Мэри скоропостижно скончалась в 2006-м от болезни сердца, не поддавшейся диагностике.
— А почему за завтраком на меня как на чокнутую смотрел?
— Ерунда, тебе показалось. Я правда очень рад.
В 1964-м он оказался спозаранку и потому основательно «поплыл». Трудно было не разрыдаться, снова увидев Мэри. Его предупреждали: надо вести себя осмотрительно, избегать ненужного влияния на прошлое… впрочем, в будущем никто и не представляет себе толком, насколько это прошлое неподатливо к переменам. Но ведь позаботиться о том, чтобы недуг Мэри был вовремя распознан, Джим, безусловно, может.
С подозрением взглянув на брата, Мэри подошла к телевизору и вскоре добилась черно-белого изображения. Она пощелкала переключателем, но большинство каналов оказались пустыми. NBC, ABC, CBS, NBC, ABC, CBS… и все! На третьем круге она остановилась. Джим глазам своим не поверил: на экране отплясывала пачка сигарет. Телевизионная реклама табака! Что это, если не пропаганда массовой тяги к самоотравлению? Вспомнился рассказ инструктора: до того как в США запретили неочищенный бензин, в воздух, почву и воду попало семь миллионов тонн свинца. И это только поддавшееся учету количество, и лишь из выхлопа автомобилей!
— Ничего путного, — с гримаской отвращения констатировала Мэри.
Сколько раз на своем веку Джим произнесет те же слова, впустую пройдясь по сотням телеканалов? Он напряг память: а ну-ка, когда в семье появился первый цветной телик? Не ламповый, а транзисторный? Уже после того как он, не желая попасть под мобилизацию, записался добровольцем. Надо быть редкостным дурнем, чтобы пойти в морпехи из боязни угодить в сухопутные войска… Это скажет Мэри. У нее тогда будут длинные волосы и пацифистский значок на жакетке.
— И куда же ты пялишься? — возмутилась сестра.
Он спохватился, что опять смотрит на нее. Вспоминая, что было, гадая, что могло бы быть, и спрашивая себя, что будет. Из путешествия в прошлое вернуться можно, но только одним способом, самым простым и старомодным: проживать день за днем. Снова в морскую пехоту? Во Вьетнаме ему повезло, отделался несколькими легкими ранениями и горой воспоминаний, с которыми потом, ох, как нелегко было справиться… Но сместись он тогда самую малость, и вражеская пуля прошила бы сердце, а не куснула плечо. Он уже не мальчишка, убежденный, что смерть всегда обойдет его стороной и приберет кого-то другого. Если он снова рискнет, погибнуть во Вьетнаме будет проще простого.
И как смотреть в глаза старым друзьям на вербовочном пункте Корпуса морской пехоты в Сан-Диего, зная, кто из них не вернется домой? Он хотя бы разок задумывался прежде, что за отрывок прошлого намерен «воспроизвести»? Какую ответственность собрался взвалить на свои плечи? Вообще-то задумывался, но тогда все это казалось абстрактным. А теперь стало реальным — это прошлое, обернувшееся настоящим, и другого настоящего для него уже не существует.
— Кто-то тут не на шутку углубился в раздумья, — заметила мать. — А ведь ужин готов, кассероль по-франкфуртски, специально для тебя.
Джим сел за обеденный стол, с улыбкой глядя на некогда любимое и почти забытое блюдо. Но улыбку согнала опасливая мысль: а что в этой еде содержится? Впрочем, тревога, пожалуй, беспочвенна: основная дрянь пролезла в человеческую пищу тихой сапой (а то и внаглую) под барабанный пропагандистский бой гораздо позже. У Бетти еще есть время добиться перемен.
Когда Джима пригласили в Проект, ему был девяносто один год. И в отличие от позднейших поколений, отягощенных уймой заболеваний, он на здоровье пожаловаться не мог: ни одной серьезной хвори, просто тело сильно состарилось. Он знал, что может умереть в любой день, и с тревожной решимостью принимал это как неизбежное. Джим уже тогда казался себе путешественником во времени, перенесшимся далеко вперед, в эпоху, когда никто не помнит, чем жил в юности, и не задумывается, отчего теперь выглядят важными совершенно иные вещи. Инструкторы объяснили: от Джима очень многое зависит, поскольку он учился восемьдесят лет назад в одной школе с девочкой, которая стала весьма уважаемым генетиком и сейчас нуждается в помощи.
