— Ты не думаешь, что нам надо хотя бы разок прорепетировать с «детьми»? — осторожно спросил Жан-Лу.

Дюжина «детей счастья» толпилась в библиотеке; они были в джинсах, белых майках и сияли, как про себя отметил Жан-Лу, заученными улыбочками. Он находил, что у них чересчур восторженный вид. Дикки стоял, облокотившись на высокую скамью; он тоже был в белом, выглядел очень молодо, овал его похудевшего лица и прозрачные глаза производили какое-то загадочное впечатление.

— Конечно, — ответил Алекс, желая показать, что Дикки не вышел из-под его контроля.

— Я, конечно, могу спеть, — словно эхо, повторил Дикки.

Но еле уловимая, непохожая на прежнего Дикки интонация, прозвучавшая в его голосе, заставила Жана-Лу вздрогнуть. Может, это просто вызвано тем, что Дикки хорошо отдохнул.

— Что они разучили? — прибавил он, указывая на «детей счастья».

— Знаешь, мы выбрали совсем немного, это же не сольный концерт, а проба, фанаты потом сообщат нам о своем впечатлении… Итак, мы решили, чтобы несколько попасть в тон группы, взять «Мечтал о мире я таком» и «Проблему рая»… Потом на всякий случай они разучили «Новые пути, новые судьбы» и, как мне сказала та девушка, «Аннелизе», «Речку» и «Друзей детства».

— У меня разве всего шесть песен? — спросил Дикки.

И снова Жан-Лу удивился: ведь подобный вопрос был не в стиле Дикки.

— Ты увидишь, может, хватит и двух… — послышался глубокий голос отца Поля. (Он только что вышел из кабинета.) — Иногда на наших сеансах хватает и десятка фраз, чтобы заставить некоторых «детей» воспарить душой. Естественно, завтрашнее собрание будет носить несколько иной характер, по правде говоря, мы совершенно не представляем, во что все это выльется.

Отец Поль оглядел своих хористов и, кажется, остался доволен. Все улыбались.

— Вы рады петь вместе с Дикки?

— Мы счастливы петь о счастье, — послушно откликнулся хор юных голосов.

— Вместе с Дикки.

— Мы счастливы петь о лучшем мире.

— Вместе с Дикки.

— Мы счастливы…

— Вместе с Дикки.

Отец Поль прервал эту литанию, которая звучала все громче.

— Завтра, дети мои, завтра. Сеанс состоится завтра. Репетируйте хорошенько. Я вас слышу из кабинета.

Он ушел. Поводов для беспокойства явно нет. Наверно, это всего-навсего горе, причиненное Роже, ослабляло его силы и вызывало какое-то предчувствие. Библиотеку опутывали провода, заставляли картонные коробки с динамиками; Жанно о чем-то перешептывался с техником по звуку. Боб проверял какие-то приборы. Все трое не обращали ровным счетом никакого внимания на окружающую обстановку, которая могла показаться странной. Они работали в худших условиях, да еще вместе со всякими чокнутыми. «Наверное, я относился бы ко всему, как они, если б это не был мой замок», — подумал Жан-Лу. Наверное, он несколько сурово вел себя с дядей, забившимся в северное крыло, словно старый обшарпанный стервятник. Хватит ли у него, в самом деле, храбрости продать замок? Он помнил, как выглядела библиотека во времена дедушки, бесчисленные тома в кожаных переплетах, помнил огромный рояль светлого дерева, который покрывали старой кашемировой шалью; мама играла Шуберта, а его, поскольку он обладал способностями (?), с пяти лет засадили за учебник музыки… И вокруг все уже говорили о протекающих крышах и плохом доходе от виноградников, о последствиях войны, и у дяди Жана уже срывался и дрожал голос, когда он возмущался происходящими переменами.

А сегодня в длинной пустой комнате находятся с дюжину молодых людей, которые блаженно улыбаются, мошенник, помноженный на шарлатана, художественный руководитель, который за всю жизнь так и не понял, что это за штука, «художественность», и Дикки-Король. А он стал автором песенки «Аннелизе», пользующейся успехом у публики, — «о, не правда ли, Алекс, она так популярна у „настоящей“ публики?» — и в семье его считают «несчастным Жаном-Лу», жалеют с каким-то презрением, будто он посажен в тюрьму за оскорбление нравственности.

— Ну, дети, начнем?

— Да, да!

Пели они, не фальшивя. Это уже неплохо.

