Пока продолжался обыск, Констант успел обстоятельно побеседовать с хозяином дома. Говорил, собственно, один Констант, разглядывая фотографии на стенах, а штурмфюрер трепетал, ерзал и отвечал односложно.

- Нам обоим, Ширер, ясно, что штурмфюреры СА, как правило, не являются миллионерами. Вся округа знает, что вы спекулировали валютой на черном рынке. Если ваше начальство на Принц-Альбрехтштрассе в Берлине узнает, что вы незаконно наживали валюту, вам крепко не поздоровится. У нас имеются надежные свидетели. Кроме того... Я попрошу вас взять лист почтовой бумаги и ручку. Приготовились к диктанту? Отлично. Теперь пишите: "Я, СА-штурмфюрер Вильгельм фон Ширер унд Гольдбах, настоящим подтверждаю, что передал в распоряжение старшего лейтенанта Красной Армии Домбровского на нужды советской разведки 750 000 фунтов стерлингов, а также..." Сколько здесь марок?

- Три тысячи триста двадцать...

- "...а также 3320 рейхсмарок на оперативные расходы в борьбе против фашизма". Подпишитесь. Поставьте число. Благодарю вас. Вы, конечно, понимаете, что эта бумажка равносильна подписке о вашей работе на нас. Поздравляю. Вы человек неглупый, следовательно, понимаете, что война Гитлером проиграна и вам надо срочно менять ориентацию. Вы это сделали вовремя. Мы учтем это. Но не пытайтесь вести двойную игру. Не выйдет. Пожалейте свою голову. Она вам пригодится и в мирное время.

Обыск затянулся. Констант ушел от Ширера, когда старинные шварцвальдские часы в столовой пробили три часа. Дождливый рассвет застал разведчиков на полпути к Бялоблотскому лесу. Пришлось передневать в каком-то перелеске. Погони не было...

Так закончилась операция "Король черного рынка".

* * *

Когда вечером следующего дня Евгений попрощался с друзьями и ушел один на встречу с майором графом Велепольским, второй заместитель командира группы "Феликс" Петрович сказал Константу Домбров-скому:

- Выйдем, Костя, на минуту. Дело есть.

По мрачному виду Петровича Констант понял, что разговор будет и впрямь серьезным.

За лесом догорал закат. Померкла позолота на хвойном ковре леса. Длинные косые тени затопили темно-зеленый сосновый лес. Дыша чистым, настоянным на хвое студеным воздухом, Констант с глухим беспокойством подумал о приближавшейся зиме, о снежной целине, на которой будет виден каждый след.

- Я бы покончил с этими подозрительными похождениями Кульчицкого, медленно, поглаживая каштановую бородку, проговорил Петрович, сурово глядя исподлобья на командира. - Что ты, командир, знаешь о его делах с этими людьми? Только то, что он тебе сам рассказывает? Наплести можно все, что угодно. Ты сам знаешь, какой он выдумщик. Якшается с фашистами-белополяками, которые - очень может быть - связаны с гестапо. Молодой, не заметит, как подставят ножку, оплетут, попутают, заставят работать на себя, сделают двойником. Тут пахнет потерей бдительности... И неужели ты отдашь почти миллион английских фунтов за кота в мешке?! Я лично категорически против такой купли-продажи. Я не верю в эту сказку о секрете "чудодейственного оружия" Гитлера! Так я и командованию доложу, когда вернемся. Так и знай. Отвечать за все придется тебе, Костя. И насчет Кульчицкого доложу. Молчать мне не позволит моя партийная совесть. Пусть с ним "Смерш" поговорит!

Констант помолчал, кусая губы, разглядывая в сгущавшихся сумерках человека, которого еще несколько минут назад считал верным товарищем. Он всегда думал, что хорошо знает этого смелого и бывалого разведчика, маленького бородатого Петровича. Теперь он казался ему похожим на зверька. Маленького злобного хорька. Не говорит ли в Петровиче зависть к Женьке? Нет, Петрович не карьерист. Но сейчас его не переубедишь. Он верит в свою правоту. Он непременно доложит... Сознание своей полной беспомощности в этом непредвиденном положении заставило Константа гневно сжать кулаки.

