Пик Лонгс, национальный парк Роки-Маунтинс, Колорадо
Более традиционное и содержательное описание демонстрировало точность и внимание к природе в целом:[40]
Сев. Колорадо, Спринг-кн. [каньон], к зап. от Форт-Коллинса, выс. 525500 фут., сухие, поросшие травой предгорья, верхнесонорский биом с переходными элементами, 23 мили вверх от каньона Литтл-С.-Паудер-Рив. от “Форкс” (выс. 6500 фут.), переходная зона с эл. каньон.; Белвью, ок. Лаример, выс. 5200 фут. Суходольные луга и равнины. Три биома… на 6 милях равнины13.
Даже в научных заметках Набоков остается Набоковым с его виртуозным, выразительным, очаровательно-колким стилем. Так, он пишет:
Жарким августовским днем с моста в Эстес-Парке, Колорадо, мы с женой с минуту наблюдали полосатого бражника (Celerio), зависшего над водой вверх по течению против быстрого потока, в процессе питья. Тонкий след от погруженного в воду хоботка прибавлял происходившему выразительности14.
В статье, опубликованной в энтомологическом журнале Psyche:
Когда разрезаешь целиком [гениталии самца голубянки], и раскрываешь, точно устрицу, так что симметрично вытянутые вальвы смотрят вниз… то сразу же бросаются в глаза… два удивительных полупрозрачных крючка… обращенных друг к другу на манер степенно поднятых кулаков двух боксеров… с [отростком в форме капюшона], как у ку-клукс-клана15.
Образно, но от этого не менее убедительно. Дураки совершенно запутали классификацию ликенид, заявлял Набоков, ошибочно определили виды, и писатель выступал против их влияния точно так же, как высказывался против романов “с социальным звучанием” и чтением ради “содержания”:
Вероятнее всего… ярко выраженная вашингтонская форма подвида scudderi прячется за наименованием “Plebeius Melissa var lotis” в невероятно примитивной работе Лейтона, где царит совершенная путаница из-за отсылок… к невозможно недостоверной книге Холланда. В этой связи следует повторить, что Холланд принял “тип” Lycaena scudderi Edwards за самца melissa samuelis Nabokov… и это одна из причин, по которой я не придаю значения неубедительному утверждению Чернока, что он якобы обнаружил “двух самцов… которые могут быть частью того же комплекта, переданного Эдвардсу Скаддером”. Во всех этих работах… сплошная неразбериха16.
Тон ранних статей Набокова куда галантнее. Тогда он писал как европейский натуралист XIX века, которого больше заботил стиль, нежели научная строгость:
Более десяти лет я вообще не занимался коллекционированием, а потом вдруг по счастливому стечению обстоятельств мне удалось посетить… Восточные Пиренеи и Арьеж. Ночная дорога из Парижа в Перпиньян была отмечена приятным, хотя и глупым сном, в котором мне предложили нечто, на редкость похожее на сардину, на деле же это был тропический мотылек17.
Америка сделала из него ученого, а не любителя, для которого ловля бабочек скорее прогулка, чем охота. Она предоставила ему интеллектуальный инструментарий – анализ гениталий бабочек, исследования под микроскопом, голубянки как основная тема исследований – и предоставила в его распоряжение обширные коллекции Музея сравнительной зоологии. Разница между снами о сардинах и лабораторными исследованиями 1940-х годов огромна:
[Icaricia icarioides, голубянку Буадюваля] можно определить как бабочку рода Polyommatus с органом как у рода Aricia. Есть одна специфическая “американская” черта, которая роднит ее с shasta neurona: невероятно тонкий, как стекло, серп [часть гениталий самцов], при этом очень широкий… но заострен практически от самого основания, из-за чего кажется, будто он атрофировался… похож на заостренную карамельку, которую тщательно обсосали18.