Он снова посмотрел на мать, борясь с назойливым неверием в происходящее. Надо же, она жива. Здорова. Просто в голове не укладывается… хотя в пятнадцать лет воспринималось как само собой разумеющееся. Мать умерла от рака в 1984-м. Позднее ученые разобрались с этой болезнью: ее вызывают кое-какие химические элементы, пластмассы и отходы промышленности, которая в середине двадцатого века без преувеличения травила людей, точно насекомых. Этот патогенный натиск на человечество усиливали бактерии и вирусы, обзаводясь иммунитетом к любому средству против них — опять же по причине бездумного злоупотребления таковыми средствами. В конце концов общество задумалось о том, какую угрозу несут его собственные изделия и отходы, но казалось, исправить уже ничего нельзя.
Тем не менее очередное научное открытие дало надежду на выход из тупика или хотя бы на ограничение ущерба. Первая попытка не принесла результатов, она просто растворилась во времени, и теперь Джиму предстоит выяснить причину неудачи, а также помочь Бетти с коррекцией истории. Ее неявные, малозначительные, на первый взгляд, вмешательства однажды сложатся воедино и породят великие перемены.
* * *
Назавтра был урок химии. Джим во все глаза смотрел на живые серебристые шарики — их учитель раздал всем ученикам. На этом занятии присутствовала и Бетти, она села в другом ряду и едва не отшатнулась в ужасе от своей порции ртути. Остальные ребята веселились и играли с веществом, окунали в него авторучки и любовались остающимся на латуни налетом, дробили на кругляши помельче, способные шустро кататься и сливаться друг с дружкой. Том Фаранд даже макнул палец и хвастливо завертел им, серебряно-блестящим, над головой.
— Мистер Фаранд, не забудьте вымыть руки, перед тем как полезете этим пальцем в рот, — строгим тоном предупредил учитель.
Бетти покачала головой с таким видом, будто едва оправилась от потрясения, а затем вскинула руку.
— Сэр, разве ртуть не является крайне ядовитым химическим веществом?
— Ядовитым? — Учитель кивнул и рассудительно ответил: — Да, она не прибавит здоровья, если попадет внутрь организма. Просто не надо ее глотать.
— А парами дышать можно? Как насчет проникновения через кожу? Ведь даже малое количество ртути способно вызвать серьезные проблемы неврологического характера.
Теперь уже все ученики таращились на Бетти, пихая локтями друг дружку и хихикая. Заметив это, она слегка покраснела. Надо было ее выручать, и Джим поднял руку.
— Сэр, я тоже об этом читал. Ртуть чрезвычайно опасна для нервной системы, и даже крошечная доза, попадая в организм человека, приводит к психосенсорным расстройствам.
— Энциклопедия Джонс и его заумные речуги, — ехидно прошептал кто-то.
— Мистер Джонс, мне об этом ничего не известно, — насупился преподаватель. — И ваши слова, мисс Нокс, для меня новость. Если проводились научные исследования и вы не прочь заработать наше общее уважение, отчего бы не подтвердить столь любопытные высказывания документально?
Смешки прекратились; ребята теперь поглядывали на ртутные шарики с опаской.
Выйдя из класса, Бетти повернулась к Джиму.
— Спасибо, а то очень уж, тоскливо одной в пустыне. Ничего, шажок за шажком, и мы придем к цели. Нашими стараниями люди на несколько лет раньше задумаются о ртутной проблеме, а там, глядишь, и покатится снежный ком.
— Эти исследования уже проводились? — спросил Джим.
— Я не в курсе. Данная область знаний никогда не была для меня приоритетной. Перед отправкой запомнила кое-какие институты, занимающиеся сейчас чем-то подобным, и имена некоторых ученых. Но главная беда в том, что нынешний уровень технологии не позволяет точно определять воздействие сверхмалых доз… Кстати, Джим, у тебя какая специальность?
