Начало 1853 года для Листа было ознаменовано окончанием одной из вершин мировой фортепьянной музыки — сонаты h-moll, посвященной Роберту Шуману (еще одно доказательство, что Лист был выше личных обид). Вот только первого исполнения ее Листу пришлось ждать целых четыре года.

Вагнер высказал свое мнение о произведении в письме автору в 1855 году: «Клиндворт сыграл мне твою большую сонату! Мы провели в уединении, вдвоем, весь день; он обедал у меня (Вагнер тогда находился в Лондоне. — М. З.), а потом я заставил его играть. Дорогой Франц! Теперь ты был у меня. Соната безгранично прекрасна: величественна, достойна любви, глубока и благородно-возвышенна — как ты сам. Я глубоко тронут ею и разом забыл все лондонские беды. Больше сейчас, сразу же после прослушивания, я тебе ничего не скажу, но то, что я тебе говорю, меня переполняет так, как только это вообще возможно. Повторяю, ты был у меня, — о, если б это было на самом деле, жизнь показалась бы нам прекрасной!»^[426]

Шестнадцатого февраля Лист, как и обещал Вагнеру, осуществил постановку «Летучего Голландца». Опера имела успех и была повторена 19-го числа. А еще через неделю в веймарском придворном театре прошла «музыкальная неделя Вагнера»: 27 февраля был дан «Тангейзер», 2 марта в третий раз исполнен «Летучий Голландец», а 5-го — «Лоэнгрин». Вагнер был растроган «подвигом Листа во имя вагнеровского дела». 13 апреля он писал другу: «…Всё хорошо! Всё прекрасно! Теперь мы страдаем, приходим в отчаянье, сходим с ума, лишенные веры в тот мир. Но я эту веру имею. Я показал сейчас этот будущий мир. Если он и выше меня, то всё-таки не выше того, что я могу ощущать, мыслить, воспринимать и постигать. Верю в людей и — больше этого мне ничего не нужно! И вот я хочу спросить тебя: кто же сердцем, всею глубиной его, ближе подошел к моей вере, чем ты? Ты тоже веришь, ты тоже любишь и умеешь хранить любовь с такою силой, с какою никто никогда не выражал и не проявлял ее на земле. Каждое мгновение твоей жизни проникнуто верой. Знаю глубоко, интимно, в чем именно она заключается. Так неужели же, повторяю, я мог бы осмеять ту форму чувств, из которой вылилось такое чудо? Надо быть художником в гораздо меньшей степени, чем это естественно для меня, чтобы смотреть на тебя без симпатии. Будем же бороться! Будем биться с настоящим мужеством! Тогда наши личные мученья рассеются. То, что я вынужден теперь стоять так далеко от поля сражения, и создает атмосферу для моих постоянных жалоб. Какая прекрасная мысль окрыляет меня: Увижу тебя опять! Этим сказано всё, всё, что может принести мне радость»^[427].

Лист собирался навестить друга, как только позволят дела. Пока же Ганс фон Бюлов отправился на гастроли в Вену, а оттуда в Пешт. Тоску по родине Лист изливал в частых письмах любимому ученику, рекомендовал его графу Лео Фештетичу, интенданту Пештского национального театра, и Ференцу Эркелю и советовал: «Часто посещайте цыган и передайте мой сердечный привет их главе, скрипачу Бихари, который, как мне кажется, один из сыновей великого Бихари»^[428]. Он с удовлетворением узнал, что венгерские концерты Бюлова прошли с огромным успехом.

Сам же Лист в Веймаре присутствовал на торжествах, посвященных 25-летию правления великого герцога Карла Фридриха, проходивших 15 июня. Тогда никто не предполагал, что жить великому герцогу осталось меньше месяца…

Пользуясь приездом на веймарские торжества короля Саксонии Фридриха Августа II^[429], Лист, как никто другой понимавший, каково быть оторванным от родины, обратился к великому герцогу с просьбой походатайствовать о помиловании Вагнера и разрешении ему вернуться в Германию. Однако его усилия не принесли результатов.

