Обычно в случае гибели в автокатастрофе гроб оставляют закрытым, но по моей просьбе его открыли. Зрелище было довольно зловещим. Хотя мне говорили, что этого делать не обязательно, я все равно настоял. Потому что никак не мог представить папу мертвым. Все думал, что он войдет в дверь, пожурит меня или велит Трэвису отвалить от его сына к чертям. Что-нибудь. Что угодно. Я не мог разубедить мой мозг. Я должен был увидеть своими глазами.

Отец выглядел плохо. Центр лица пересекал длинный уродливый зашитый шрам, одну часть полностью прикрыли, потому что она отсутствовала. Белая кожа. Белая, как бумага. Губы тоже были какими-то неправильными. Все в нем казалось неправильным. То есть, абсолютно все. Словно это совсем не он. Нет, не за этим человеком я поспевал вприпрыжку, когда мы шли заниматься хозяйством. Не этот человек сажал меня к себе на плечи в День независимости, чтобы я мог посмотреть на парад. Не он порол меня по заднице за то, что я спрятал табель с оценками на дне корзины для бумаг. Передо мной лежал вообще не человек. Просто тело.

Странно, но некоторые вещи нужно просто делать. Нужно подойти и коснуться его пальцев. Наклониться, поцеловать в лоб, даже если вы до смерти боитесь, что ткань соскользнет и вы в ужасе отпрянете. Нужно взять за руку любимого и крепко сжать, пока вы произносите «я люблю тебя, папа». И у вас должно возникнуть чувство, что часть вас тоже умерла. Та часть, которая уверена, совершенно уверена, что не правильно, когда ваш собственный отец молча выставляет вас из дома, много лет не разговаривает с вами и умирает, так и не сказав, что вы для него хороши уже просто тем, что есть на свете. Долг надо выполнять, несмотря ни на что.

Когда мы отошли от гроба, нас поджидала Кайла с пастором Тимом.

Во время прощания мы держались друг от друга на расстоянии. Хейли и Трэвис по-прежнему не отступали от меня, хотя все настойчиво пытались предложить Хейли сесть. Руку мне пожали, наверное, человек триста. И каждому пришлось отвечать: «Спасибо, что пришли». Иногда кто-то смотрел на Трэвиса, затем с надеждой на меня, ожидая объяснений, но я был так заторможен, что ничего не говорил. Хейли тоже. Хотя сам Трэвис охотно вступал в беседы. О чувствах он предпочитает помалкивать, но вот разглагольствовать любит не хуже старой кумушки, особенно под настроение. Он сетовал на то, как трудно содержать ранчо, как нынче преподают математику в колледже, а когда ему попался Гарольд Йомер, даже пустился делиться своими приключениями в рядах либертарианцев.

Ну, некоторые, конечно, смотрели на нас как на пустое место. Я не возражал. Вот и ладно – меньше разговоров.

Воспользовавшись тем, что людской поток наконец иссяк и можно было уходить, Кайла предприняла целеустремленную попытку подобраться ко мне, таща за собой пастора Тима. Однако Хейли быстро подтолкнула нас к двери, а когда Кайла хотела остановить меня, Хейли сказала, что ей нехорошо, и схватилась за живот. Толпа бабулек тут же начала кудахтать и суетиться, так что мы в считанные минуты оказались на улице.

По возвращении в гостиницу, я сразу плюхнулся на кровать и уставился в темноте в потолок.

Трэвис лег на свою сторону и коснулся моего плеча:

- С тобой все нормально?

Я не отрывал взгляда от потолка:

- Поразительно, насколько Кайла и Хейли похожи. И в то же время они такие разные. Ну, то есть, внешне похожи.

- Хейли больше улыбается.

Я нащупал в темноте его руку:

- Я рад, что вы оба поехали со мной.

- За тобой хоть на край света.

- Я лишь надеюсь, что Хейли не разродится прямо на похоронах.

- Не дай бог, сплюнь. - Он поцеловал меня в щеку, потом повернул к себе лицом, чтобы достать до губ. - Все будет хорошо, Ро.

Кивнув, я тоже поцеловал его. Потом еще раз и еще.

А потом наступило утро и похороны.

Все было почти как на прощании, только гораздо тяжелее. Бесконечные рукопожатия и объятия от старых леди. Я сидел в ряду церковных скамей и под звуки сморкающихся в платочки носов прослушал кучу молитв и стихов из Библии.

Потом подставил левое плечо под отцовский гроб и понес его по проходу, затем вниз по лестнице к катафалку, и, наконец, поехал на кладбище. Двадцать первого апреля в половине третьего после полудня тело отца с моей помощью опустили в могилу.

После мы вернулись на ферму. Туда пришло меньше людей, чем на кладбище, но все равно полно, и пока Хейли болтала с моей тетей Кэрол, а Трэвис, как часовой на посту, подпирал стену возле кухни, я ускользнул по лестнице наверх, в свою комнату.

