— Ну, иди сюда, — сказал он. — Мне не под силу, сама видишь.

Сильви подошла; с трудом поднявшись на крыльцо, он ждал ее наверху. Она остановилась у нижней ступеньки.

— Так, значит, ты Сильви? Сильви — дочь Мэг?

— Просто Сильви.

Мистер Рукер ухмыльнулся.

— Хочешь заработать?

— Только не у вас, — сказала она и хотела уйти.

— Погоди, — он засмеялся и потянулся к ней короткой рукой; какое там — рука беспомощно повисла.

Сильви на всякий случай отступила еще.

— Эх, было б потемней да потеплей, — сказал он.

Сильви смотрела на него, не скрывая насмешливой улыбки.

Мистер Рукер зашептал:

— Все, что нужно, — это передать на словах. Пустячок один передать.

Она отошла назад на два шага и остановилась послушать, что он хочет сообщить, но руки скрестила на груди, как щит.

— Поднимись сюда, я тебе покажу. Заодно обогреешься. — Он повернулся и заковылял в багажное отделение.

Она последовала за ним и, войдя, прикрыла за собой дверь. Здесь было тепло — жарко даже — душно и сухо. В большой комнате находились еще двое — старый мистер Митчел, который носил дамские шелковые чулки (шерстяные брюки стирали ему ноги в кровь) и черный Гарри Браун, согнутый в три погибели, после того как протаскал пятьдесят лет подряд тяжести на спине.

— Бедфорда Кендала знаешь? Знакома с ним?

— Да.

— Что «да»?

— Знакома, сэр, — сказала Сильви. Она перестала улыбаться.

— Тогда взгляни сюда. — Он указал на ящик, стоявший рядом на тележке. — Это для него. Иди домой и скажи ему.

— А Гарри не может доставить? — Она указала на Гарри, который издали изучал ее.

Мистер Рукер покачал головой: — Я получил другое распоряжение. Передашь ты ему или нет?

Сильви подошла поближе и взглянула на ящик.

Мистер Рукер двинулся к ней и, прежде чем она успела отшатнуться и отскочить к двери, тронул ее, изловчившись, за грудь. Мистер Митчел улыбался; Гарри хохотал вместе с мистером Рукером. А мистер Рукер сказал:

— Это к делу не относится.

Сильви не уходила — без кивка, без улыбки, распахнув дверь, она все медлила, поскольку то, что ей удалось увидеть, успело возбудить ее любопытство.

— Ну, повтори, — сказал мистер Рукер.

— Вы сказали: «Передай мистеру Бедфорду, что ему пришел ящик. Пусть придет и получит». — И, помолчав, спросила: — А тяжелый он?

— Тяжелый — не тяжелый, значения не имеет. Просто передай это ему и никому другому. Никому, поняла?

Она кивнула и снова повернулась, чтоб идти.

— Вознаграждение свое ты уже получила, — сказал мистер Рукер, намекая на осыпанную гречкой сухую руку, мазнувшую ее по груди.

Гарри Браун снова захохотал.

Но она уже хлопнула дверью, сбежала с крыльца и зашагала быстрей, чем прежде, вся сжавшись внутри — сжавшись не столько от обиды и холода, сколько от уверенности в том, что посылка послана Евиным мужем — Еве. Сильви не умела читать, но несколько слов угадывала по их длине и очертаниям: дитя, ложка, поезд и Ева.

3

В тот вечер после ужина все пошли в гостиную и разожгли огонь в камине. Собственно, это была теперь Ринина комната (свою — вернее, свою часть их с Евой комнаты — она без слов уступила Еве, когда Роб заболел коклюшем, и поставила себе в уголке походную кровать, такую короткую и узкую, что могла каждое утро без труда прятать следы своего ночного пребывания, а ее скромный гардероб был растолкан по всему дому), и все же они собирались здесь — из-за тепла, из-за отсутствия лучшего места, из-за того, что в зале их давило воспоминание о матери в гробу. Ева посидела, пока остальные не погрузились в свои дела: отец взялся за газету, Кеннерли занялся подведением каких-то счетов прямо на колене. Рина нянчила Роба. Тогда она встала с кресла и спросила Рину: — Посмотришь за ним еще немножко? — Рина с готовностью ответила «Да», и Ева поднялась к себе в комнату, никому не дав объяснения и никем не спрошенная. Да они и так знали: дело касалось Форреста, ее другой жизни. Каждый вечер она урывала несколько минут и готовила при свете лампы рождественским подарок Форресту — дневные часы были заняты Робом и возложенными на нее домашними обязанностями, число которых постоянно возрастало. У нее не было карманных денег с июня, после того как три доллара, полученные от Форреста, ушли на покупки для Роба, и она изрезала лежавшую на материнском комоде дорожку тонкого полотна и вот уже три недели трудилась над подарком — носовым платком; сначала подрубила его мережкой, а теперь вышивала шелком в углу инициалы Ф. и М. Ей осталось только довести до конца М, и она прилежно склонилась над вышиванием (тонкое рукоделие получалось у нее хорошо — материнская выучка). Завтра она его отошлет по почте. Или получит завтра весточку от Форреста и вручит свой подарок каким-нибудь другим способом — может, сама.

