В свою очередь, профессионалы-международники относятся к России как к «еще одной стране», с которой им надо временно иметь дело на работе. Сегодня они занимаются Россией, а завтра могут работать по проблемам Южно-Африканской Республики, потом на Филиппинах, потом еще где-нибудь. Они более объективны, «холодны», если хотите, и спокойно относятся к идеям превращения России во что-то отличное от того, чем она является на самом деле. Их главный минус, как часто не без основания говорят в России, заключается в том, что они плохо знают страну, с которой сегодня работают, и не учитывают ее национальные особенности. Отчасти это верно. Эти люди хорошо знают теорию и практику, и многие из них верят, что одни и те же инструменты, институты и механизмы будут работать более или менее одинаково в разных странах. Они, как правило, не верят в «исключительность России», ибо их работа давно уже доказала им, что в мире, пожалуй, нет стран и народов, которые не считали бы себя «исключительными и неповторимыми». Если русисты все усложняют, то «не русисты» все упрощают.
Что касается «глобальных системщиков», как я их называю, то они появились позже других – это явление периода после холодной войны. Однако их роль во внешнеполитической аналитике Соединенных Штатов очень быстро растет. Сегодня именно они постепенно вытесняют страноведов и «узких международников» и становятся главной интеллектуальной силой американской внешней политики. Они не изучают отдельные страны или регионы вообще, но занимаются фундаментальным изучением, анализом, прогнозированием и даже моделированием новых глобальных трендов и процессов, а также обеспечивают то, чтобы эти тренды не представляли угрозу Соединенным Штатам, а, напротив, укрепляли их положение и безопасность, влияние на других и возможности на мировой арене. Они все чаще даже рождают и запускают новые тренды и процессы, способные обеспечить дальнейшее лидирующее положение США на глобальной арене. Американские «глобальные системщики» относятся ко всему миру и международным проблемам как к единой и взаимозависимой системе, которая требует постоянного регулирования, управления и контроля в интересах США. Отдельные страны их не интересуют. Могу попробовать предсказать, что именно они, эти «системщики», станут главной интеллектуальной силой американской внешней политики и продолжат подминать под себя страноведов и простых международников, чья роль будет падать. В результате такого подхода внешняя политика США претерпевает существенные изменения, становясь частью какого-то нового тренда.
Например, сегодня все труднее ответить на казавшийся недавно простым вопрос: в чем заключается политика США в отношении России? Ответа можно не получить – потому что у Вашингтона уже как бы и нет политики в отношении именно России. Есть ее отдельные аспекты – военный, экономический, экологический и т.д. А в целом политика США в отношении России уже является частью какого-то глобального тренда, которым Вашингтон пытается управлять в своих интересах. Иначе говоря, внешняя политика США перестает быть политикой по отношению к отдельным странам и регионам, а становится политикой по отношению к тем или иным глобальным процессам и трендам, политикой по отношению не к странам, а к миру в целом. Позже я еще скажу о «системщиках», а сейчас лишний раз замечу, что это серьезная тема, на которую стоит обратить внимание всем, кто связан с внешней политикой в других странах.
Конечно, американцы формируют свое мнение о России не только на основе того, что говорят эксперты-страноведы. В обществе нет настолько глубокого интереса к России. В свое время тут стали периодически проводить опросы с целью выяснить, кто является самым влиятельным русским в Америке – то есть кто из живущих в Америке русских в наибольшей степени влияет на формирование облика и имиджа России в США. Моим наивысшим «достижением» в этом рейтинге было третье место, которое я занимал два года подряд, один раз, правда, деля его с другим известным экспертом по России. На первых местах всегда были какие-то русские знаменитости, добившиеся успеха в США. Они тоже в значительной степени олицетворяют для американцев Россию.