В ней ничего не изменилось.

Я почувствовал облегчение, но одновременно меня жуть брала, потому что все и правда, на самом деле осталось в точности таким же, как тогда. Кто-то регулярно заходил сюда, вытирал пыль, пылесосил, мои старые вещи все еще лежали на своих местах. В изголовье кровати висела ленточка, которую мне вручили за победу на скачках. На книжных полках стояли журналы - обычные, не порно, - рядом колонки. На столе выстроились аккуратными стопками CD-диски, карманное двойное зеркало «Пинк Флойд», которое я в десять лет выиграл на ярмарке. На вешалках – моя одежда. Все осталось здесь, словно я вышел на пять минут, а не уехал пять лет назад.

- Они по-прежнему любят тебя, Ро. - Застигнутый врасплох, я резко обернулся, но пастор Тим просто подарил мне свою терпеливую улыбку и протянул руки. - Они любят тебя, Ро. И всегда любили. Ты должен только отринуть тьму и вернуться в их любящие объятия, в свет Христа.

Следом появилась Кайла. Та уже не улыбалась:

- Не заставляй их проходить через это, Ро. Не усугубляй, у них и так горе.

Я застыл, точно замороженный, но не от страха. Я так устал. Ото всего устал. Мне больше ничего не хотелось. Из-за пустоты в душе я просто физически уже не мог ни бояться, ни расстраиваться. Я ненавидел их, но не находил сил даже для ненависти. Надеялся, что если просто ничего не делать и слушать, они оставят меня в покое. Я спущусь вниз, поцелую маму, пожму руку брату и уеду домой.

Но упустил из виду Хейли.

Вот только что Кайла собиралась читать лекцию о состоянии моей души и обвинить меня в несправедливом отношении к маме и брату, как в следующую минуту я увидел у нее за спиной Хейли, которая смотрела Кайле в затылок так, будто надеялась оторвать ей голову взглядом. Я открыл рот и встревоженно бросился вперед.

Кайла перехватила меня за руку:

- Я еще не закончила.

- Нет, сучка, ты уже все сказала. – И Хейли впихнула Кайлу в комнату.

Глава 12

- Леди! – попытался вмешаться пастор, но один взгляд Хейли быстро заставил его захлопнуть рот.

- Так. - Она нацелила указательный палец сначала на одну, потом на другого. – Насколько я понимаю, ты - кузина Кайла, а вы - пастор Тим. Правильно? – Хейли настойчиво ждала подтверждений. Получив, кивнула и продолжила. - Понятно. Просто хотела убедиться. Чтобы встретиться с вами двумя, я проделала длинный путь. Надо же удостовериться, что собираюсь ругаться с кем нужно.

- Послушай… — злобно начала Кайла, пятясь назад. Но она ничего не могла поделать против Хейли, которая напирала на нее своим чудовищным животом.

- Нет, это вы послушаете. Вы оба. Вы сейчас меня выслушаете и выслушаете внимательно. Раскройте пошире уши, потому что сегодня я вас поучу Святому Писанию, и вам же лучше, черт подери, если вы все хорошенько зарубите на своих настырных носах.

- Следи за языком! - прошипел пастор Тим.

- Точно! Дельное замечание. Вот с этого я, пожалуй, и начну. С языка. Лично ваш - меня вообще не волнует. Мне просто не нравится ваша пренебрежительная манера общения с Ро. После всего вылитого на него дерьма он с места сдвинуться не может. Вы стараетесь внушить ему, что он отвратителен, что причиняет своей семье боль, говорите ему, что он грешник и что попадет в ад из-за того, кого любит. Да вы сами в это верите? Хоть на секунду? Вы что, настолько черствы в душе? Он приехал домой с любимым человеком. А вы? Единственное, что нашли ему сказать, это пара дурацких, брошенных сквозь зубы фраз? Я весь день с вас глаз не спускала - вы смотрели на него так, будто пред вами явился сам сатана, и вы готовы самолично сжечь его на костре и запихнуть обратно в преисподнюю. Ро замечательный. Такого парня надо еще поискать. Он добрый. Чуткий. Терпимый, сильный. И я люблю его. В «Неизвестности» нет никого, кто бы его не любил. Любовь… Мня учили, что это основа христианской веры. Иисус хотел, чтобы мы всех любили. Он был первым хиппи на этом свете, перевернул все правила и устои, чтобы мы могли открыться и любить друг друга не только сейчас, но и всегда. Не чурался ни шлюх, ни прокаженных, ни сборщиков налогов. Парень, в чьих историях об отвергнутых обществом повествуется, словно о героях и героинях. Он - тот, кто проповедовал: «Возлюбите последнего из них как меня самого». Тот, кто поведал нам о блудном сыне. Любовь!.. - Она покачала головой, окинув пастора и Кайлу тяжелым взглядом. - Вы не любите Ро. Так не поступают с тем, кого любят. То, что вы с ним творили и продолжаете творить — это не любовь.