни. Я умышленно делал все, чтобы мы расстались, вот только какие будут последствия, я не предвидел, о последствиях я старался не думать. Я сам повесил на стену ружье и стал дожидаться последнего акта, ничего не предпринимая к тому, чтобы наша с ней пьеса никогда не закончилась. И это с моей способностью логически рассуждать и раскладывать по полкам!
Я не смог предвидеть свою будущую "ломку", которая всегда тем болезненней, чем неожиданней уходит женщина. Я стал вполне законченным "сексоманом" и "сидел" на сексе с новой женщиной как наркоман на игле. Моя воля отключалась, когда я видел или слышал ее. Но ни наркотика, ни алкоголя мне было не нужно. Наркотиком была она.
"Коль вдоль дороги все не так, то в конце подавно...а в конце дороги той плаха с топорами...". Слова известного барда как никакие другие давали четкое описание моего тупика. Эта песня постоянно крутилась у меня в голове, я совершенно не мог расслабиться. Первые знаки в виде моей травмы, разбитого авто и сломанной челюсти Нины на время отрезвили меня. Звезды никак не хотели оставлять меня в покое - последующие, пусть и мелкие, но многочисленные автоаварии, в которые я стал попадать, выстроились в один законченный ряд. Светила явно издевались надо мной - "Впереди у тебя ничего с ней нет. Разве случайно ее отец умер в твой день рождения?".
А воспоминания из детства, когда я озадачил математичку, просто резали мозг. Как-то в популярном научном журнале в рубрике "Занимательная математика" подсмотрел софизм "2х2=5". Классный софизм, его я предложил решить на уроке математики. Так я тогда сорвал контрольную. Контрольная была после второй четверти, математичкой была объявлена как полугодовая и "серьезная", но нам был без разницы ее статус, от перемены мест слагаемых, как известно, сумма не меняется. Нам не нужна была любая. Рассуждая вслух, где же ошибка, математичка думала весь урок и еще три дня. Тишина в классе была как на кладбище, при том, что наш класс не отличался примерным поведением на уроках. Все три дня я гордо ходил по школе с кличкой "Математик". На четвертом уроке наша "Единица", как мы звали математичку (была длинная и худая), вызвала меня к доске и победно объявила, что ошибка в начале - во втором или третьем действии. Там было деление на "ноль", а "на "ноль" делить в математике нельзя", - выкрутилась тогда "Единица" перед нами-сопляками, и раздала варианты запланированной полугодовой.
К чему всплыл тот "ноль" из закоулков памяти? Про него я понял позже. А пока мой детский "ноль" присоединился к звездным предупреждениям. Предупреждения были для меня как черные метки, а я боялся и потому отказывался признавать их закономерным следствием сожительства с Ольгой. Но когда все-таки признавал, то плаха с топорами как ожидаемый и неизбежный финал вырисовывалась все отчетливее, и почему-то радости от этого я не испытывал. Количеством, а главное регулярностью неприятных событий я поделился с Фалиным, чем вызвал только саркастическую усмешку с его стороны:
-Простые совпадения, которые ты пытаешься связать между собой...
-А как же твои два инфаркта и инвалидность в итоге? Ты не видишь связи с тем, что шестнадцать лет рвешь свое сердце?
-Пожалуй, да. Тут я с тобой согласен. Мое сердце давно живет не со мной. - Фалин глубоко вздохнул, признав и подтвердив мои сомнения.
И если мои черные метки были пока только предупреждением, то его ишемическая болезнь была логическим результатом его свободной личной жизни. Этаким универсальным показателем мужской свободы во все времена, что на продолжение моих отношений с Ольгой никак не вдохновляло. Я стал подумывать о способах развязаться с ней вплоть до продажи квартиры, чтобы окончательно сжечь мосты и отрезать себе пути к отступлению. Я объявил Ольге, что продаю квартиру, чтобы купить новое авто, на ее старой Тойоте мне было ездить не престижно.
-Сам машину разбил, и меня же еще и обвинил. А теперь, видишь ли, ему машина нужна, - Оля своей женской интуицией очень все хорошо чувствовала: "Подумаешь - приставала за рулем, ну и что?". Она догадывалась, что машина здесь не при чем.
Я не стал спорить с ней, в этом не было смысла. На этот счет у меня бы свой детерминизм. Ольга была такая, какая была. Женщина не может быть виноватой, ни в чем. Женщина всегда только причина. Мужчина всегда следствие - его слова, поступки, работа или творчество. Вся его жизнь.
-Может не стоит продавать квартиру? - уговаривала меня Ольга. - Если так хочешь машину получше, давай продадим мою "Тойоту"? - с надеждой предложила мне она. А затем уже с какими-то новыми, игриво-нежными интонациями, совсем по-детски:
