Двадцать четвертого мая Лист дал прощальный концерт в Пеште. Перед самым отъездом из города Адам Лист с сыном посетил францисканский монастырь, в котором в то время служил отец Иоанн (как мы помним, до принятия сана его звали Йозеф Вагнер). Друг и духовный соратник Адама, глубоко растроганный игрой Ференца, дал ему свое францисканское благословение.

И тут Адама Листа постиг тяжелый удар. По возвращении в Вену (по пути Ференц дал еще один блестящий концерт в Пожони) он подал очередное прошение в канцелярию князя Николауса II о предоставлении отпуска, необходимого для сопровождения сына в Париж. На этот раз ответ не заставил себя ждать: безоговорочный отказ. Взбешенный Адам решил навсегда оставить службу и положиться на судьбу. К тому моменту его «рабочий стаж» составлял почти четверть века…

Настало время более подробно разобраться в причинах конфликта между князем Николаусом II Эстерхази и Адамом Листом. Впоследствии биографы Листа единодушно стремились заклеймить князя позором за якобы упорное противодействие развитию таланта, волею судеб находившегося в унизительной зависимости от княжеской власти. Во многом такое отношение было санкционировано самим Листом. Но он не мог относиться к данной ситуации по-другому!

Во-первых, неотлучно находясь с отцом, ребенок, не разбиравшийся в тонкостях «взрослых» проблем, конечно же, не раз слышал его эмоциональные высказывания в адрес хозяина. (Мы помним, что Адама отличал «невыдержанный и неровный характер», который в свое время помешал ему принять духовный сан, и можем догадываться, в каких выражениях он сетовал на свое зависимое положение.) Вполне естественно, что сын однозначно встал на сторону отца.

Во-вторых, Ференц не мог не чувствовать, что конфликт в первую очередь задевает его собственные интересы. Именно детские обиды, главными из которых были как раз инспирированные отцом претензии к князю Эстерхази, Лист так и не смог простить, хотя его широкой и открытой натуре совершенно несвойственна была злопамятность. Видимо, здесь сыграли роль и впечатлительная натура мальчика, и сложный переходный возраст, и «беспокойный и бесприютный» образ жизни странствующего музыканта, который Лист начал вести слишком рано и который не мог не сказаться на душевном состоянии ранимого ребенка. Именно поэтому «знаменитый пианист Лист рассказывал о том, что, когда отец хотел отвезти его для продолжения художественного образования в Париж, то он никак не мог получить у своего хозяина шестимесячного отпуска и вынужден был покинуть княжескую службу. Лист выразил намерение заклеймить за это старого князя даже тогда, когда тот будет в могиле»^[92].

Итак, отношение к проблеме самого Листа понятно и вполне объяснимо. Теперь постараемся рассмотреть возникший конфликт с другой стороны. Чтобы не впадать в «анахронизм», попробуем пойти от противного: не оценивать «дела давно минувших дней» с позиций современности, а для наглядности перенести ситуацию в наши дни. Служащий некоей фирмы пытается получить годичный отпуск по семейным обстоятельствам с сохранением рабочего места. Руководство идет ему навстречу, хотя логично предположить, что во время его отсутствия его работу будет выполнять кто-то другой. Спустя год, даже не приступив к исполнению своих обязанностей, служащий вновь требует длительный отпуск по тем же самым обстоятельствам. Терпение руководства лопается, служащий получает отказ, увольняется, а затем на каждом углу начинает обвинять бывшего начальника в возникших материальных трудностях. Много ли найдется сегодня фирм, где подобная ситуация была бы возможна?

