Не было смертельным? О чем он говорит? Именно эта пуля унесла жизнь моей девочки. Но послушаем, что еще он скажет.

- Я не рассчитал своих сил. Сначала думал избить ее, но, увидев пистолет, решил ранить. Ведь это страшнее, - он помедлил. А я не хотел ждать ни секунды. – Я выстрелил и хотел уйти. Но ее беспомощность сыграла со мной злую шутку. Я ударил ее, потом снова. Ее боль, ее крик доставляли мне радость. Она просила пощадить, а я слишком увлекся. После я не раз жалел об этом, - он посмотрел мне в глаза. – Это правда. Эти удары… они предназначались тебе, понимаешь? Но тогда я был не в состоянии понять, что она – не ты…

- Так или иначе, это было глупо, думать, что вы остановите меня. А таким образом – только разозлили, - я прицелился и снова выстрелил в него. Пуля пробила плечо. – Не надейся, что я пожалею тебя!

- Сволочь!

Он рычал и скалился, брызгал слюной, которая не поддавалась более никакому контролю, а только пенилась как у бешеной собаки и капала на пол.

-Отто, сделай-ка ему укол!- приказал я, заметив, что болевой шок уже близок. Мне не нужно, что б этот гад умер раньше, чем я того захочу.

Еврей поднял на меня взгляд:

- Ты решил меня отравить? – он смотрел на меня с надеждой. Ускользающая надежда. Вот так, подарить ее человеку, и тут же отобрать. Так же, как он отнял жизнь у моего ангела. Неужели всерьез думал, что я решил пощадить его? Ну, уж нет!

- Как раз наоборот. Морфий поможет тебе прожить чуть дольше…

Мне нравилось смотреть, как жизнь уходит из тела моего врага. Но все же пора было заканчивать. Последний мой выстрел пришелся в желудок. Мне показалось, что пуля из ствола вылетела медленнее, чем обычно, по крайне мере я мог глазами отследить ее полет. Вот она уже близко к его разгоряченному, покрасневшему и липкому от пота телу, вот она разрывает одежду и входит в брюшную полость, вытолкнув наружу сгусток грязной жидовской крои…дальше я мог только представлять. Пуля так же точно летела, прокралась в желудок. Порвав его стенки, и застряла где-то между позвонков. Надо же. Какой точный выстрел. Видимо сам Бог, или дьявол, хочет, что бы это отродье помучалось подольше.

Еврей в последний раз вскрикнул от боли. Собственно, это был уже не крик, а какой-то сдавленный вой. Его связки ослабли и провисли как гитарная струна. Они больше не в состоянии издавать никаких звуков. Настала почти блаженная тишина. Крик, его попытки, причинили бы лишь еще большую боль. Он стонал, корчился в агонии, зажимая рану руками, которые уже покраснели, вобрав в себя, казалось всю кровь, которая только была в организме. Он хватался за последнюю ниточку уходящей жизни, как будто надеясь. Что она еще передумает и вернется. А я смотрел на мучительную смерть моего главного врага…

Приехав домой, я первым делом зашел в комнату моей девочки. За семь лет здесь ничего не изменилось. Разве что я принес сюда несколько ее фотографий: Гели не любила фотографии на стенах. Считала это слишком тщеславным, мелочным. Но теперь, когда ее больше нет, у меня остались только они.

- Прости, маленькая! – я взял в руки одну из ее фотографий. – Я думал, что месть сможет заглушить мою боль. Но я ошибся! Жестоко ошибся! Ничего, слышишь, ничего не заставит меня забыть тебя!

Я как будто переживал все заново. Раньше мне казалось, что, отомстив, я успокоюсь. Но моя боль только усилилась. «От того, что их теперь нет, моей девочке легче не стало…» - вдруг понял я.

Месть придумали еще в древности. «Око за око, зуб за зуб» - гласил принцип Талиона. «Месть хороша в любом виде» - думают многие. Я тоже думал так, но жестоко ошибся. Чего я ждал от мести? Что мне станет легче? Не стало. Можно заживить рану на теле, облегчить физическую боль. Но нельзя заглушить боль душевную. Боль, не сравнимую ни с чем другим. Как будто сотни, тысячи ножей одновременно вонзались в мое сердце.