- Слушай, Петрович! - с трудом выдавил он сквозь зубы. - Не понимаю, откуда в тебе эта оскорбительная подозрительность? Знакомые разговорчики! Такие, как ты, готовы нас, разведчиков, взять на подозрение за то, что мы работаем в тылу врага, под боком у гестапо и абвера! Я ненавижу и презираю таких сумасшедших! Наши люди немало пострадали от них, И они тоже прикрывались своей партийной совестью и всякими высокими словами.

Петрович, помрачнев еще больше, молчал. В глазах его светилась непоколебимая твердость.

- Если я еще раз услышу от тебя такие слова, - продолжал Констант, - я расскажу о твоих угрозах ребятам, и тогда тебе несдобровать. В одном ты прав: я за все в ответе.

- Я остаюсь при своем мнении, - с непоколебимой решительностью ответил Петрович.

Доложит, непременно доложит. Все вывернет шиворот-навыворот. Это грозило большими неприятностями Жене Кульчицкому и ему, Домбровскому, хотя "Директор" и разрешил операцию. Только одно могло спасти Евгения и его от этих неприятностей, серьезность которых было трудно предвидеть: успех, большой, настоящий успех.

4. Из записей Старшого

"Гитлер захотел получить две тысячи ракет в месяц. Наши старые заводы производили только девять" сот. Вот и было решено построить новый большой завод в недрах горы Конштайн близ города Нордхаузена в Южном Гарце, чтобы довести производство до двух тысяч ракет. Больше всех радовался, наверное, фон Браун. Он любил пофантазировать в нашем кругу о бомбежках ракетами не только Лондона, Москвы, но и Нью-Йорка. Летом и осенью сорок третьего я не раз приезжал сюда с ним в Нордхаузен, на завод Миттельверке, опускался в штольни. Как-то я не выдержал и обратил внимание Брауна на ужасный вид двадцати тысяч рабочих "кацетников" из концлагеря "Бухенвальд-Дора". Он резко оборвал меня, заявив, что это "нелюди", до которых ему нет дела, что эти морлоки должны быть счастливы от одного сознания, что они трудятся во славу тысячелетнего рейха! Мог ли я тогда подумать, что тоже окажусь среди "нелюдей", среди "морлоков"? Тогда еще Браун фанатически верил в эти две тысячи ракет в месяц. Но 17 августа сорок третьего года на заводы Цеппелин-верке и Ракс-верке и даже на Пенемюнде обрушились бомбы союзников. Программа по производству ракет была сорвана. Тем важнее стал для ракетчиков завод Миттельверке в недрах горы Конштайн. А планы создания многоступенчатой баллистической ракеты дальнего действия с использованием жидкого водорода и кислорода - такое горючее предлагал и ваш Циолковский - пришлось отложить... Теперь только изредка вспоминал Браун о двух- или трехступенчатой межконтинентальной ракете, которая за сорок минут полета пересечет Атлантический океан и разрушит Нью-Йорк, о выводе спутников на вечную орбиту вокруг Земли. Американцы должны знать о том, что фон Браун не только мечтал, а действовал. На основе "Фау-2" он спроектировал двухступенчатую трансатлантическую ракету, которую он многозначительно окрестил "Америка-ракета" А-9/А-10. Настоящий гигант высотой почти в 30 метров с дальностью полета 5000 километров. Это пилотируемое по радио чудовище должно было обрушиться на Нью-Йорк по радиомаяку диверсантов Скорцени, заброшенных в этот огромный город... У Брауна родилась также дикая идея вывода на орбиту прозрачных шаров-саркофагов с забальзамированными, незнающими тления телами пионеров-ракетчиков. Видно, мечтал, чтобы и его так увековечили до последнего дня вселенной. Кстати, он вообще на отдыхе писал фантастику. Как-то он читал нам, как всегда аристократически грассируя, рукопись своего научно-фантастического романа о покорении космоса. Меня поразил размах его фантазии и узость его политического кругозора: на Марсе, населенном арийцами, царит самый настоящий нацистский порядок с фашистской технократией из сверхлюдей и серой массой бесправных морлоков...

- Подробнее, пожалуйста. Ведь научная фантастика часто дает верные прогнозы на будущее, особенно если фантаст - ученый.

- Вряд ли это относится к фон Брауну. Первыми летят на Марс, конечно, немцы... Ни об американцах, ни о русских он не упоминает..."