Дорожка от казармы по-прежнему бежала через островок мелкого осинника, но теперь она подсохла, блестела, утрамбованная сапогами.

За осинником открылась позиция: окопы, бруствер, антенна станции и вздыбленные в небо ракеты без чехлов. Они медленно и плавно, словно устанавливаясь на нужный угол, поднимались, чуть расправив крылья-плоскости, отливая тускло-серебряными телами. И так же медленно, строго поворачивалась над бруствером антенна.

Вот они, ракеты, наша чудо-техника, грозная, могучая!.. Разве мог оставить все это, уехать, сбежать? "Не мог, не мог", -- отдавалось в голове, и сердце сжималось в такт этим мыслям. По телу разливалась, накатываясь, трепетная дрожь, и радостно-щемящий клубок, подступив, жег в груди.

Тайга все так же обступала городок плотным кольцом. Она уже начинает пробуждаться: густыми темно-зелеными пятнами проступают в глубине лохматые ели, светлее -- кедрачи, эти задумчивые великаны с темными прошлогодними иглами; словно в коричневых шапках стоят обомшелые лиственницы. Позднее --высокие, стройные, лакомки света -- они выпустят свои иглы-метелки и в голубой выси точно обовьются, укутаются в сизую дымку. Воздух был густо настоян пьяной горечью леса: по могучим вековым стволам весна уже с силой гнала соки земли, соки жизни. Их запахи растекались в воздухе. Скоро, скоро расцветет тайга яркой, буйной зеленью, заполыхает желтыми, малиновыми, красными цветами бересклета, кипрея, белыми щетками дурманящего багульника.

Здравствуй, тайга, и ты, "медвежья берлога"! Здравствуйте, друзья-товарищи! Я вас вижу там, на позиции, даже различаю ваши лица, и ноги мои неудержимо влекут меня к вам...

1960-1962

Москва