В эпоху, когда жили наши герои, князь Эстерхази был не «начальником фирмы», а всесильным магнатом; в зависимости от него находилось огромное количество людей, которым именно он обеспечивал рабочие места и платил жалованье. Его трудно обвинить в совершенном равнодушии к Адаму Листу: терпеть у себя на службе человека, фактически постоянно отсутствующего и занятого исключительно воспитанием собственного сына, согласился бы далеко не каждый, а князь до поры до времени шел ему навстречу. То, что ответа на свои прошения Адаму Листу приходилось ждать порой целые месяцы, может быть объяснено не столько равнодушием князя, сколько огромными размерами его владений и количеством работающих на него людей; князь просто не мог заниматься исключительно проблемами Листа и откликаться по первому его зову. Да, сын Адама Листа был рожден гением, «достоянием всего человечества», что на первый взгляд накладывало особую ответственность на всех, от кого зависело развитие его таланта. Но гениальность можно по-настоящему оценить лишь спустя время, в будущем. А в настоящем перед князем был человек, занимающий весьма скромную должность, имеющий талантливого сына и только на основании этого постоянно требующий к себе исключительного отношения.

Кроме того, сейчас уже очень трудно сказать, насколько у Адама Листа самоотверженная борьба за будущее сына превалировала над желанием во что бы то ни стало удовлетворить свои собственные амбиции…

Как бы то ни было, князь Эстерхази однозначно не являлся злодеем и «деспотичным самодуром, сознательно губящим в зародыше прогрессивный свободолюбивый талант». Ему просто не повезло — младший Лист и впрямь оказался гением. В отношении князя сказалась та самая «демонизация», о которой говорил Б. Кушнер. Не будем же никого клеймить и порицать, а постараемся быть максимально объективными; нам это несложно, так как лично нас конфликт двухсотлетней давности никак не затрагивает…

Двадцатого сентября 1823 года семья Лист выехала из Вены в направлении Парижа. Ференц тепло простился со своими учителями; в глубине души он не мог не чувствовать некоторого страха, однако его поддерживала вера в чудо, культивируемая отцом.

Сальери был буквально сражен известием об отъезде любимого ученика. Он не считал, что Парижская консерватория даст Листу больше, чем их занятия. Маэстро Черни также категорически не одобрил решение о переезде в Париж: «Отец хотел через посредство мальчика достичь больших материальных выгод, и именно в то время, когда мальчик делал в учении наибольшие успехи, когда я как раз начал учить его композиции, увез его концертировать сначала в Венгрию, затем в Париж, Лондон и другие места, где — по свидетельству тогдашних газет — он везде вызывал огромную сенсацию»^[93].

Черни с прозорливостью истинного педагога прекрасно понял, что после демонстративного ухода Адама Листа с княжеской службы единственным источником дохода семьи стали концерты юного Ференца. А значит, его талант будет нещадно эксплуатироваться. И это именно тогда, когда в творческом плане он только-только начал вставать на ноги и ему требовалось спокойно совершенствоваться. Без ложной скромности Черни отдавал себе отчет, что для мальчика с его яркой индивидуальностью было бы гораздо полезнее продолжать частные уроки с ним, чем «быть одним из многих» в консерватории. К тому же его волновала тлетворная атмосфера парижских салонов с множеством соблазнов, в которую неизбежно должен был окунуться юный музыкант. Но для Адама отъезд в Париж был окончательно решен и не подлежал обсуждению.

Двадцать шестого сентября семейство прибыло в Мюнхен. Адам решил дать сыну возможность отдохнуть с дороги, а заодно выступить в столице Баварии. Первое выступление Ференца в Мюнхене состоялось 17 октября. В письменных отчетах, которые Адам Лист регулярно посылал Черни, о мюнхенском концерте сообщается: «…мы были удостоены присутствием в концерте всемилостивейшего короля (король Баварии Максимилиан I Иосиф (1756–1825). — М. З.) и герцогинь. Успех был огромным, и нас сразу же попросили устроить второй концерт, который и состоялся 24-го… Если бы на первом концерте было столько народу, сколько не могло попасть на второй, когда из-за недостатка мест нам пришлось закрыть кассу!.. Дважды мы были удостоены высокой милости играть во время аудиенции всемилостивейшего государя и были приняты с исключительной благожелательностью… Когда мы готовились уйти, король сказал: „Подойди сюда, малыш, дай я тебя поцелую“ — и поцеловал его… Глаза мои наполнились слезами»^[94]. Опасения Черни, что Ференц увезен из Вены в первую очередь, чтобы блистать в великосветских салонах, начали сбываться еще до приезда Листов в Париж.