— В том, что она лесбиянка, я, впрочем, не вижу ничего плохого.

Джуд, должно быть, замерз снаружи, он сел очень близко ко мне. Его бедро коснулось моего. Он прокашливается, колеблется, затем говорит своим низким голосом, немного запинаясь, уставившись желтыми глазами на шнурок между пальцами:

— Почему бы нам не оплатить комнату в мотеле сегодня вечером, чтобы прогуляться немного за пределами корабля?.. Поскольку жизнь на борту становится удушающей. Смысл в том, чтобы развлечься, долго постоять под настоящим душем, возможно, даже принять ванну, посмотреть телевизор, расслабиться или неважно чем заняться.

Я смеюсь:

— Неважно чем, это чем?

Мой смех привел его в замешательство. Впрочем, он не отступает. Его нога становится слишком тяжелой для находящейся рядом моей ноги. В это мгновение входит Йан.

— Лили, — кричит он, — подойди, мне надо с тобой поговорить!

Я иду за ним. Его тусклые и влажные глаза расширены. Его лицо бледное.

— Я позвонил в Оклахому. Я всё сказал моей жене. Мы договорились. Мы расстаемся. Она берет одного ребенка, я возьму другого. Мы можем пожениться, Лили. Поедем на Гавайи. На моем счету достаточно денег, чтобы оплатить поездку на корабле. Вместе будем ловить рыбу в теплых морях.

Я отступаю к лестнице.

— Нет, — говорю я, — я не хочу выходить замуж, не хочу быть твоей женой, ты уже имеешь одну. Я хочу остаться на Аляске.

Я раню высокого худого парня, того, который мне однажды сказал: «Это прекрасная страсть!» Задолго до того, как я поднялась на борт «Мятежного». Я спускаюсь вниз по лестнице. Он следует за мной, пытается удержать меня. Кают-компания пуста. Джуд ушел. Без сомнения, ему захотелось выпить. Высокий худой парень идет за мной до каюты, хочет войти вместе со мной, я его отталкиваю.

— Лили, — говорит он, — Лили, подожди…

Я заплачу, если это будет продолжаться. Если он будет продолжать смотреть на меня глазами раненого пса, то я точно заплачу. Я отталкиваю его. Я ощущаю его ребра под своими ладонями. Последнее, что я вижу, прежде чем он уходит, это его оцарапанное лицо со взглядом большого растерявшегося ребенка. И если сегодня вечером он напьется джина с тоником до состояния, когда будет валяться на земле, это будет моей большой ошибкой. Я проваливаюсь в глубину своей койки. Я прячусь в спальный мешок с головой. Я разгрузила десять тонн рыбы, я изрезала руки об острые края льда в трюме, я бунтовала, я прогулялась по барам, встретила печального охотника. Мой шкипер хочет отвезти меня ловить рыбу на Гавайи, а Джуд — в мотель. Маноск-ли-Куто все время подстерегает меня. Это много для одного дня. Мужчины снова отправились в бар. Я слышу, как вода плещется у борта корабля.

Полдень. Мы ждем шкипера. Он приходит с опозданием, еще не протрезвевший. Он кажется измотанным. Мужчины молчат, опустив головы. Мы отдаем швартовы. «Мятежный» покидает порт. Дэйв и Джуд кивают друг другу головой:

— Да. Лучше ему поспать. Он устал.

Они больше ничего не говорят. Они мягко отправляют его спать. Джуд и Дэйв собираются, сменяя друг друга, вести корабль к водам, где предположительно дрейфуют потерянные нами снасти.

Море неподвижное и сверкающее. Мы заканчиваем ремонтировать последние крючковые снасти под открытым небом на главной палубе. Алюминиевый козырек был снят перед отплытием. Когда Джуд помогал очистить палубу от части ведер с помощью подъемно-поворотной снасти, его лицо было обагрено светом, который отражали воды порта.

Я возвращалась из города. Джейсон меня сопровождал. Он дал мне гармонику. Я посмотрела на нее, на него, и подумала о светиле ночей на мысе Барроу.

— Поедешь ловить рыбу со мной на «Млечном Пути»? — спросил Джейсон.

Я колебалась. Я не знала.

— Мы будем цыганами моря, — добавил он. — Ты научишься быть в отличной форме, я займусь контрабандой, и мы будем плавать от порта к порту… будем пить как настоящие пираты, а ты будешь танцевать на стойке бара, пока я буду играть на гармонике.

