Notes:
J. Сharpentier, Der Name Kambyses,— 211, Bd II, 1923, стр. 140— 152; К. Hoffmann, Vedische Namen, — «Worter und Sachen», Bd 21, 1940, стр. 146.
О дате начала царствования Камбиза и хронологии последующих событий см.: А. Роеbеl, The reign of Smerdis and others,— AJSL, vol. LVI, 1939, стр. 121—145; R. Parker, Persian and Egyptian chronology,— AJSL, 126 vol. LVIII, 1941, стр. 285—299.
О фрагментах арамейской версии Бехистунской надписи см.: A. Cowley, Aramaic papyri of the fifth century В. C., Oxford, 1923, стр. 248—271. До последнего времени считалось, что основным вариантом надписи был древнеперсндский, хотя в некоторых случаях эламская и арамейская версии ближе к аккадской. (Ср.: L. Т г й m р е 1 nr a n n, Zur Entstehungsgeschichte des Monumentes Dareios’I. von Bisutun and zur Datierung der Einfunrung der altpersischer Schrift,— АА, 1967, Ht 3, стр. 281—298; W. Hinz, Die Entsteh- ung der altpersischen Keilschrift,— AMI, N. F., Bd 1, 1968, стр. 95—98.].
Я следую в основном изданию и переводу Р. Кента (R. Кеnt, Old Persian, New Haven, 1950, стр. 117—120). Аккадская и эламская версии в данном случае не привлекаются.
Выражение huvamrsiyus amariyata толковалось различно. Р. Кент (Old Persian, стр. 177) переводит «умер своей смертью» и считает, что речь может идти либо о самоубийстве, либо о смерти от нечаянной раны, нанесенной самому себе. В белуджском языке мы находим оборот vab -miri (vay- mirl), букв, «самоумирание», обозначающий естественную смерть, см.: М. Longworth Dames, Popular poetry of the Baloches, pt II, London, 1907, стр. 200. Сопоставление с другими индоевропейскими языками также позволяет понимать соответствующее место в Бехистунской надписи как «умер естественной смертью». Ср.: J. Markwart, Die Genealogie der Bagratiden,— «Caucasica», VI, H. 2, 1930, стр. 66, прим. 3. [Си. также: М. А. Дандамаев, Иран при первых Ахеменидах, М., 1963, стр. 160—165; J. P. Asmussen, Ein iranischen Wort, ein iranischen Spruch und eine irani- sche Marchenformel als Grundlage historischer Folgerungen,—«Temenos», vol. 3, Turku, 1968, стр. 7—18; J. P. Asmussen, The death of Cambyses (DB I, 43: uvamarSiyuS),— «Bulletin of the Iranian Culture Foundation», vol. I, pt 1, Teheran, 1969, стр. 21—27.]
Или «инвентарь, имущество, хозяйства», новоперс. afzar «инструмент, инвентарь, имущество». Р. Кент переводит «пастбище», ср. также санскр. abhicarah «слуга». Эламская версия отличается от древнеперсидской, но в ней не все ясно. См. также: W. Hinz, Zu § 14 der Behistun-Inschrift,—ZDMG, Bd 113, 1963. стр. 233—235.
У Геродота (III, 72) Дарий произносит целую речь в защиту лжи. Рассказы об узурпаторах и борьбе за престол обычны для всех периодов истории Ирана. Так, параллель к Лже-Бардии можно найти в сефевндское время и рассказе об Исмаиле Мирзе, сыне шаха Тахмаспа.
R. Т. Hallock, The ‘One Year’ of Darius I,— JNES, vol. XIX, 1960, стр. 36—39.
R. Непгу, Ctesias, стр. 24.
W. В. Henning, The Murder of the Magi,—JRAS, 1944, стр. 135.
Сопоставление с санскритским ayatana «убежище, цитадель», близким по значению к риг «крепость» (ayatana также «семейная обитель, жилище») вряд ли оправданно [ср. парфянское ’yzn-ayazan).
J. Marquart, Fundamente israelitischer Geschichte, Gottingen, 1896, стр. 48. По мнению Э. Херцфельда и некоторых других исследователей, Дарий должен быть отождествлен со Спентадатом зороастрийской традиции, см.: Е. Herzfeld, Zoroaster and his World, I, ст>р. 95.
G. G. Cameron, Persepolis Treasury Tablets, Chicago, 1948, стр. 43 (см. также: R. Hal lock, Persepolis Fortification Tablets, Chicago,; 1969, стр. 723, s. v. Makus.]
