— Женщиной?
— Хотя бы. Но я не об этом. С этим тоже не так просто разобраться, но не это главное. Иногда трудно понять, что пробуждает жажду обладания. Или… наоборот.
— И чего же ты хочешь? Сейчас. От Чонина.
— Я… — Хань помедлил, но всё же договорил: — Я хочу, чтобы он желал меня так же сильно, как Кай. Хочу быть для него особенным. Единственным. Уникальным. Хочу сводить его с ума и заставлять забывать обо всём. Хочу, чтобы он снова любил меня, как тогда… Чтобы я снова мог…
— Почувствовать себя богом? — Бэкхён слабо улыбнулся. — Тебе говорили, что умение делиться с ближними — добродетель?
— К чёрту все добродетели. Мне невыносима сама мысль, что официально он всё ещё обручён с этой выдрой.
— Но это его жизнь, хён. — Бэкхён откинулся на спинку стула и устало прикрыл глаза. — Это — его жизнь. Почему тебе непременно нужно рушить всё? Это — твоя любовь? А Чонина ты спросил, хочет ли он такой твоей любви? Почему он мирился с твоими заскоками четыре года назад, а ты не можешь сделать для него то же самое? Тебе так сильно хочется вычеркнуть из его жизни всё, что тебя не устраивает? Может, ты и Солли хочешь у него отобрать? Просто потому, что он её любит? Хён, в твоих чувствах сам чёрт ногу сломит. Но ты просто подумай о том, что он всё равно тебя любит. И так, как он любит тебя, он не любит больше никого. Неужели тебе этого мало? Ты и так для него особенный и уникальный. И ни к кому другому он не испытывает того, что испытывает к тебе. Создаёшь проблемы на пустом месте, вместо того, чтобы просто любить так, как умеешь.
— Ты ничего не знаешь, — убито подытожил Хань. — Когда-то он просил меня полюбить его, хотя бы на время. А я тогда… Но я же не знал, что это почти что последняя воля. Но теперь… теперь он думает, что я просто притворяюсь.
— Он сам тебе так сказал? Сказал, что ты притворяешься?
— Нет, — убито признался Хань. — Он сказал, что только любви недостаточно. Ну и… что я эгоист.
— Поэтому ты пошёл и громко признался в том, что сделал, — подытожил Бэкхён. — Ты ничуть не изменился, знаешь? Как был придурком, так и остался. А если подумать головой, а не обделённой вниманием задницей? Или ты полагаешь, что Чонин так и не понял, почему до сих пор жив и не в криокамере? Это с его-то мозгами, которыми он шарит в генетике не хуже нас с тобой? Ты, правда, думаешь, что он ничего не понимает? Ты, правда, думаешь, что он тебя винит за создание Кая? Ты, правда, думаешь, что он тебя перестал вдруг любить? Хён, ты круглый идиот просто. И ты просто неверно повёл себя с ним. Когда же до тебя дойдёт, что он не видит в тебе врача и учёного? И он не хочет быть для тебя проектом или пациентом. Он тебя хочет и видит в тебе любимого человека — никого больше. И ждёт от тебя того же. Он не хочет, чтобы ты копался в нём и разбирался с его природой, он хочет быть просто человеком, которого ты любишь. Несмотря ни на что. Вопреки всему. Просто любимым человеком. Это же так просто, что проще уже некуда. Всё, что он помнит о тебе, всегда было неразрывно связано с проектом. Вспомни сам, сколько времени мы все проводили в лаборатории. Неужели ты считаешь его глупцом, который этого не понимал? А потом, когда вы вновь встретились… Скажи, сколько раз Чонин приходил к тебе на сеансы? Сколько раз он видел перед собой врача, а не человека, который любит? Наверное, я могу понять, что в работе ты черпал силы и находил спасение от собственных чувств. Но Чонину никогда не хватит такого объяснения. Никогда, понимаешь? Он способен любить в тебе всё, только не такое вот отношение. Потому что он знает тебя, как никто.
— И как я должен забыть о том, что сделал? Забыть, что я в ответе за всё, что с ним случилось? Забыть обо всех его особенностях, которые появились из-за меня?
— Это знаешь только ты. Больше никто. Это ты пытался вылепить из него своё личное совершенство. Наслаждайся результатом. И хватит выкручивать мне мозги вашими заскоками. Это ваши отношения, вот сами и разбирайтесь. Что я об этом думаю, ты уже услышал. Хочешь, чтобы я извинился? Прости, не стану. Я всё равно считаю, что ты ошибался. Ты не убийца, хорошо. Но ты мог им стать. Если бы Кай не поступил так, как считал нужным, всё пошло бы прахом. И отчасти он сам себя спас, а не ты. Не хочу об этом думать. Да и неважно это теперь. Я всё ещё твой друг и виноват во всём не меньше, но я бессилен в остальном. Сделать его счастливым не в моей власти, хён. Только в твоей. И ты пока с этим не справился. Считай, что я виню тебя в этом. И виню заслуженно, если ты в самом деле любишь его.
