Что же до возможности внести коррективы в свои взгляды на происхождение цыганской музыки, то и тут Лист, по словам Раман, «стоял на своем и упрямо отказывался прислушиваться к советам, гневно заявляя, что теория принадлежит ему лично и он в ней уверен»^[540].

Увы, эту чашу Листу пришлось испить до дна. Книга «Цыгане и их музыка в Венгрии» даже стала главным препятствием для захоронения праха Листа на родине. К. Хамбургер пишет: «После смерти композитора… в Байройте из Венгрии не поступило официального предложения похоронить Листа на родине. По этой причине погребение состоялось в городе, где жил Вагнер, и от Министерства культуры на похороны приехали всего двое: композитор Эден фон Михалович и вице-президент Музыкальной академии Янош Вег. Общество венгерских писателей и художников при поддержке кардинала Лайоша Хайнальда^[541], друга композитора, обратилось в парламент с ходатайством о перезахоронении праха Листа на родине, однако депутаты не поддержали эту идею. Премьер-министр Кальман Тиса, сторонник политики угнетения национальных меньшинств, заявил: „Ференц Лист действительно распространял то, что мы считаем венгерской музыкой, но когда у венгров, кроме венгерской музыки, уже ничего не оставалось, он раззвонил по всему свету, будто музыка эта вовсе не венгерская, а цыганская“. А на возражение одного из левых депутатов ответил: „Да я сам недавно видел брошюру, где он это написал“. Слова премьера встретили одобрение среди депутатов».

Лист не мог даже предполагать подобных последствий. Но в 1859 году ему оставалось лишь смириться и продолжать жить дальше.

На 15 октября было назначено бракосочетание дочери Каролины. Марфа Сабинина вспоминала: «14-го октября. Кружок почитателей молодой княжны Марии Витгенштейн перед отъездом ее из Веймара поднес ей (через меня) на память большой альбом со стихами, рисунками и музыкальными сочинениями. Это было накануне ее свадьбы с князем Константином Гогенлоэ, и она совсем переезжала на жительство в Вену. Об отъезде ее искренне сожалели все, ее знавшие; на собраниях княгини Витгенштейн она была поэтична, как цветок, и вокруг нее группировались все любители изящного и цивилизации. 15-го октября свадьба ее состоялась в католической церкви. Она страстно любила свою мать и Листа, и ей стоила горьких слез разлука с этим очагом ее юности».

После отъезда княжны Альтенбург погрузился в гнетущую тишину. Лист словно предчувствовал беду, еще более страшную, чем предыдущие.

До него доходили тревожные известия из Берлина, куда в августе приехал из Вены его Даниель, чтобы провести каникулы с Козимой и Гансом фон Бюловом. Уже тогда он чувствовал недомогание. Козима окружила брата материнской заботой, и все надеялись, что его болезнь — всего лишь простуда, которая скоро пройдет. Однако время шло, а Даниелю становилось всё хуже. Однажды, проснувшись, он начал кашлять и обнаружил на носовом платке кровь…

К началу учебного года Даниель уже чувствовал себя настолько плохо, что не смог вернуться в Вену. Всю осень Козима и Ганс самоотверженно ухаживали за больным, приглашали докторов, но диагноз — туберкулез — не оставлял шансов. К началу зимы стало понятно, что Даниель угасает. 11 декабря в десять часов вечера Лист прибыл в Берлин и остановился в отеле «Бранденбург» (Brandenburg Hotel). Ранним утром следующего дня он уже сидел у постели сына; они провели вместе весь день. В отель Лист вернулся только к полуночи. 13 декабря он снова с утра был в доме четы фон Бюлов. Поздним вечером, уже собираясь уходить, Лист вместе с Козимой заглянул в комнату Даниеля, который, казалось, наконец-то спокойно уснул. К тому времени он действительно уже не страдал…

Пятнадцатого декабря Даниель Лист был похоронен на берлинском католическом кладбище прихода Святой Ядвиги (находится по адресу: Лизенштрассе (Liesenstraße), дом 8). На следующий день после печального ритуала Ференц писал своей матери: «Дражайшая матушка… Наш дорогой сын, Даниель, больше уже не будет радостью нашей жизни. Он перестал дышать; его сердце больше не бьется. Наши глаза, мокрые от слез, больше никогда не увидят его! Но не позволяйте горю сломить Вас, дражайшая матушка. У Вас еще есть сын, нежность которого постарается заменить Вам того, кого Вы потеряли…»^[542]