Однако и от экспертов зависит достаточно много, особенно при формировании мнения элиты США и руководства этой страны. Поэтому я и хочу здесь вспомнить разговор, состоявшийся много лет назад во время одной не очень публичной конференции по России, которая проходила в Вашингтоне. Шла вторая половина 1990-х годов (хотя к сути нашего разговора это отношения, в общем, не имеет). После одного из вечерних заседаний мы, эксперты, в количестве полутора десятков собрались в баре вокруг большого и тяжелого деревянного стола. Среди всех этих замечательных, высокопрофессиональных и, наверное, одних из лучших в мире экспертов-политологов я, по всей видимости, был единственным по-настоящему русским. Разговор, как обычно, зашел о России. И, как обычно, все по очереди начали жаловаться, как она им надоела, как они от нее устали и вообще. Жаловались на прошлую поездку и еще сильнее – на необходимость скоро возвращаться в Москву. Тут же вполне предсказуемо зазвучали много раз мною слышанные страшилки про Шереметьево-2, московских таксистов, про ужасные пробки и дороги в целом, постоянную грязь на улицах, холодные зимы и отсутствие кондиционеров летом, дороговизну и преступность в Москве, так называемый «внутренний Аэрофлот» и т.д. Я к тому времени за годы жизни в Вашингтоне и общения со своими друзьями – американскими политологами слышал такие разговоры многие сотни раз. Все они по несколько раз в год летают в Россию, многие забираются довольно глубоко в провинцию. Немалая их часть также активно интересуется постсоветским пространством и, соответственно, регулярно посещает бывшие советские республики. Могу заверить, что летают эти люди, как правило, не в экономическом классе и останавливаются не в самых дешевых московских отелях. Кстати, замечу, что многое из того, на что жаловались тогда мои коллеги, сегодня исчезло или было исправлено, однако новые проблемы с легкостью заменили старые поводы для жалоб.
Наслушавшись в очередной раз подобных разговоров, я не выдержал и задал всем вопрос, который давно уже меня интересовал, но который я не решался задать своим друзьям, исходя, видимо, из ложно понимаемого чувства такта. Я сказал примерно следующее: «Ребята, я знаю всех вас очень хорошо, некоторых из вас я знаю уже не одно десятилетие. Мы встречаемся постоянно и обсуждаем Россию и ее политику. Мы вместе бываем в России, публикуемся в тех же журналах и вместе иногда пишем книги. Я всех вас глубоко уважаю как высокопрофессиональных специалистов. Но объясните мне одну вещь. Каждый раз, когда мы говорим о России, вы все так много и, в общем-то, достоверно жалуетесь на нее, что у меня давно уже зародилось подозрение, что вы ее, Россию, мягко говоря, недолюбливаете, а то и просто ненавидите. Так ли это? Я не хочу никого из вас обидеть, и, может быть, я неправ, но я хочу услышать ваш ответ».
За столом на какое-то время воцарилось молчание. Потом один из американцев, руководитель довольно крупного центра по изучению России и бывшего СССР, сказал: «Знаешь, Коля… Ты в целом прав. Чего-чего, а любви к России многие из нас не испытывают. И знаешь, почему? На самом деле ответ на твой вопрос не такой уж сложный. Я, например, решил заниматься Россией в молодости, под влиянием русской литературы и разговоров о «загадочной русской душе». Я читал Чехова и Достоевского, Пушкина и Булгакова, Толстого и Пастернака. Я был полон романтизма, и Россия мне казалась, говоря словами Черчилля, «секретом, который завернут в тайну, которая, в свою очередь, завернута в загадку». Я хотел ее разгадать. А приехать к вам тогда было или очень трудно, или вообще нельзя. Но потом я все-таки приехал в Россию, тогда еще СССР, и жил год в Ленинграде. И понял, что это замечательная страна с интересными людьми, но никакой особой загадочности в ней нет. Был коммунизм, блат и дефицит. Теперь есть авторитаризм, огромная коррупция, национализм и антиамериканизм. Все болезни стран группы догоняющего развития. Есть замечательные люди, есть плохие люди, есть талантливые и бездари. В целом – хорошая и интересная страна. Но ожидания у меня, да и у всех таких, как я, были совсем другого рода. По большому счету, Россия нас – невольно, конечно, – обманула, по крайней мере разочаровала. Конечно, я был молод и глуп, когда делал свой выбор. А теперь мне уже поздно менять специальность и переучиваться».