Пришлось Листу ехать в Цюрих, чтобы увидеться с другом. 2 июля Вагнер наконец смог лично поблагодарить его. Эта встреча была одним из самых радостных событий во взаимоотношениях двух композиторов. Лист писал Каролине: «Меня он любит от всей души и беспрестанно повторяет: „Видишь, чем я тебе обязан!“». Вагнер впоследствии вспоминал: «Теперь я впервые испытал удовольствие ближе познакомиться с композиторским талантом моего друга. Рядом со многими прогремевшими его вещами для фортепьяно мы с большим рвением проштудировали и некоторые из его только что оконченных симфонических творений и прежде всего его симфонию „Фауст“ (речь идет об отдельных ее фрагментах. — М. З.)… Я сильно и искренне радовался всему, что узнал о Листе, и радость эта действовала благотворным образом на меня самого. После долгого перерыва я носился с мыслью снова приняться за музыкальное творчество. Что могло быть для меня важнее и знаменательнее этого давно ожидаемого общения с другом, всецело охваченным творческой деятельностью и в то же время посвятившим себя изучению моих собственных работ, пропаганде их в обществе! Эти радостные дни с неизбежным наплывом друзей и знакомых были прерваны прогулкой по Фирвальдштетскому озеру в сопровождении одного лишь Гервега, во время которой Листу пришла в голову красивая мысль выпить со мной и Гервегом на брудершафт из трех источников Грютли»^[430][431]. Этим символичным поступком Вагнер, Лист и Гервег скрепили свой дружеский союз.

Именно тогда у Листа зародился замысел грандиозной оратории «Христос». Он хотел, чтобы текст для нее написал именно Гервег. Но идею пришлось надолго оставить…

Восьмидневное пребывание Листа в Цюрихе принесло творческие плоды — Вагнер с новыми силами взялся за композицию «Золота Рейна», которую детально обсудил с Листом. 10 июля, прощаясь, они договорились встретиться в начале октября, на этот раз в Базеле. Вагнер признавался, что после отъезда друга «чувствовал себя покинутым».

Листу же необходимо было срочно вернуться в Веймар: 8 июля скончался великий герцог Карл Фридрих, престол перешел к его сыну Карлу Александру. В честь нового государя Лист написал «Приветственный марш» (Huldigungsmarsch). Кроме того, 11 августа композитор завершил седьмую симфоническую поэму «Праздничные звуки» (Festklänge).

Опасаться за свое место придворного капельмейстера ему не приходилось — новый правитель Веймара всю жизнь покровительствовал наукам и искусствам, был щедрым меценатом. У Листа даже появилась надежда, что теперь он сможет сделать гораздо больше. Воодушевленный, он стал готовиться к музыкальному фестивалю, намеченному на начало октября в Карлсруэ.

Незадолго до отъезда Листа в Веймар прибыла удивительная молодая женщина — Агнес Стрит-Клиндворт (Street-Klindworth; 1825–1906), желающая брать у него уроки игры на фортепьяно. Незаконнорожденная дочь немецкого дипломата Иоганна Георга Генриха Клиндворта^[432] и датской актрисы Бригитты Бартельс (Bartels; 1786–1864) отличалась красотой, умом и выдающимися музыкальными способностями. Очень скоро поползли слухи, что учитель и ученица полюбили друг друга…

Агнес, пожалуй, наиболее таинственная личность в окружении Листа. Достоверных сведений (а не сплетен) о ней довольно мало, чему способствовал род занятий ее отца. Поговаривали, что и сама она тайный политический агент. К моменту приезда в Веймар она была замужем за англичанином Эрнестом Денис-Стритом (Denis-Street; 1825 —?), о котором практически ничего не известно. В 1856 году Агнес получила развод (а не овдовела, как сообщается в ряде работ; свидетельство тому — секретный доклад полиции Дюссельдорфа от 24 октября 1856 года прусскому министру внутренних дел^[433]).

В конце 1853 года Агнес покинула Веймар, а 21 января 1854-го родила сына Эрнста Августа Георга, известного как Георг Стрит (1854–1908). Осенью 1854 года Агнес с ребенком возвратилась в Веймар, и общение с Листом возобновилось. Однако меньше чем через год она опять уехала. Именно тогда началась ее переписка с Листом, длившаяся до 1861 года^[434].

Вскоре Агнес родила второго сына Карла (1855–1922). В 1856 году она познакомилась с Фердинандом Лассалем^[435], любовная связь с которым, скорее всего, и послужила причиной ее развода. 19 декабря у них родилась дочь Фернанда, не прожившая и года.