Мы работаем на ярком свету. Он лижет наши скулы, сжигает наши лбы, высушивает наши губы. Он мучит наши лица. Саймон напевает. Джуд с невозмутимым видом склонил голову над своей крючковой снастью. Тюлени разлеглись на скалах.

— Я хотела бы быть тюленем, греющимся на солнце, — говорю я громко.

Саймон и Джуд смеются.

Уже более восьми часов мы таскаем привязанный малый якорь на расстоянии в двести взмахов рук пловцом поперек вод там, где мы ловили. Крючковые снасти мы так и не нашли. Йан присоединяется к нам на палубе. Он холоден с момента своего пробуждения. Наконец он забыл обо мне. Забыл Лили, вместо нее есть просто один матрос, которому он кричит свои команды.

— Мы продолжаем поисковые работы еще западнее, — объявляет он.

Это еще больше удаляет нас от Кадьяка. Саймон бледнеет.

— Но ты мне говорил… А мой самолет?

Шкипер очень быстро отвечает:

— Ты действительно считаешь, что именно таким образом ловят рыбу? Отработаем наши восемь часов и затем возвращаемся, ноги на стол, пялимся в телевизор? Ты действительно думаешь, что мы зря сожгли столько дизельного топлива, что надо бросить поиски, когда снасти, возможно, находятся в нескольких милях отсюда? Снасти, за которые мы заплатим, чтобы возместить издержки, ради этого мы пахали как животные? Одна прогулка в море, а затем сжечь столько топлива, сколько нужно, лишь бы вернуться вовремя, чтобы господин попал на свой самолет? Не нужно в следующий раз мужичку пускаться в путь, надо оставаться у себя дома, в Калифорнии.

В первый раз Саймон сопротивляется Йану. Он поднимается, бледный от ярости, сжав челюсти. Беззвучным голосом, с трудом сдерживаясь, он говорит:

— Ты обещал мне, когда я купил билет. Это было мое условие, для того чтобы я сопровождал вас. Ты дал мне слово.

Йан орет и скрывается в рулевой рубке. Дэйв ничего не видел. Джуд отсутствует. Он ничего не видит, ничего не слышит, ничего не скажет. Внезапно я испытываю презрение к высокому худому парню, его роли хозяина на борту, к Джуду, молчанию и озлобленности сильных мужчин, этих всесильных мужчин, которые внушают нам почтение из-за своего жизненного опыта, скрытых знаний, которые они прячут в своих головах, грохоту их голоса в час необходимости. Молчание является причиной как равнодушия, так и покорности.

Двое салаг обмениваются слабыми улыбками. Шкипер исчез в рулевой рубке. Саймон принадлежит кораблю, пока не покинул его борт. Неужели гордость за разгрузку целой партии палтуса, за назначение на должность Джуда в ночное время и за мужественное рукопожатие Дэйва утром заставили его забыть об этом? Он пристально всматривается в горизонт, ужасное подозрение прячется в глубине его голубых глаз, которое он силится придушить, пока оно не захватило его полностью. Я не могу ему помочь. Я протягиваю ему сигарету. Мы курим в тишине, не прекращая работу. Мои глаза скользят по Джуду и отказываются его видеть. Я смотрю в небо. Когда наконец поеду я на мыс Барроу?

Малый якорь цепляет снасть на следующий день с первой попытки. Затем вторую… Атмосфера разряжается. Йан обещает Саймону купить новый билет. Мы заканчиваем чистить последнюю крючковую снасть. Ведра расставлены по обе стороны палубы. Мы их тщательно крепим. Сегодня на ужин будет палтус, которого Джуд поджарит на импровизированном барбекю. Мы идем спать. Джуд зовет нас, как только все готово. Солнце опалило его лицо сильнее, чем алкоголь из бутылки, к которой он прикладывается во время ночной вахты.

Мы возвращаемся. Зеленые горы меняют окраску на сиреневую. Волны кипрея плавно колышутся от низкого пролета орлов. Джейсон говорит, что это его любимые цветы. Нам остается немного времени, чтобы побыть на борту вместе. Мысли мужчин уже находятся в другом месте. Йан больше не говорил мне о том, чтобы отправиться ловить рыбу в Берингово море. Я смущена и не осмеливаюсь с ним об этом заговорить. Его тон остается неопределенным, затем он смягчается: