Алена покосилась на довольно аппетитные бедра одной из двух своих банщиц. Не сказать, чтобы красивые девочки были совсем-пресовсем безразличны адепту Эболе. Когда она училась на журфаке, соседка по комнате в общаге, симпатичная и ласковая Оленька с чудесными длинными ресничками, не раз и не два забиралась по ночам к ней в постель погреться. Да и потом, когда Алена уже стала членом ордена, она не без любопытства уступила однажды навязчивым домогательствам Магды Нинхурсаговны, чтобы заручиться лишним сторонником перед важным голосованием. К счастью, обычно адепт Тотенкопф быстро теряла интерес к женщинам, которых ей уже удалось соблазнить, и хвала демону Мабузе, потому что тот черный след от стека не сходил с попы Алены аж полторы недели, да и последствия прочих пагубных сексуальных излишеств… м-да-а-а… Алена никогда не понимала, для чего, играя в садо-мазо, нужно лупить в полную силу, когда можно просто обозначать удар; право же, какая дешевая пошлость…

Да, и еще был тот случай в клубе «A Priori», внезапный приступ кокаиновой страсти к обаятельной девочке, похожей на юную Настеньку Заворотнюк, – как же ее звали, благородные адепты? – когда они заперлись в кабинке туалета, поскольку кабинка с кроватью уже была занята, и несколько минут неистово и жадно любили друг друга стоя, щедро обмениваясь телесными жидкостями, а потом, уже получив удовлетворение и одеваясь, из-за слишком мягкого освещения перепутали свои мини-юбки, и Мишка Башнин – девушки, скажем самое решительное «нет!» Мишкоатлю Клеопетровичу Башнину! – неукоснительно подметил это своим цепким змеиным взглядом, и они с анонимной милой девчонкой, задыхаясь от хохота, снова ввалились в туалетную кабинку, и снова разделись, но вместо того, чтобы быстро поменяться юбками, нагло любили друг друга еще несколько минут, и потом еще провели вместе незабываемый вечер в клубе, а под утро разъехались, уставшие друг от друга до тошноты, даже не удосужившись обменяться телефонами… И еще был тот памятный случай, когда Вероничка затащила ее на одно разнузданное женское пати…

В общем, у Алены имелся определенный опыт в чувственном общении с девушками, и опыт скорее положительный. Однако самцы привлекали ее гораздо больше, потому что мужчина – это все-таки мужчина: у него широкая и плоская грудь, узкие бедра и правильная, приятная на ощупь твердая горячая колбаска, а у женщины – соответственных размеров специальный чехольчик, куда можно ловко и сладко упрятать мужскую колбаску, и так до нескольких сотен раз подряд, и это гораздо более волнительно, пикантно и остроумно, чем два одиноких женских чехольчика, щелкающих зубами друг на друга; а на упругие сиськи она вполне может посмотреть и в зеркало, тем более что не вполне ясно, что именно так завораживает в них мужиков, – хотя нельзя не признать, конечно, что зрелище все же достаточно живописное и эстетичное…

– Ух ты, Эбола, какой художественный засос! – донесся до нее восхищенный голос Башнина. Разумеется, этот кретин оказался в банной рекреации через проход прямо напротив нее. Так всегда и бывает, пора бы уже привыкнуть к сугубому несовершенству проекта Верховного Архитектора, дорогая. – Кто ж тебя так не пощадил, подруга? Вон, вон, под левой грудью!

– Живу полноценной сексуальной жизнью, в отличие от некоторых, – мстительно пояснила она, поворачиваясь к нему спиной. – И вообще нечего глазеть на голых баб перед церемонией. Утратишь сугубую чистоту помыслов.

– Да ты что, Алёнк! – искренне удивился Мишкоатль. – Я что, голой тебя никогда не видел, что ли?!

– Отвернись, сказала, а то плюну ядом!

– Да как прикажешь, – надулся он.

Вот так, благородные братья и сестры. Скажем «нет!» всякому Башнину, который встанет у нас на пути. Башнин не пройдет!

Раньше адептам, по слухам, приходилось гораздо тяжелее. Сейчас сохранять телесную и духовную чистоту было много проще, чем триста лет назад, причем безо всяких изнурительных многонощных бдений, воздержаний и самоограничений. Шампуни, гели для душа, антибактериальное мыло, увлажняющие кремы, ароматные дезодоранты и туалетная вода – ныне каждый сантиметр тела адепта подвергался самому тщательному очищению, какого не в силах были добиться целые поколения средневековых праведников, столпников и постников. Хвала демону прогресса Антеосу, коий не стоит на месте.

Совершенно ни к чему теперь также блюсти многодневные строгие посты: несколько таблеток мезима форте, четыре упаковки активированного угля, фестал, принудительное очищение кишечника от шлаков проточной водой – и адепт девственно чист внутри, как и снаружи, подобно младенцу. С греховными помыслами тяжелее, однако здесь на помощь приходят штатный психотерапевт ордена и врач-гипнотизер.

– Моемся как следует, – отечески поощрял мэтр Нигредо, прохаживаясь между банными рекреациями с плещущимися нагими адептами. – Не расслабляемся. И не забывайте: прикоснувшийся к трупу будет нечист до вечера, невзирая ни на какие водные процедуры. Магда Нинхурсаговна, тебя особо касается.

Адепт Тотенкопф специализировалась на криминальной хронике, поэтому особое напоминание лишним для нее не было. Сам Палсарыч вел жизнь аскета, поэтому ему дополнительное очищение перед визитом к владыке не требовалось.

Тщательно омывшись, адепты облачились в белые хламиды до колен и собрались в дальнем конце помывочной перед огромным аппаратом непонятного для профанов назначения, состоявшим из огромной соленоидной катушки и торчащих из фарфоровых изоляторов металлических штырей с большими металлическими шарами на концах. Аппарат издавал негромкое гудение и потрескивание.

– Что ж, мы очистились внешне, – негромко произнес магистр, когда все подопечные столпились вокруг аппарата. – Давайте же теперь мирно насладимся священной болью, чтобы очиститься внутренне…

Он обхватил ладонью один из штырей, после чего взял за руку Аню Барлог. Анечка вцепилась в кисть Мефистокла Вассаго, тот манерно взялся за пальцы Иринки Раокриом, та, в свою очередь, подала руку Никлаусу Пердурабо, тот ухватил под локоток Алену Эболу… Когда все адепты образовали живую цепь, приор Нергалыч замкнул ее, ухватившись за оставшийся свободным штырь.

Раздался оглушительный треск, и цепь распалась: влажная человеческая кожа прекрасно проводит электрический ток. Резко пахнуло озоном. Разлетевшиеся, как кегли в боулинге, адепты с шипением трясли кистями, приподнимались с пола, с трудом приходя в себя после интенсивного электрошока.

– Кто-нибудь более не способен принимать участие в церемонии? – поинтересовался магистр Нигредо, пристально вглядываясь в глаза то одному, то другому подопечному, пытаясь разглядеть в затуманившихся взглядах какие-либо признаки неадекватной реакции на болевой удар. – Не стыдитесь признаться сразу, гораздо хуже будет, если вы не справитесь с лишениями в пещере владыки. Тогда я не гарантирую вам ни здоровья, ни сугубого исполнения суетных желаний, ни доброго посмертия.

Севшими после пережитого стресса голосами очищенные болью адепты заверили его, что все в полном порядке.

– Что ж, – сосредоточенно проговорил магистр, – тогда самое время проследовать к владыке. Но вначале – традиционное краткое наставление от главы ордена. Итак, повелитель Мабузе… – Он сцепил руки перед собой в молитвенном жесте. – Всегда помните, что это тот самый хрустальный источник, к которому припадают все страждущие. Это мощный старик, который подобен реву водопада или могучему утесу, головой упирающемуся в облака, а копытами попирающему землю. Он велик и непостижим, он разгонит тучи волшебной метлой, он уничтожит неверных, он войдет в ваши дома, искалечит вас, пожрет ваших детей и изнасилует прислугу, но вы все равно обрадуетесь ему, ибо он – любовь, свет, жизнь. Он – карманный разрушитель мира, цепное чудовище добродетели, великий Минотавр По Почте! Возлюбите его, люди, иначе он придет и сам полюбит вас, а это больно…

Адепты глухо пробормотали «амен», по команде приора разом повернулись направо и закопченными кирпичными лесенками и коридорами, оставшимися еще от первых служителей культа Мабузе, двинулись в глубину сакральных катакомб. По этим историческим ступеням когда-то спускались Ломоносов и Карамзин, Брюс и Жуковский, Бонч-Бруевич и Левитан, Бовин и Боровик, Листьев и Щекочихин, а также многие другие легендарные адепты ордена. Рыцарь-приор Нергалыч уверенно шагал во главе колонны, освещая дорогу перед собой потрескивающим ритуальным факелом из пропитанного битумом тростника. Элементали-операторы остались наверху: вести съемку в сакральной пещере строго воспрещалось.