— Я знаю, но всё равно верю, что ты сможешь. И по этой причине я пригласил доктора Чона. Чтобы ты мог обратиться за советом при необходимости. Если доктор Чон не возражает, разумеется.

— Не возражает, — подумав с минуту, кивнул Чон Тэгун.

После Тэгуна высказываться никто не спешил, и Хань не представлял, как он вообще пережил те полчаса тишины за столом, пока с отчаянием ждал, каким же будет решение друзей.

— Ладно. — Чунмён припечатал ладонь к столешнице и нахмурился. — Даже если так, и все согласятся помочь тебе с твоим теоретическим бредом, ты подумал о том, что тебя не подпустят к Чонину? Закон и семья Чонина — это тоже препятствия. И серьёзные.

— Я намерен их преодолеть. Через час у меня встреча с министром Кимом, — отбил удар Хань. — Если он даст своё согласие, вы мне поможете?

Сообщение от До Кёнсу о переносе следующего заседания на неопределённый срок Хань получил спустя полтора месяца. Распечатал конверт, скользнул взглядом по ровным строкам и отправил сообщение с конвертом в корзину для бумаг.

На столе у монитора в картонном стаканчике остывал кофе. Можно было прогуляться до ближайшего кофейного автомата и взять новую порцию, но Хань предпочёл сделать глоток остывшего напитка — лишь бы не уходить далеко от монитора и отслеживать постоянно меняющиеся показатели на графиках и таблицах.

Уговорить отца Чонина на сомнительный эксперимент Ханю удалось, пусть и не без труда. Первая встреча с отцом Чонина результатов не дала, тем более что ассистент чуть не выгнал Ханя из кабинета после первых же слов. Он вообще так яро бросался на Ханя, что это вызывало недоумение. Поначалу. Пока дело с терактом не было окончательно распутано. Вот тогда-то и выяснились удивительные вещи. И отец Чонина живо интересовался этим, раз уж его пытались “подвинуть” за счёт Чонина.

Хань затруднялся дать отцу Чонина какую-нибудь определённую характеристику и не мог однозначно определить его ни как хорошего человека, ни как плохого. Зато в одном Хань не сомневался: каким бы ни был отец Чонина, он всё равно любил своего сына. Поэтому, когда все узнали подноготную серии терактов, его ассистент и ещё несколько чиновников из министерства мигом оказались в гостях у госслужб с весьма печальными перспективами на ближайшее будущее. И вот тогда-то отец Чонина сам навестил Ханя и разрешил ему заняться синтезированием.

У закрытой биокамеры в этот вечер Хань остался один. Остальные разошлись по домам, чтобы немного отдохнуть. Хань остался, потому что уже месяц фактически жил рядом с биокамерой. Даже диван перетащил и поставил у длинной стенки, чтобы была возможность дотянуться рукой до чехла биокамеры.

Собственно, биокамеру поставили в зале с криокамерами из опасений, что Чонин может не перенести длительную транспортировку. Сначала долго спорили, а потом просто установили биокамеру рядом с криокамерой, сведя тем самым транспортировку к минимуму. Ну и поскольку остальные криокамеры на уровне пустовали, то им разрешили устроить лабораторию прямо на месте.

От монитора Ханю всё-таки пришлось отвлечься, потому что сработал звуковой сигнал. Это означало, что в лабораторию кто-то заглянул. Хань догадывался, кто же это. И убедился в своих предположениях, различив маленькую фигурку за матовой перегородкой, отделявшей временную лабораторию от большей части зала с криокамерами.

— Привет, Солли.

Она кивнула ему, прижала к груди плюшевого медвежонка и подошла к биокамере. Привычно уже уселась на подушку на полу и прикоснулась левой ладонью к стенке биокамеры.

Хань стиснул в руке карандаш с такой силой, что сломал его. В который раз боролся с искушением. Ему так хотелось попросить Солли: “Скажи ему, что я его люблю”. Нестерпимо хотелось. Но приходилось ограничиваться нейтральным:

— Передай привет от меня. Как всегда. Хочешь перекусить?

— Пить, — выдержав долгую паузу, тихо ответила Солли. Погладила стенку биокамеры кончиками пальцев, поднялась с подушки и подошла к столу Ханя, чтобы взять у него бутылку с водой. Сделав пару глотков, бутылку она ему вернула, но тут же недовольно наморщила носик.

