Еще в марте они создали Имперское министерство народного просвещения и пропаганды, которое возглавил «1-й секретарь столичного горкома партии» Йозеф Геббельс. Он почувствовал, что немцы, которые со стороны кажутся стопроцентными материалистами, в реальности падки на пафос и высокие слова: великая держава важнее материального благополучия. Теперь власть полностью контролировала прессу и радиовещание, о независимой журналистике не могло быть и речи. Критика или анализ действий власти исключались. Сомнение, дискуссии – всё это было забыто. Одно мнение, одна позиция, один взгляд. Несогласных отправляли в концлагерь. Люди либо утратили способность здраво оценивать происходящее, либо предпочитали помалкивать.
Новые порядки отразились и на культурной жизни страны. Йозеф Геббельс поделил литературу на подлинно народную и на чуждую немецкому духу. Нацисты запретили творчество 149 писателей – 12 400 произведений. Министр сам составил этот список.
Душным вечером 10 мая 1933 года он устроил в Берлине сожжение книг. Вспыхнуло пламя, и в костер полетела первая пачка. Горели враги «национальной Германии», освобождая народ от порчи, открывая дорогу растущим национальным силам. Толпа одобрительными возгласами провожала в огонь книги классиков немецкой литературы:
– Против декаданса и морального разложения! За строгость и нравственность в семье и государстве! Я предаю огню сочинения Генриха Манна, Эрнста Глезера и Эриха Кестнера!
– Против искажения нашей истории и принижения ее великих героев! За благоговейное отношение к прошлому! Я предаю огню сочинения Эмиля Людвига и Вернера Хагемана!
Все ли, кто участвовал в этом, были сторонниками новой власти и разделяли программу нацистов? Нет. Но им внушили – или они поверили в то, что только таким образом можно сохранить национальную культуру, помочь народу обрести веру в свои силы и занять подобающее место в мире.
Ветер разносил по площади несгоревшие листы, бросал пригоршни пепла под ноги завороженных зрелищем берлинцев. В воздухе пахло гарью, но самое тонкое обоняние не уловило тогда запаха горящего человеческого мяса. Никто из стоявших на Оперной площади не понял, что вместе с пачками книг в костер полетела и их собственная жизнь. То, что началось с сожжения книг, для противников режима закончилось печами лагерных крематориев; для тех, кто восторженно аплодировал штурмовикам, обернулось могилами в Сталинграде; их семьи сгорели в огромных кострах Гамбурга и Дрездена, зажженных авиацией союзников…
Ни писать, ни заниматься медицинской практикой Фридриху Вольфу не было позволено. Он бежал в соседнюю Австрию. Оттуда перебрался в Швейцарию. И вовремя. Кто не уехал, оказался в концлагере. Оставшиеся в Германии еврейские родственники Вольфов погибли. Дядю Фридриха, доктора Морица Мейера, вместе со всеми евреями города депортировали в Рижское гетто, которое позже было полностью уничтожено…
Полицейские и штурмовики пришли с обыском и в дом бежавшего из Германии Фридриха Вольфа. Эльзе с детьми было опасно оставаться в Третьем рейхе. Друзья через Швейцарию переправили их во Францию. Воссоединившись, семейство Вольф обосновалось на острове Иль-де-Бреа у побережья Бретани в проливе Ла-Манш. Здесь Фридрих написал свою самую знаменитую пьесу «Профессор Мамлок». Он первым в столь яркой и впечатляющей форме показал, что творится в нацистской Германии. Мир недоумевал: что приключилось с немцами? Как может целый народ восторгаться фюрером и одобрять его политику? Кто не жил при тоталитарном режиме, не понимает, что можно сделать с человеком… И Вольф наглядно показал этот процесс трансформации обычного человека в подданного тоталитарного государства.
