В пустыне,

Гудящей от зноя,

Петролеум

^[120]

плещет бурливо,

Но всё же —

Не что-то иное —

Там слышится шелест оливы.

Моря,

За морями — проливы,

Каналы, ворота и шлюзы,

В пакгаузах копятся грузы…

И слышится шелест оливы.

О, шелест

Оливы цветущей!

Им полон — то реже, то чаще —

И этот хрипящий, поющий,

Бормочущий, свищущий ящик.

И люди

Почти что не дышат,

У ящика ночью уселись

И слышат,

Конечно же, слышат

Оливы прельстительный шелест.

Ведь

Сколько ее ни рубили

И сколько ее ни пилили.

А всё же

Ее не сгубили,

А всё же

Ее не свалили!

1956

Антарктида^{179}

Ни господ,

Ни рабов,

Ни царей,

Ни республик,

Ни древних империй,

Никаких базилик, алтарей,

Стародавних легенд и поверий,

Адских мук и блаженства в раю —

Ничего ты не знала такого!..

Ты

Последней

Вступаешь в семью

Беспокойного рода людского.

Что таят

Ледяные пласты?

Что покажется,

Что обнажится?

Как

Со старшими сестрами ты

Подружиться сумеешь, ужиться?

Знаю я,

Добывал китолов

Сверх китового уса и жира

Спермацет

^[121]

из китовых голов

Для красавиц подлунного мира…

Ну, а вдруг обретет бытие

Тот, кого убивать и не будем,—

Антикит

^[122]

, о котором Фурье

Проповедовал страждущим людям.

Антихищники, антикиты…

В наше время сбываются часто

Коль не те, так иные мечты

Не того, так другого фантаста.

Есть ведь силы,— их только затронь,

Оживают, стремятся наружу!

Отеплит ли подземный огонь

Вековечную внешнюю стужу?

Ведь ему никуда не пропасть!

Будет лоно твое отогрето,

Антарктида,

Последняя часть

Необъятного белого света!

1956

"В темноте Притаился злодей…"^{180}

В темноте

Притаился злодей.

В темноте

Всё седей и седей

Закипают людские моря.

Ночью

В давке

Среди площадей

Хорошенько собою владей,

Не влачись, обрубив якоря.

А точней говоря,

Что ни день,

То и больше люблю я людей,

И люблю их, конечно, не зря!

Потому что

Они — это те,

Кто стремились ко мне в темноте

И взывали среди темноты:

"Мы с тобой, если с нами и ты!"

1956

"О вы, которые уснули…"^{181}

О вы, которые уснули

Меж двадцатью и сорока

От яда, от петли, от пули,

Елея или коньяка,—

Вы, Лермонтов, Есенин, Шелли

^[123]

И Сирано де Бержерак

^[124]

,

Я спрашиваю:

"Неужели

Я старше вас?"

Да, это так!

И каждый, кто своей рукою

Коснулся острого пера,

Чтоб больше не иметь покоя,

Тот должен знать — она стара,

Та истина, что в самом деле,

Будь моложав ты или сед,

Ты старше Байрона и Шелли,

Вергилия

^[125]

и Руставели,

Ты старше, если ты — поэт!