И, за ресничку подымая веко,

Вдруг поддевает смелым языком

Всё это человек у человека.

И докторов напрасно не тревожь,

А знай: всего искуснее и чище

Глаза нам застилающую ложь

Прочь устраняет дерзкий язычище!

1951

Песня^{125}

Пабло Неруде^[96]

Этой песне внимали Стокгольм и Марсель.

Через греческий дым и турецкую пыль

Била в цель

Эта песня грядущего.

Но,

Упорно исследуя каждую щель,

Где-то в Чили,

В ущельях, за тысячу миль,

Дни и ночи ловил полицейский патруль

Человека, о мире поющего.

Потому что решили,

Что именно там,

Где-то в Чили,

Удобней идти по пятам

За певцом, и травить его гончими,

И в безлюдном ущелье заоблачных гор

Навалиться оравой — и весь разговор,

И разделаться с песней — и кончено!

Песню эту поймай, песню эту казни

И к началу кровавой безумной резни

В сей же час приступай в нетерпении,

И тогда уж не будет тревожить сердец

Эта песня, в которую всажен свинец!

…И казалось, что замерло пение.

Но явились шахтеры из темной земли

И сказали тому, кто командует "пли":

"Что тут ищет патруль? Что случилось, сеньор

Почему в сердце гор вы палите в упор?"

А убийца ответил уклончиво:

"Я имею инструкции. Кончено!"

Так в заоблачном Чили

Меж каменных глыб

Белый свет омрачили.

Но певец не погиб,—

Он ушел поднебесными тропами,

И, сквозь землю пройдя

И смеясь, как дитя,

Появился он будто секунду спустя

В самолете над старой Европою.

А в заоблачном Чили

Кричали:

"Он здесь!"

Ибо здесь, на какую ты гору ни влезь,

Из-за каждого камня и кустика

Эта песня!

И каждый пастух, и шахтер,

И хозяева лам за вершинами гор

Слышат песню!

Вы поняли это, сеньор?

Очевидно, такая акустика!

И не радио это,

А голос живой!

Всюду слышится песня грядущего.

Не убьют ни свинец, ни удар ножевой

Человека, отважно поющего!

1951

"Ночь. Где-то там, на страшной вышине…"^{126}

Ночь.

Где-то там, на страшной вышине,

Спят кратеры и цирки на Луне.

А на Земле, конечно, тоже спят.

Да, многие разделись и легли,

Объяты негой с головы до пят.

Но на обратной стороне земли,

Где ровно в полночь полдень на часах,

Под раскаленным солнцем в небесах

Бушует день в жарище и в пыли.

И стоит передвинуть рычажок,

Чтоб ветер нескончаемого дня

Из сумрака нахлынул и ожег

Меня!

И безвозвратно истекла

Секунда-ночь, пахуча и тепла,

Как пепел дня, сгоревшего дотла.

Да! Спят, конечно, мертвые тела,

Да в гулких урнах жирная зола,

Да где-то на огромной вышине

Спят кратеры и цирки на Луне,

А все земные кратеры кипят!

1952

Птицы^{127}

А птицей стать я не хотел бы,

Быть соловьем я не желаю.

Сама подумай,—

Прилетел бы,

На подоконник сел бы с краю,

И ты б сказала:

"Что за птица

На подоконнике томится,

Стучит в стекло летучим телом?"

А я в стремленье неумелом

Царапал перьями стекло бы.

К чему всё это привело бы?

Ты форточку бы приоткрыла,

Влетел бы я. Как это мило!

В твою ладонь упал бессильно.

Ты к черту выгнала бы кошку,

Подумала,

Поймала мошку,

Схватила булочную крошку

И в клюв мне всунула насильно,