— Чертовски здорово поют! — сказал расхаживающий по террасе Фитц.

— Смехота. Если так пойдет дело, группа попадет в ловушку коммерческого искусства, тщеславия, и они погибли! — с пафосом подхватил Франсуа.

Он из себя выходил, видя, что Фитц млеет от этих глупостей. Одно дело очаровать фанатов, завлечь, чтобы превратить в послушные орудия секты, одурачить. Но клюнуть на эту удочку…

— Ты сам полон тщеславия, — возразил Фитц. — И завидуешь Дикки, потому что он владеет сверхъестественными силами.

— Я завидую? Дикки? Интересно, чему тут завидовать!

— Значит, ты считаешь себя выше его?

Франсуа словно с луны свалился. Даже Фитц — Фитц! — загнал его в ловушку. Зависть или презрение — эту дилемму ему не преодолеть. Фитц, который на все смотрел по-своему, еще месяц назад спрашивал его советов. Фитц, кого ему нравилось ставить в тупик. Франсуа не нашелся, что ответить, лишь пожал плечами и отошел, пнув ногой фортепьяно на террасе. Кстати, почему фортепьяно на террасе? Неужели сеанс будет проходить под открытым небом?

— Во-первых, я даже не пойду на сеанс! — по-детски сказал он.

Фитц молчал. Он слушал.

— Прочь! Не подходите сюда! — закричал Франсуа группе фанатов, которые брели вдоль пруда, наблюдая привычные для них приготовления.

— Почему же? — спросил Дирк. — Эти парни — наши друзья! Они разгружают наше оборудование.

— Скоро ваши друзья и ваше оборудование станут нашими, — с насмешкой возразил Фитц. Он не забыл о своей стычке с Дирком. И поводом для нее послужили отнюдь не сверхъестественные силы Дикки…

— Неужто? Да ты бредишь! В понедельник здесь больше не останется друзей, оборудования и самого Дикки…

— За него я спокоен! Он вернется!

— Тебе придется ждать всю жизнь!

Они стояли друг против друга, словно бойцовые петухи. Дирк тоже помнил о стычке. История с ножом камнем лежала у него на душе. Франсуа, вызывающе улыбаясь, встал между ними.

— Брось, Фитц! Пусть доест свои остатки… И пусть, если им так хочется, подойдут поближе, но без шума, послушают «детей»…

— Мы не хотим слушать «детей»! Мы хотим слушать Дикки! — перебила его полная девушка, до блеска намазанная кремом для загара.

— Они поют вместе, — с гордостью сказал Фитц. И бес его попутал прибавить: — Он теперь в наших руках, ваш Дикки.

— Нет, вы в руках Дикки! — закричала какая-то девчонка в купальнике. (Ее поддержали другие девушки и парни.)

— Да вам слабо остановить собак, несмотря на все ваши кривлянья!

И разгневанные юные голоса хором подхватили: «Слабо! Слабо!»

Фитц сжал кулаки.

— Ты же видишь, что это младенцы, — сказал Франсуа хорошо поставленным голосом. — Вполне естественно, что Дикки пришел к нам… Ему в самом деле не с кем было слова сказать! К счастью, благодаря людям, которые сочувствуют нам — они разбросаны по всему миру, — Дикки скоро будет обходиться без клуба фанатов.

— Ложь!

— Да все он врет!

— Разве Дикки нас бросит?

Дирк отошел в сторонку, напустив на себя презрительный вид. Ага, теперь они боятся, а в тот день, потому что им поднесли по стаканчику, были готовы обниматься с этими лжебонзами!

— Им совершенно наплевать, что Дикки клюет на старые как мир трюки! Пока Дикки поет, он может быть буддистом или капуцином, вертеть столы или совершать обряд воду, они будут за него драться! — сказал он Фредди.

— Я думал, что в наше время есть доказательства… — робко заговорил Фредди.

— Доказательства чего?

— Ну что там, наверху, ничего нет, — ответил Фредди, простодушно ткнув пальцем в лазурное небо. — Теперь ведь космонавты летают, и всякое такое прочее…

Дирк рассмеялся.

— То-то и оно, что ничего доказать мы не можем.

— А… ты, как по-твоему, что доказали собаки?

— Они доказали, что Дикки не нуждается в «детях счастья», чтобы совершать невиданные вещи. Вот почему они и завидуют. Поэтому и хотят завладеть им. Им нужен Дикки, а не мы.