Шаги Сильви на лестнице. И что это понадобилось Сильви в такой поздний час? Ева, однако, не спрятала платка. Сильви его уже видела, хотя ни о чем не спрашивала. Она подняла глаза, ожидая, что Сильви вот-вот войдет, а та стояла уже в дверях, темная, вопрошающая, с пустыми руками.

— Вышиваешь, — сказала Сильви. Не спросила, просто констатировала факт, никого, кроме них двоих, не касающийся.

Ева кивнула и снова наклонилась к свету.

— Скоро кончишь?

— Надеюсь, сегодня.

— Надо бы, — отозвалась Сильви.

Ева подняла глаза от работы.

Сильви шагнула в комнату и прошла мимо кровати к комоду. Пошарила в темноте и взяла какой-то предмет, который затем осторожно перенесла к изножью кровати, туда, где проходила граница света, — это было зеркало в серебряной оправе. Она повернула его обратной стороной, внимательно всмотрелось, пропела указательным пальцем — убеждаясь в том, что и без того знала, — по слову ЕВА, выгравированному крупными острыми буквами. Потом осторожно положила зеркало на место, так и не посмотревшись в него. Ева рассмеялась коротким смешком: — Что все это означает?

— Что тебе лучше бы сегодня вечером свою работу кончить.

Ева сказала: — Знаю. Время не ждет, — но голос у нее был озадаченный.

Сильви по-прежнему стояла у комода, смутно различимая в полумраке. — Ты что-нибудь получила? От него? — зашептала она.

— Но ведь рождество еще не наступило.

— А в ящике что? Который сегодня пришел?

— Не понимаю, о чем ты? — сказала Ева.

— Меня не проведешь, — сказала Сильви. — Я ж видела.

Ева отвернула фитиль так, что лампа чуть не начала коптить. — Что ты видела? — спросила она.

— Ящик, который ты сегодня от своего мужа получила.

Ева медленно покачала головой.

— Да пришел он, ей-богу, пришел. Видела я его и трогала. — Сильви указала себе на глаза, а затем сквозь стену прямо на багажное отделение, на мистера Рукера.

Ева, не говоря ни слова, во все глаза смотрела на нее.

— Я возвращалась утром домой — почты нам не оказалось, — а тут старый мистер Рукер (ему б только рукам волю дать) вдруг зовет меня в багажное отделение; я смотрю — ящик. Он говорит, это для папы, для твоего папы, и чтоб я ему сказала, а больше никому. Ну, я папе твоему сказала, когда он домой пришел обедать, а он только поблагодарил меня и сел за стол. Я домой сегодня после обеда бегала — мама все еще ох как плоха, — так что меня тут не было, когда ящик принесли. — Было видно, что она улыбается. — Ну, скажи, что ты от него получила?

Ева усердно вышивала.

— Слушай, Сильви, я не видела никакого ящика. Ну а если он пришел, так ведь он же адресован папе, ты сама сказала.

Сильви помотала головой, все еще улыбаясь. — Тебе, — сказала она громко и торжествующе. И снова потянулась за зеркалом, на этот раз уже не осторожничая, рискуя уронить. Благополучно поднесла его к Еве, повернула к свету, для пущей наглядности снова проследила пальцем имя. — Твое имя было на нем. Я ж видела, Ева.

Ева осталась сидеть на стуле, но голову подняла, внимательно вглядываясь в лицо Сильви — никаких признаков козней, задуманных или осуществленных. Никаких видимых признаков. — Ты уверена? — спросила она.