УРАНОВЫЕ ЛЮДИ
Кому-то выпало — к стене,
кому — сидеть без срока,
и сходят тени в мир теней
без стона и упрёка.
Пусть говорят: "Дорогу в ад
придумали не судьи!",
но где-то в недрах путь торят
урановые люди.
Белеет кровь их день за днём,
а на леченье — вето,
зато спокойно мы уснём,
храня уран в ракетах.
Им жить — пять лет без дураков,
да и пяти не будет,
но тянут срок, как пять веков,
урановые люди.
За круглым карточным столом
сидят злодеи мира, —
им войны стали ремеслом,
а кровь — вином для пира.
Неведомы им страх и стыд,
раскаянье не будит,
когда вгрызаются в гранит
урановые люди.
Но не дай, Бог, задеть рукой
опасной красной кнопки!
Тогда не станет никакой
надежды у потомков.
И ангелами на часах,
где негодяев судят,
их встретят строго в небесах
урановые люди.
1977
ЗА ЧТО ГЕРАСИМ УТОПИЛ МУМУ
Герасим не мыслил себя без Муму,
он мог за неё хоть в партком, хоть в тюрьму,
но злая хозяйка сказала ему,
что эта собачка мешает в дому.
От горя Герасим тут сразу запил,
японский ошейник собачке купил,
купил ей колбаски, сметаны налил.
Вдруг — хвать за кувалду! И тут же убил.
Тут бедный писатель слезу уронил:
невинную душу, шутя, загубил!
Нет, видно Герасим Муму не ценил, —
он подло её, как собаку, убил!
Берётся Тургенев за новый сюжет,
в котором таких происшествиев нет.
Вот снова Герасим плетется в буфет,
Мумуню продав за пятнадцать монет.
И злой живодёр не зарезал Муму, —
такая собака нужна самому.
Тоскует Герасим, обидно ему,
что тихое счастье досталось — кому!
Гуляет Герасим в тоске, одинок,
Мумуню зовет на собачий свисток.
Из трудного детства тебя, мол, щенок,
поднял, вывел в люди и сильно помог.
И грустно Муму в темноте, взаперти,
собачее сердце забилось в груди,
Ей что-то сказало: мол,стоит идти,
что лучшее ждёт нас всегда впереди.
Побег удалсЯ! Из оков во всю прыть
примчалась собачка к Герасиму жить.
Тут снова хозяйка пустилась дурить:
«А где наша жучка? Хочу утопить!»
Герасим с трудом поборол в себе стон,
Муму снял на видеомагнитофон,
надел ей кирпич, как большой медальон,
и ночью закинул в совхозный затон.
С тех пор не слыхали родные края
ни тихого визга, ни лая ея...
1978
Владимиру Буковскому
Поражён коварный Запад
нашей тактикой, ребята!
Пусть оставят недобитки
вредоносные попытки.
Крикуны и диссиденты
не учли опять момента, —
вновь повержены злодеи
нашей ленинской идеей.
Обменяли хулигана
на Луиса Корвалана.
Обменяли скандалиста
на борца и коммуниста.
Мир спасён, притихла пресса,
есть условья для прогресса,
чтоб дожить без пессимизма
до постройки коммунизма,
до того, как мирный атом
станет страшен разным гадам,
до того, как воздух чистый
будет лишь для коммунистов.
1978-79 гг.
ПРО ПАСТУХА, КОТОРЫЙ НАРУШИЛ ГОСУДАРСТВЕННУЮ ГРАНИЦУ
Крик, стрельба!.. Мой переход через границу
был отмечен и запечатлён.
Завтра все газетные страницы
осветят мой путь со всех сторон.
Стану я добычей журналистов,
власти припаяют мне статью.
Переплюнув славой террористов,
враз переменю судьбу свою.
В родных краях
колымил пастухом.
Забыв про страх,
погнался за быком.
Но здесь не горько —
за тюремною стеной.
Спасибо, Борька,
бык мой племенной!
Мне жужжат: «Вы выбрали свободу?»
«Ваше отношенье к КГБ?»
— Каюсь, — говорю, — не зная броду,
я быком испортил жизнь себе.
Пас бы тихо стадо на пригорке,
а быка списал бы на волков.
Чтобы сдох он, этот самый Борька!
сгинул в чаще на века веков!
Ко мне шустрит
известный адвокат.
Я чист, побрит,
одет и сыт, и рад
здесь на халтуру
посидеть пока, —
у нас бы шкуру
сняли за быка!
В камеру мне носят тонны писем,
камера — почти что, Гранд-отель.
Я живу, здоров и независим,
и недосягаемый отсель.
Плаваю в бассейне, ем бананы,
чифер в кофеварке кипячу,
изучаю мир с телеэкрана,
завтра срок по полной получу.
Такой бывает
игра Судьбы, —
сперва швыряет
в накал борьбы,
потом выводит
из бед тайком,
как вышло, вроде,
с моим быком.
1979
ОПАСНА ЖИЗНЬ ПОДРЫВНИКА...
Опасна жизнь подрывника, —
ему не спится и неймётся.
Он улыбается, пока,
а завтра, может, подорвётся.
Мы спим, глаза на мир закрыв,
а он идёт на поединок.
Не там тыкнёт отверткой — взрыв,
и никаких тебе поминок.
Сегодня выдали аванс
ему за срочную работу.
Вот он сидит и поит нас,
и треплется себе в охоту.
Он куролесит за столом,
всем тыкает, всех угощает.
Простим ему за ремесло,
хотя такого не прощают.
Он соблазняет наших дам, —
ему гарем бы по апломбу! —
и нагло заявляет, хам,
что подорвёт одну секс-бомбу.
Клянётся парень, что в Кремле
он разминировал шесть спален!
Генсек ему, навеселе,
сказал: «Да ты же гениален!..»
Он с каждым маршалом на «ты»
делил последнюю рюмашку,
а вот теперь — игра судьбы! —
он осчастливил нашу бражку.
С враньём он правду спутал сам.
Теперь терпи, пока упьётся.
Он нынче платит по счетам,
а завтра — чёрт с ним! — пусть взорвётся!
1978
