– Да не ребёнок я!

– То, что у тебя сформировались девичьи органы и есть месячные ещё не делает из тебя взрослую женщину. А мне нужна именно такая, которая знает, на что идёт, которая будет помогать мне в жизни. А за тобой ведь только глаз да глаз.

– Ты что, ответственности боишься что ли?

– Жень, не в этом дело, – куда-то в пустоту ответил Кирилл. Потому что, кажется, уже и сам не знал, в чём именно дело.

– Ясно, ты и сам не можешь определиться. Заебись, просто охерительно круто!

Женя выскочила из спальни, через несколько секунд раздался хлопок входной двери. Кирилл рывком сел на кровати, зарываясь пальцами в свои волосы.

Недостаточно аргументировано, а? Да, Женечка? А что ты хотела услышать? Что я сам порой боюсь того, что чувствую к тебе? Что мне кошмары ночью снятся, где тебя кто-то, блять, убивает, а я не успею прибежать на помощь, как сраный рыцарь, а потом просыпаюсь в холодном поту? Может быть то, что когда я трахаю Лару, я представляю тебя? Или то, что возможность касаться тебя – это лучшее, что есть в моей жизни? Что я домой возвращаюсь только потому, что мне надо твои глаза увидеть, которые с такой злостью смотрят на меня. Ты маленький бес, рыжая. И ты убиваешь меня с каждым днём. Я – слабак, слышишь? Потому что завишу от тебя, как чертов идиот. И это совсем не то, чего я хотел, понимаешь? Я не хотел чтобы сердце стучало только для тебя. Как это называется? Как называется это грёбанное чувство, рыжая?

***

Женя лежала на раскуроченных простынях в комнате Стаса и пустым взглядом смотрела в потолок. В правой руке, которая свешивалась с кровати, тлела сигарета, которую она меланхолично подносила к губам, втягивая в лёгкие горький дым.

Кровать слегка прогнулась, и рядом легло тёплое тело Стаса, который собственнически обнял девушку за талию. Рыжая снова сделала затяжку и затушила сигарету в пепельнице, переводя взгляд на Белова.

– Что ты так смотришь на меня? – равнодушно спросила девушка, прикрывая голое тело простынёй.

– Мне было очень хорошо с тобой сегодня…

– Мне тоже, – слишком быстро ответила девушка для того, чтобы это было правдой.

– Скажи, Жень, а что между нами? – тихо спросил Стас, перебирая непослушные рыжие локоны.

– Отношения? – приподняв брови ответила Соколова.

– Они что-то значат для тебя?

Тревожная тишина повисла в комнате. Она душила. Соколовой меньше всего хотелось врать человеку, для которого она что-то значит. Но что тогда делать?

– Ты очень много значишь для меня, Стас. Ты и сам это знаешь, – вот, отлично, почти не соврала. Он ведь правда дорог ей. Просто как друг, ну? Ну и… трахается неплохо. Особенно сейчас это нужно, чтобы закрывать глаза и представлять руки Громова. Да, вот так.

– Я люблю тебя, Жень. По-настоящему, понимаешь? – в сердце что-то сжалось от его слов. Или от того, что она не могла ответить взаимностью.

– Стас, поцелуй меня?

И он целует, сразу глубоко, так, чтобы затряслись коленки и выгибался позвоночник от удовольствия. Только она не чувствовала этого. Было просто приятно и немного возбуждающе. Никакой дрожи. Той дрожи, которая пронзала тело, когда Кирилл целовал её.

***

– Лар, я всё обдумал! – настойчиво повторил Громов, глядя в ясные глаза блондинки, которая скептически уставилась на него.

– Ну, не смеши меня, какой нахрен брак, а? Тебе ведь не нужно это…

– Откуда, черт возьми, ты можешь знать, что мне нужно, а что нет?

– Кир, я знаю тебя, кажется, сто лет! Ты изучен мной уже вдоль и поперек. Вот только я не понимаю, что за мотивы ты преследуешь.

– У нас была бы замечательная семья, зря ты так говоришь… – Кирилл откинулся на спинку и прикрыл глаза.

– Я не спорю, Кир. Только есть одна маленькая деталька. Мы не любим друг друга, понимаешь? Да и более того, я вообще никого не люблю, а вот у тебя есть чувства к одной маленькой рыжей бестии, и я не понимаю, зачем нужен весь этот фарс.

– Что за бред ты несёшь, Лар?