Когда я думаю о Гели, мне кажется, что все произошло только вчера. Я так и не смог смириться с потерей. Когда теряешь кого-то действительно дорогого, забыть это невозможно. Не поможет ничего: ни политика, ни другие женщины. Да, у меня была Ева, но я не любил ее. Гели была моей единственной любовью, и когда ее не стало, жизнь потеряла смысл. Смысл жизни пропал, чтобы снова появиться. Теперь в борьбе.

Но каков же смысл мести? От того, что мой враг останется без глаза, ко мне не вернется зрение. И, убив своего врага, я не смог вернуть мою девочку. Тогда зачем все это?

«А затем, чтобы избавить других от этого ужаса!» - вдруг понял я. Чтобы ни один мужчина больше не узнал, что, значит, потерять молодую жену, самого дорогого человека. Чтобы ни одна юная девушка не пережила этого ужаса. Браки заключаются на небесах, и заключаются для того, чтобы два человека, две половинки, были счастливы. И никто, ни один человек, не имеет права мешать им!

Чувства были удивительно свежи. Ведь все произошло здесь. В этой самой комнате. И примерно в это же время…

Я достал ее дневник. Его я перечитывал уже много раз, знал практически каждую фразу. Но все равно открывал эту тетрадь, чтобы снова увидеть ее почерк. Ее фотографии, ее вещи и ее дневник – это все, что осталось у меня. Я не мог вернуть мою девочку, но хотел сохранить все, что было связано с ней.

«Он снова виделся с Евой. Эта девчонка влюблена в него, и обязательно попытается его соблазнить.

Зачем ему она? Ведь у него есть я, я люблю его и сделаю для него все! Может, сказать ему, что я все знаю? Пригрозить, что уйду от него?

Нет, я буду молчать. Главное, что он со мной. А встречи на стороне я стерплю…»

Моя бедная Гели! Прости меня, милая, за то, что я причинял тебе такую боль! Я ведь любил тебя, солнышко, любил! На Еву как на женщину я тогда даже не смотрел.

Ева…

Глупышка Ева, воспользовавшаяся моим горем. Она пользовалась тем, что была похожа на Ангелику. И сделала все, чтобы стать еще более похожей. Тогда я думал, что мне станет легче, если я начну отношения с другой женщиной. Как я ошибся!

Теперь Ева была подобна наркотику: я не любил ее, а временами ненавидел, и все же не мог без нее. Я отталкивал ее от себя, но спустя время снова возвращался к ней.

Ева даже не хотела понять, что я чувствую. Я просил ее быть собой, но с каждым днем она все больше копировала Ангелику. Я говорил Еве, что и так не могу смириться с тем, что Гели больше нет рядом. Что моя душа не принимает этого. И что поведение Евы только добавляет мне боли. Но она не хотела понять меня.

В первые дни я думал, что схожу с ума. Ведь раньше они не были настолько похожи. Гоффман успокоил меня: «Что сделаешь, если у малышки нет мозгов?». Не знаю насчет мозгов, а вот хитрости у нее было – хоть отбавляй.

А это чертовое письмо, которое Ева написала мне. «С нетерпением жду нашей встречи», - какой встречи? Она же прекрасно знала, что я не люблю ее!

Не знаю, как это письмо попало в руки Гели. Наверняка не обошлось без служанок.

Я нашел это письмо, разорванное пополам, на своем столе. В тот самый день, когда Гели не стало. Это письмо, мой пистолет, попытка самоубийства в шестнадцать лет… они продумали все до мелочей. Но они не учли только одного: Гели не сделала бы этого. Она слишком любила жизнь…

То, что она хотела сделать с собой в шестнадцать, было подростковой глупостью. Она сама не раз признавала это.

Я перевернул страницу:

«У меня есть лишь ты,

У тебя – только я.

Остальное – мечты,

Будь со мной, я твоя!

Лишь тебя я люблю,

Хочу быть лишь с тобой,

Помню, боготворю

Не считаясь с судьбой!

До конца будь со мной,

Я прошу: не бросай!

Не останусь одной,

Я умру, так и знай!

Вместе будем, пока

Живы мы. А потом

Все уйдет навсегда,

Будет смыто дождем…»

Ее стихи. Последняя запись в ее дневнике, не считая той…