Вернувшись в Веймар, Лист долго не мог прийти в себя. «Я мало рассказывал Вам о своем сыне, — писал Лист верному другу Анталу Аугусу 14 января 1860 года. — Это была мечтательная, нежная, глубокая натура. Влечения его сердца как бы возвышали его над всем земным, и он унаследовал от меня склонность к тому образу мыслей и чувств, который непрестанно приближает нас к Божественному милосердию. Желание вступить в какой-либо орден всё больше и больше укреплялось в его душе. Я хотел только, чтобы, перед тем как воплотить это святое решение, он прошел бы полный и серьезный курс наук. Окончив его в учебном заведении в Париже с наградой^[543], он готовился к сдаче [выпускных] экзаменов по юриспруденции в Вене. Я не сомневаюсь, что и их он также выдержал бы с честью. Еще за день до смерти он говорил мне об этом и пытался объяснить мне главу в „Своде законов“, рассматривающую всякого рода обязательства. Несколько ранее ему доставляло радость продекламировать мне наизусть несколько стихотворных строк по-венгерски; он хотел продемонстрировать, что сдержал данное мне обещание еще до окончания курса юриспруденции хорошо выучить этот язык…»^[544]

Лишь к концу февраля к Листу мало-помалу начали возвращаться жизненные силы. Он отправился в Вену, где 26 февраля присутствовал на концерте, в котором исполнялся его «Прометей». Но враги не дремали: клака освистала «Прометея», концерт завершился провалом. К неприятию своей музыки Лист уже начал привыкать.

Словно в компенсацию за пережитые беды из Российской империи пришло долгожданное известие: брак Каролины Витгенштейн признан недействительным.

«…Каролина Ивановская, молодая девушка католического вероисповедания и благородного происхождения, достигнув возраста семнадцати лет, была подвергнута запугиванию и воздействию серьезных угроз со стороны ее отца, что было доказано с помощью свидетелей, принимавших участие 26 апреля 1836 года в церемонии ее бракосочетания с князем Николаем Витгенштейном, адептом секты Кальвина, и поклявшихся в правдивости своих показаний. После смерти своего отца, не опасаясь больше, что он может лишить ее наследства, она подала в 1848 году запрос в Ординариат Львова для того, чтобы получить постановление о признании недействительным вышеупомянутый брачный союз по причинам совершения его путем насилия и угроз. <…> Князь Николай Витгенштейн, последователь секты Кальвина, женился вторично в 1857 году на девушке, принадлежащей к Греко-Российской церкви. На основании этих доводов вышеназванный брачный союз Каролины Ивановской единогласно признан аннулированным и недействительным»^[545]. Церковное постановление, подписанное лично архиепископом Могилёвским и митрополитом всех римско-католических церквей Российской империи Вацлавом Жилиньским, датировано 7 марта (24 февраля) 1860 года.

Фактически на основании этого документа Каролина получала возможность заключения нового брака в лоне Католической церкви. Вот только ее и Листа радость вновь оказалась преждевременной. Епископ Фульдский Кристоф Флорентиус Кётт (Kött; 1801–1873), в диоцез (епархию) которого входил Веймар, усомнился в подлинности представленных доказательств и отказался признать законным решение о расторжении брака четы Витгенштейн, а тем более обвенчать Листа и Каролину. Ей после нескольких безрезультатных переговоров ничего другого не оставалось, как ехать в Рим, чтобы получить разрешение на брак с Листом у Священной конгрегации обрядов^[546] или даже у самого папы.

Семнадцатого мая Каролина покинула Веймар и через неделю прибыла в Вечный город. Первым человеком, к помощи которого она прибегла в Риме, был епископ Эдессы, Великий элемозинарий (официальный раздатчик папской милостыни) Густав Адольф цу Гогенлоэ-Шиллингсфюрст (1823–1896). (В большинстве биографий Листа этот человек фигурирует как «кардинал Гогенлоэ», однако так титуловать его можно лишь после 22 июня 1866 года, когда он был возведен в кардинальское достоинство.)