К 1947 году Набоков писал глубокие научные работы, посылал их близким друзьям и стал душой энтомологического сообщества19. Вместо ранчо Хейзел Шмолль с ее запретом на алкоголь Набоков останавливался в Колумбайн-Лодж20, построенном в начале века отеле с деревянными домиками, которые упоминались в издании “Путеводителя по западным штатам” за 1947 год Американской автомобильной ассоциации. Некоторые друзья-энтомологи приезжали его навестить21. Чарльз Ремингтон отвез его на юг, к болоту Толланда22, в кустистую, влажную низину вдоль тропы Саут-Боулдер-Крик, расположенную на высоте почти 3000 метров. “Я краем уха слышал, что он пишет романы, – вспоминал Ремингтон 45 лет спустя, – но об этой стороне его деятельности мы никогда не говорили”. Вместо этого они болтали о “недавно пойманных экземплярах бабочек и об исследованиях”, которые ведет каждый из них, – словом, с удовольствием занимались общим хобби. Набоков “был не меньше увлечен этим”: ему доставляло истинное, чисто физическое удовольствие бродить летом по топким низинам в Скалистых горах23.
В Колумбайн-Лодж, расположенной в шести с половиной километрах от пика Лонгс, были номера как с удобствами, так и без удобств; путеводитель Американской автомобильной ассоциации называет гостиницу “привлекательной”. Набоков писал Уилсону: “В нашем распоряжении отдельный удобный домик”24. Примерно в километре находилась куда более известная гостиница Лонгс-Пик-Инн25, а в полутора километрах – популярная Хьюз-Кирквуд-Инн, легендарный пансионат, который построил Чарльз Эдвин Хьюз, автор “Песни Скалистых гор” и других поэтических произведений[41]. Джеймс Пикеринг, еще один здешний автор, так описывал местность того времени, когда там гостил Набоков:
Вот в Тахоса-Вэлли-то я и ездил ребенком, в 1946 году, по примеру отца… “Хижина”, как мы ее называли, мальчишке из нью-йоркского пригорода казалась волшебным местом. На полу в гостиной перед массивным двухъярусным очагом, сложенным из поросших мхом камней, лежали две огромные медвежьи шкуры (с клыками в пастях и когтями на лапах); из окна открывался потрясающий вид на восточный склон пика Лонгс… а в углу стоял заводной патефон с коллекцией поцарапанных пластинок с танцами… Ни воды, ни электричества в хижине не было, а еда хранилась в “пещере” у заднего крыльца. “Дядя Фред и тетя Джесси” рассказали, что однажды в пещеру забрался медведь и сожрал все припасы. Потом его поймали и “переправили через хребет”. Еще в хижине имелись керосиновые лампы… и целая стопка книг в бумажных обложках – романы Зейна Грея и Люка Шорта26.
Для Пикеринга “это был самый что ни на есть Дикий Запад!” Восточные окна Колумбайн-Лодж смотрели на Твин-Систерс, пирамидальные пики Передового хребта в три с лишним тысячи метров высотой, а западные выходили на пик Лонгс и прочие горы континентального водораздела. Между этими двумя хребтами простирались высокогорные луга, изрезанные ручьями, которые питались родниками и талой водой. Там и сям ручьи были перегорожены бобровыми плотинами27. Набоков писал Уилсону, что “растительность великолепна”, и за длительное пребывание – Набоковы пробыли здесь с конца июня до начала сентября – они успели повидать, как распускаются всё новые и новые полевые цветы. На склонах гор дерен душистый сменяла скрученная широкохвойная сосна вперемешку с желтой сосной, можжевельником и множественными купами осин28.
Вера наслаждалась летом29, хотя и досадовала, что в Эстес-Парке, ближайшем мало-мальски крупном городке, невозможно купить еженедельник Saturday Review of Literature, который они с мужем любили читать. Дмитрий совершал восхождения на пик Лонгс. В июле в гости к Набоковым приехал коллекционер из Колдуэлла, штат Канзас, Дон Столлингс30, с которым Набоков переписывался с 1943 года, с тех самых пор, как друг, работавший в Музее сравнительной зоологии, послал Столлингсу статью Набокова (скорее всего, “Некоторые новые или малоизвестные неарктические Neonympha”31, где описаны бабочки, пойманные Набоковым в Большом Каньоне). Столлингс, адвокат по профессии, попросил Набокова помочь ему определить, к какому виду относятся некоторые экземпляры, и предложил заплатить. Писатель ответил: “Разумеется, я с радостью помогу определить вид ваших экземпляров. Денег не надо”32.