Они оба просто сидели и молчали, пока к столику не вернулись с бутылками пива Минсок и Чондэ.
— Мирный договор подписали? — поинтересовался Чондэ, плюхнувшись рядом с Ханем.
— Вроде того, — неохотно отозвался Бэкхён. — Минсок-хён, скажи что-нибудь для проформы, а то молчишь всё время.
— Мне нечего сказать, потому что я тоже чувствую себя виноватым, — коротко отчитался Минсок и сделал глоток прямо из бутылки.
— Наверное, ты прав, — согласился Хань, припомнив рассуждения Бэкхёна о враче и пациенте. В конце концов, о проекте Каю рассказал именно Минсок по собственной инициативе. Кай всё равно узнал бы правду, но… Бэкхён прав, это уже неважно.
Хань оставил сумку в гостиной у дивана и прошёлся по комнатам. Убедившись, что дома нет ни Чонина, ни Солли, он спустился в школу. Проверил главный вход — там было заперто. Медленно побрёл по коридору, настороженно прислушиваясь. Из дальнего зала доносились приглушённые звуки. Возня какая-то…
Хань приоткрыл дверь и заглянул в зал. Чонин осторожно придерживал Солли за плечи, пока она молотила кулачками по опущенной пониже “груше”.
Остановив Солли, Чонин опустился перед ней на колено и быстро что-то объяснил с помощью жестов. Солли помахала рукой и снова взялась за “грушу”. Пара ударов — и улыбка на губах Чонина. Он снова принялся терпеливо объяснять Солли жестами, что именно она делает не так. Поймал её за запястье, потянул вперёд, потом сместил пальцы на её ладонь и крепко сжал её кулачок. Солли сосредоточенно кивнула, размахнулась и ударила кулачком в подставленную Чонином ладонь. Чонин широко улыбнулся и помотал головой. Солли сердито насупилась, осмотрела свою ладошку и попыталась ещё раз. Чонин подхватил её на руки, подбросил вверх и поймал. Ему пришлось повторить это ещё пару раз, чтобы Солли тоже заулыбалась. Обхватив Чонина руками за шею, она тронула губами его щеку и чего-то потребовала жестами. Достаточно красноречиво, чтобы Хань вскоре сообразил, что Солли хочет есть.
Судя по лицу Солли, ответ Чонина её не порадовал. Через минуту оба возились на матах в шутливой пародии на драку. Чонин скрестил перед собой руки, признав себя побеждённым, поднялся на ноги и подхватил Солли. На пути к двери он наткнулся на позабытого Тэдди и сунул его Солли. И ничем не выразил удивления, заприметив торчавшего в дверях Ханя.
— Искал вас, чтобы узнать о пожеланиях к ужину, — брякнул первое, что пришло в голову Хань. В мыслях он всё ещё прокручивал всё, что увидел в зале. И думал, что Чонин вполне без него может обойтись. Если Хань исчезнет вдруг, у Чонина всё равно останется Солли. Быть может, все эти четыре года Чонин и жил только ради Солли.
Солли быстро показала Чонину на пальцах несколько жестов. Он отпустил её, позволив идти собственными ногами, залез в карман комбинезона и вытащил маленький блокнот и ручку. Хань через минуту полюбовался на заказ. Лапша и рыба.
— Ну ладно. Надеюсь, всё необходимое найдётся.
Пока он возился с ужином, Чонин и Солли собирали разбросанные по гостиной игрушки в большую коробку. Хань иногда выглядывал из кухни, чтобы понаблюдать за ними. Всё происходило в тишине, потому что Солли не говорила, а Чонин тоже пока не мог пользоваться голосом, но им определённо было весело. Быстрые обмены жестами, обстрелы мелкими мягкими игрушками, окопы из диванной спинки и подушек, перестрелки из водяных пистолетов… Хань обречённо качал головой, изнывая от желания громко вопросить у Чонина, какого чёрта тот делает, если Солли — девочка, а не мальчик. Хотя это не имело смысла, скорее всего, потому что Солли явно пребывала в полном восторге от происходящего. Пока Чонин не подхватил её одной рукой и не поволок в ванную. Тэдди остался на диване в гордом одиночестве — ему помывка не грозила.