Ф. В. Кёниг считал, что маги в период, предшествующий Дарию, были халдейскими жрецами, а после Дария под магами следует понимать зороастрийцев (F. W. Кб nig, Der falsche Bardija. Dareios der Grosse und die I.iigenkonige, Wien, 1938, стр. 95, 180). Такое предположение остается недоказанным.
F. W. Кб nig, Der falshe Bardija, стр. 87 (приведена литература вопроса).
Г. Виденгрен утверждает, что имя иранского божества времени Зрвана упоминается уже в клинописных документах из Нузи (см.: G. Widengren, Stand und Aufgaben der iranischen Religionsgeschichte, II,— «Numen», vol. 2, Leiden, 1955, стр. 81, а также в других работах этого ученого). Однако Э. А. Шпейзер показал, что соответствующее слово должно читаться как Zarwa(n) — имя хурритской богини, восходящее, возможно, к названию почитаемой местности. Культ этой богини никак не связан с обожествлением времени .и с иранским Зрваном. См.: Е. A. Speiser, «Annual of the American Schools of Oriental Research», vol. XVI, 1936, стр. 99, прим. 47, 48.
«Единый мир Ахеменидов». Двор и аппарат управления
Держава Ахеменидов была одновременно и прямым потомком Ассирии и Мидии, и новым этапом в истории государства на Ближнем Востоке. Мы упоминали уже о том, что в древнеперсидских надписях представлены важные по значению термины, имеющие скорее мидийскую нежели персидскую форму и указывающие на заимствование их Ахеменидами с севера. Страбон (XI, 525) сообщает: «Мидийцы, однако, как говорят, являются родоначальниками обычаев армян и еще раньше персов, их владык и преемников господства в Азии. Например, так называемая персидская „стола“, их страсть к стрельбе из лука и верховой езде, служение царям, царские облачения и божественное почитание царей подданными перешли к персам от мидийцев». Далее он пишет, что подражание мидянам было особенно сильным в одежде, исключая только юг (?), где персы восприняли одежду покоренных народов (эламитов). Имеется несколько указаний на то, что многие элементы титулатуры ахеменидских царей были выработаны уже в Мидийской державе.
Может показаться весьма заманчивой попытка возвести формулы титулования, символику, а также концепцию царской власти в Иране к индоевропейским прототипам или считать их заимствованными из Месопотамии. Следует иметь в виду еще один возможный источник — представления о царской власти, существующие едва ли не в любом обществе. При рассмотрении этих трех основных гипотез о происхождении концепции Царства в ахеменидском Иране приходится считаться и со многими сопутствующими представлениями и верованиями, которые в ходе истории наслаиваются на первоначальные идеи и весьма искусно изменяют их. К счастью, в последние годы появилось несколько исследований, где рассматриваются сакральный и светский аспекты царской власти в Иране, в том числе обобщающая работа Георга Виденгрена 1. Основные ее выводы сводятся к следующему. У древних иранцев, как и других индоевропейских народов, царь выбирался из определенного рода, считавшегося обладателем права на законную власть (харизма царства). Избирало царя народное собрание, в рассматриваемый период — собрание воинов, древнеперс. kara «народ-войско», причем в ахеменидском Иране избранный был не просто царем, а царем царей. Особа его священна, он происходит от богов. Дворцовый церемониал, особенно обычай простирания перед царем (греч. proskynesis), отражает божественный статут ахеменидского правителя. Царь выступает одновременно и в качестве жреца, руководителя при жертвоприношениях, он главная фигура празднества в честь нового года, празднества весьма важного по символике и связанным с ним космогоническим представлениям. День коронации царя считается днем его рождения, ибо он, принимая тронное имя, «рождается заново»; особое одеяние должно символизировать его власть над вселенной. Когда царь умирает, гасится его «личный огонь»; в знак траура члены царской фамилии и слуги нередко наносят себе увечья или кончают жизнь самоубийством.
Таковы выводы, которые сделаны на основе сопоставления отрывочных данных источников. Многое в них остается еще неясным или не вполне доказанным. Несомненно, что в ахеменидское время были выработаны сложная символика, традиции и ритуал, связанные с личностью царя, однако представление о космическом, «вселенском» характере его власти не кажется столь очевидным. Существует, видимо, противоречие между положением царя царей, царя стран, одного над многими, и сакральной, божественной природой каждого из царей. Все ли цари и более мелкие правители должны были почитаться в стране особами священными, а если нет, то кто именно? Все ли цари считались происходящими от богов и соответственно обожествлялись подданными, или только царь царей? В Мидии царей сравнивали с богами, но не обожествляли. В Иране фигура царя приобретает еще большее значение, концепция о законности, «богоданности» царской власти становится главенствующей и связывается с hvarnah, символом «царской славы», о котором была уже речь выше.