— Что? — забеспокоился Хань.

Солли двумя пальцами потянула его за полу измятого больничного халата и безжалостно сообщила:

— Ты грязный.

Хань немного смущённо потёр подбородок и неохотно подумал, что ему и впрямь стоило бы пару часиков поотмокать в ванне, побриться и влезть в чистую одежду. Только отлипать от монитора он опасался.

— Я побуду тут, — утешила его Солли, словно прочла мысли. Хотя, скорее всего, именно это и сделала. Точнее, прочла намерения и настроение, если верить Бэкхёну. Бэкхён одержимо играл с Солли в различные игры в попытках выяснить пределы её способностей. И он пришёл к выводу, что Солли всё-таки эмпат. Чем-то большим это становилось исключительно по отношению к Чонину. Суждениям Бэкхёна Хань доверял, поскольку тот возился с дельфинами, а дельфины владели и эмпатией, и телепатией сразу, так что Бэкхёну было с чем сравнивать.

— Разве сегодня ты не едешь с Бэкхёном?

— Завтра. Сегодня я с папой.

Хань не особенно вникал в свару Чанёля и Бэкхёна по поводу Солли, так что не понимал до конца принцип делёжки времени. Просто отметил для себя, что Солли то Бэкхён забирает к себе на ночь, то Чанёль, а в остальное время она ночует в лаборатории. Дни в лаборатории она проводила по умолчанию, но никому не мешала. Солли могла говорить, но предпочитала молчать. Если поначалу фразы давались ей с трудом — полноценные фразы, а не отдельные слова, то сейчас она говорила вполне связно. Но всё равно мало. И привычка переходить на жесты осталась у неё до сих пор.

— Со временем пройдёт, — подытожил Чунмён как-то, — хотя она всегда будет бурно жестикулировать во время разговора.

Неделю назад Солли принесла в лабораторию старый плеер Чонина, положила на стол перед Ханем и требовательными жестами велела включить, чтобы музыка играла громко.

— Это он тебя попросил? — поинтересовался у неё Хань, пока возился с компьютером, подключая к нему плеер и настраивая звук для нужной громкости.

— Нет. Но, может быть… будет меньше больно.

Хань тогда замер на месте, а потом возился вдвое дольше с плеером, чем требовалось, потому что руки тряслись. И предательски дрожали губы. И он не представлял, как ему вообще смотреть Солли в глаза. И Чонину, когда тот покинет биокамеру. Если. И если Хань не справится, то получится, что всё это ещё и зря было. Получится, что Хань напрасно мучил человека. Мучил любимого человека. Мучил при том, что обещал не мучить, но обещание превратилось в ложь.

Ханя частенько подмывало спросить у Солли, ненавидит ли его Чонин. Но он не мог. Такие вещи стоило спрашивать прямо. Придётся потерпеть и спросить потом — у самого Чонина. Быть может. Если Ханю удастся сделать всё правильно и без ошибок. На этот раз.

Оставив Солли с Чонином и уже привычно включив музыку, Хань всё же метнулся в душ, кое-как привёл себя в порядок и влез в чистую одежду, а когда вернулся в лабораторию, застал там Бэкхёна. Солли уже спала на подушках у биокамеры, обняв Тэдди, а Бэкхён как раз аккуратно поправлял одеяло. Покончив с этим, он подошёл к Ханю и кивнул в сторону перегородки. Они вышли в зал, бесшумно прикрыв за собой дверь, хотя в негромких звуках музыки слабый шум терялся, и можно было не слишком осторожничать.

— Я думал, ты завтра заберёшь Солли к себе.

— Угу. Я не за Солли. Я к тебе. — Бэкхён повернулся к ровным рядам криокамер и чуть ссутулился. Хань терпеливо ждал. К любым сомнениям он был готов — не первый раз, но Бэкхён его удивил.

— Ты в самом деле хочешь вернуть его?

— С чего вдруг…

— Хён, я серьёзно. Ты в самом деле так сильно хочешь его вернуть?

— Я не могу отпустить его, — едва слышно отозвался Хань. — Просто не могу. Мне столько ещё нужно сказать ему… И… он мне нужен. Необходим.

— Ты знаешь… Знаешь, что… если сердце остановилось хотя бы на секунду, человек уже никогда не вернётся прежним?