Разумеется, помимо фанатиков в стране были скептики. И, хотя они не могли высказать это открыто, – инакомыслящие, люди, презиравшие Гитлера и ненавидевшие нацизм. Однако страх перед концлагерем заставлял молчать. Очень трудно, почти невозможно было противостоять триумфатору Гитлеру. А пропаганда создавала атмосферу тотального восхищения фюрером, что тоже нельзя сбрасывать со счетов. Геббельсовское ведомство сообщало исключительно о победах и достижениях, о безграничной любви немецкого народа к Адольфу Гитлеру. Немецкие журналисты бессовестно лгали, а другой журналистики в стране не осталось.
Противники режима чувствовали себя изолированными одиночками. Те, кто был против нацистов или как минимум не испытывал к ним симпатии, принуждены были публично демонстрировать полную поддержку политике партии и правительства.
В первые годы нацистского правления многим казалось, что после стольких лет отчаяния и безнадежности в немецкое общество вернулись энергия и динамизм. Наконец-то у власти правительство, которое поставило Германию на ноги. Немногие были достаточно прозорливы, чтобы оценить опасность нацистской политической системы. Для абсолютного большинства немцев восстановление национальной гордости и военной силы, отказ от Версальского мира, возвращение в состав Германии австрийских и судетских немцев было главной целью. Большинство не понимало или не хотело понять, что для Гитлера и нацистов это было только прелюдией к большой войне.
Немцы испытывали благодарность фюреру за то, что он занимается наведением порядка. После войны, когда признают его «ошибки» – мировую войну, смерть миллионов, разрушение собственной страны, – ему всё еще будут ставить в заслугу «очищение Германии», строительство автобанов и борьбу с преступностью, когда стало безопасно ходить по улицам вечером…
И еще фюрер невероятно польстил немцам. Он объявил, что только одна группа людей на земле является созидателями – это арийская раса, высокие, сильные белокурые люди с голубыми глазами. Только немцы наделены от природы гениальными способностями. Только они вправе брать на себя ответственность за развитие человечества. Гитлер аккумулировал и изложил в доступной форме идеи, которые греют душу множеству людей: уверенность в том, что они от природы лучше других. Не потому, что они совершили нечто выдающееся или наделены невероятными талантами. А потому, что в их жилах течет особая кровь.
Расовой судьбой одним предопределено управлять миром, другим исчезнуть с лица земли, провозгласил Гитлер. Все, в ком течет чуждая кровь, даже младенцы, должны быть уничтожены, чтобы освободить жизненное пространство для носителей арийской крови.
На протяжении столетий евреям запрещалось владеть землей, поэтому среди них не было крестьян. И ремесленниками они не могли стать, потому что их не принимали в гильдии. Дозволялось только торговать. И они стали очень заметны, когда развитие экономики выдвинуло на передний план торгово-финансовый сектор. Преуспевшие евреи казались завистливым людям олицетворением жестокого мира, где деньги правят бал. И не имело значения, что евреи тоже служили в армии и приумножали богатство страны. Они все равно оставались чужаками.
Антисемитскую паранойю Гитлера разделяли не все немцы. Но массированная пропаганда широко распространила нелюбовь к еврейскому населению. Немцы согласились с тем, что евреям нет места в Германии. Был и другой мотив. Немало немцев нажились на изгнании евреев, захватив их имущество. Программа ариезации в 1938 году означала, что евреев просто грабили. В масштабах страны это было незаметно, на состояние экономики не повлияло.
Нацистские власти лишили семью Вольф гражданства, имущество конфисковали, потом включили Фридриха в список разыскиваемых преступников. Он знал, где может найти убежище. В ноябре 1933 года он эмигрировал в СССР. Через полгода, в апреле 1934-го, Эльза Вольф с детьми кружным путем – через Базель, Вену и Варшаву – тоже добралась до Москвы.
В Москве поставили «Профессора Мамлока». Главную роль сыграл Евсей Осипович Любимов-Ланской, народный артист России и художественный руководитель Театра имени Московского облсовпроф. Он больше увлекался режиссурой, предпочитал современных драматургов и поставил почти все главные пьесы тех лет, но не мог не увлечься трагической ролью унижаемого нацистами профессора Мамлока.