– Это не бред, я же вижу, как ты на неё смотришь. Она уже давно перестала быть просто гадким утёнком, которого ты взял под своё крыло, верно?

– Ох, умоляю, просто заткнись.

– Ты спал с ней?

Вопрос в лоб. И руки затряслись. И сердце застучало, как бешеное. И вдруг захотелось порвать на куски сидящую напротив блондинку за то, что смеет переворачивать всё внутри. Снова.

– Да, да блять! Спал, ещё как спал, Лара! И мне понравилось, понимаешь? Это лучшее, что было со мной, понимаешь? Секс с шестнадцатилеткой… Лучшее, твою мать!

– Громов, я прошу тебя, спокойно, ладно, мы что…

– Нет, ты дослушай! Я втрескался в неё, понимаешь? По самые уши! И она вся такая лезет ко мне, клянётся в вечной любви, а я не могу ей верить, потому что она ещё маленькая глупая дура. А она думает, что всё серьёзно, это даже смешно, блин! Ещё она спит с ним. Спит со своим недо-парнем! Она моя, понимаешь, моя блять! А я позволяю трогать её тело чужим рукам! И это полный пиздец.

– А что ты хотел? Ты сам её послал, куда подальше. Ты даже не представляешь, на что способно женское сердце от обиды.

– Что мне делать. Скажи, Лар, что?

– Откуда мне знать? Просто если она тебе нужна, ты всё сделаешь, чтобы она была рядом.

– Ты не понимаешь, что ли? Если с ней что-то случится, я с ума сойду.

– Если бояться любви, зачем её тогда вообще придумали?

– Хер знает. Просто ХЕР ЗНАЕТ, зачем придумали эту сраную любовь. Чтобы я сейчас вот так вот орал на всё кафе, наверное.

– Если ты так боишься за неё, просто продай бизнес отца, когда он станет твоим. Раз уж ты такой параноик…

– У меня есть повод быть параноиком, ты так не думаешь?

– Не доказано то, что твой брат и твоя мать были уби…

– Доказано, ясно? Я ЗНАЮ ЭТО! И мне достаточно, ясно?

Громов кинул несколько купюр на стол и двинулся к выходу, даже не попрощавшись с блондинкой, которая проводила его до двери грустным взглядом.

***

Кирилл изучал документацию, присланную отцом на электронную почту. Голова уже болела оттого, что он долгое время проводил за компьютером, но откладывать дела в долгий ящик он не любил.

В дверь тихо постучали. Громов поднял глаза на Женьку, которая стремительно двигалась к его столу. На стол были брошены несколько листков, скреплённых обычной скрепкой.

– Подпиши это, – уверенный голос, в котором сквозило отчаяние.

Кирилл пробежал глазами по бумагам, приходя в ступор, вчитываясь в строчки ровного печатного текста.

– Что это?

– Просто подпиши.

– Я спрашиваю: что это, блять! – практически заорал он, глядя на Женю испепеляющим взглядом.

– Это отказ от опекунства. Я хочу вернуться в детдом, прочитай внимательнее, если не понял, – убийственно спокойный голос, а внутри все разрывается на части.

– В детдом? Это шутка, что ли?

– Не шутка, Кирилл. Я не собираюсь оставаться в этом доме. Смотреть на вашу счастливую супружескую жизнь и на маленьких белобрысых карапузов, ясно? Просто подпиши.

– Я люблю тебя. Люблю, слышишь! – с таким надрывом и отчаянием в голосе прошептал Громов, что Женька на миг задохнулась.

– Да не нужна мне твоя отеческая любовь! В жопу её, ясно! Я хочу, чтобы ты любил меня, как её! Как Лару, ясно!

– Я не люблю её, ясно? Потому что у меня есть ты и мне больше никто не нужен.

Он рванул к ней через весь стол и сильно дёрнул на себя за локоть. Припечатав хрупкое тело к стене, он ворвался в её рот своим языком, заставляя дрожать её в своих руках. Это был сумасшедший поцелуй, их языки сплетались в какой то дикой борьбе, будто пытались доказать, как нужны друг другу. Губы впивались до боли, были прокушены до крови. Так сильно, так нужно…

– Нет! Нет, ясно? Не ври, не ври! Не ври!

Отталкивая его от себя, девчонка визжала, пытаясь убежать, падая на колени, пытаясь отползти от него дальше, ударяя по рукам, которые он тянул к ней. Он схватил её за плечи и тоже опустился на колени, сцеловывая слёзы с её щёк, игнорируя её попытки вырваться.