— Два раза «нет» мне ты не скажешь, — пригрозил Дейв.

Он ждет еще немного, несколько секунд, что для Жанины почти неодолимое искушение. Он ждет ее! В одно мгновенье она отрекается от последних часов наслаждения и муки, на которые еще могла надеяться. На глазах у нее выступают слезы, но ее ангел победил. Она остается. Дейв ушел, хлопнув дверью. Отныне она просто старуха.

Едва дверь захлопнулась, раздевалка загудела от возбуждения. «Как же мы обойдемся без него? А, это не проблема. Лишь в „Да будет свет“ он был действительно необходим… Дай-ка твою партитуру».

Полина, слоняющаяся по коридорам, встречает Джину.

— Что происходит?

— Не знаю, они полаялись, Дейв ушел.

— Ушел?

Подходит Анна-Мари с программками в руках:

— Кажется, начинать будем с опозданием. Дикки заболел.

— Серьезно?

— По-моему, как в Каоре…

На мгновенье стало тихо.

— Зал полон?

— Переполнен. Мы все за кулисами.

— И Клод? — спрашивает Полина.

— Да нет! Клода я не видела.

Дикки рыдает на плече у доктора.

— Я не могу, Роже. Клянусь тебе, не могу. Они заметят, что меня подменили… Я больше ничего не помню… Я не смогу ничего вспомнить. Ты видел, уже вчера у меня был провал в памяти… Я чувствовал, как зрители задают себе вопрос.

— Какой вопрос, Дикки?

— А был ли это я!

Снаружи, за кулисами, царило большое оживление. «Мы уходим или нет?» — спрашивала Минна с ледяным равнодушием.

— О, Минна! Что ты за злючка! Потерпи!

Хористки, в своих голубых туниках и серебряных сапогах, были готовы к выходу и, словно цирковые лошади, переминались с ноги на ногу. Музыканты в серебристых рубахах и черных атласных брюках столпились, тоже приготовившись, с другой стороны сцены. Различные фанаты, «отпрыски счастья» заполняют проходы с подмостков, приносят извинения, отходят в сторонку и снова всем мешают. В зале грохочет дикий шум, хотя начало еще не слишком задерживается. Алекс боится постучать в дверь репетиционного зала, но тут появляется Роже:

— Послушай, он абсолютно не в себе… Правда, я не знаю, сработают ли его рефлексы. Тебе решать, можно ли рискнуть…

— Конечно, можно! Пусть он продержится всего полчаса ради неустойки.

— Может, и продержится… Но не спорь с ним. Он вбил себе в голову, что люди пришли слушать кого-то другого…

— Что значит «кого-то другого»? Кого? — перебил Алекс.

Роже обессиленно вздохнул. Шум в зале нарастал.

— Не задавай глупых вопросов. Кто-то другой, и все тут. Или он сам кто-то другой, я не знаю. В конце концов, он одержим мыслью, что где-то затаился обман и все это заметят. И если он тебе что-нибудь скажет, отвечай, что реклама была поставлена отлично или что этого заметить невозможно, откуда я знаю.

— Хорошо, понял. Быть железным, что бы он ни сказал. Сейчас начнем, я иду на темное дело. Но скажи, Роже, это серьезно? Эти мыслишки возникли потому, что он принял? Или он становится чокнутым?

— Пойди спроси у него, — не без жестокости посоветовал Роже.

Он слышит привычную музыку. Он проходит по темному коридору, слегка натыкаясь на кулисные стойки. Чья-то незнакомая ладонь сжимает его руку. Ему надо выйти на свет. Мгновенье он в нерешительности стоит у черты этого резкого до боли светового круга. «Иди, иди!» — шепотом подсказывают чьи-то голоса. Из-за кулис Анна-Мари, Полина, Джина, Фредди, прижавшись друг к другу, видят, как весь зал уже встал, слышат, как нарастает безумный крик, но замечают также, что Дикки на несколько секунд замер посреди сцены, начал петь непривычно, с едва уловимой заминкой. Руки его складываются и раскрываются, но… На самом деле Дикки находится на колосниках и, собрав всю свою волю, пытается там, внизу, управлять большой марионеткой, у которой такой тяжелый вес. «Они заметят… Они заметят, что я автомат!» — нашептывает ему его опустошенный мозг. Но он поет, устремив взгляд поверх публики: главное не встретить ничей взгляд! Жесты у Дикки более механические, голос — более твердый. Но он поет, ему аплодируют, его приветствует криками эта толпа, которую опьяняет собственный бред. Что-то с тихим стуком снова и снова падает у его ног — цветы, маленькие пакетики с подарками… Но он не показывает вида, что замечает это, и кланяется. Сегодня вечером его удача в том, чтобы оставаться автоматом.

Однако фанаты, видящие его в профиль, замечают, что он потеет больше обычного. Капли пота сбегают по оцепеневшему лицу. Глаза ввалились. Музыканты тоже напряжены, им надо выиграть пари, которое состоит в том, чтобы сгладить отсутствие Дейва, скрадывая еле заметные задержки, заминки «идола». Выдержит ли он? Будь то Патрик или Жанина, Полина или Алекс, или даже Роже, который в эту минуту отбросил всякую иронию, целый час все будут ждать ответа на этот вопрос. Продержится больше четырех песен, трех, двух?.. «В сердцах и в цветах… Во всех тонах…» Ошибка! Неважно, люди слов не слушают. «Продолжай! Продолжай!» — мысленно умоляют его Алекс, Роже, Джина, Полина, все… Но Дикки останавливается, словно сломанный механизм. Оркестр умолк. На мгновенье стало совсем тихо. Затем Патрик принимает отчаянное решение и во второй раз очень громко начинает играть вступление. За ним вступают другие музыканты. Дикки, вздрогнув, словно проснулся, снова начинает петь, расходится и продолжает песню под аплодисменты.

— Для них, — говорит Алекс, показывая Роже в сторону зрителей, — это пустяк, накладка, провал в памяти. А для меня — инфаркт через два года…

— Серж, Клода не видел? — спрашивает Полина.

Серж, озабоченный и взволнованный, проходит мимо.

— Неужели, по-твоему, сегодня вечером я могу думать о чем-то постороннем?

Полина приоткрывает дверь в раздевалку. Столпившись в углу, музыканты оживленно спорят. Жанина плачет. Перед уборной Дикки Алекс объясняется с директором театра.

— Он работал на десять минут меньше, чем было предусмотрено!

— Ну и что? Вам же идут деньги или нет? — возражает Алекс.

С десяток молодых людей держатся в сторонке: это «сыновья и дочери счастья», вид у них просветленный и слегка надменный. Полине они не слишком симпатичны. Откровенно говоря, она считает тот блаженный вид, который они постоянно на себя напускают, чуть-чуть идиотским. А это их позерство, будто они не курят и отказываются от стакана пива, словно в нем сидит дьявол, просто потеха. Но они все-таки любят Дикки, поют вместе с ним… Полина превозмогает свою антипатию и подходит к высокому блондину, который выглядит чуть поумнее остальных.

— Привет. Ты не видел Клода, пожилой такой тип, у него черные волосы, голубая майка?

— Да, видел. Нет, здесь его нет, — отвечает Никола. И, заметив растущее беспокойство, промелькнувшее на живом личике Полины, спрашивает:

— А что с ним, заболел?

— У него неприятности, а раз он не пришел — он каждый вечер приходит, — я волнуюсь… У него мой багаж, — прибавляет она из какого-то чувства стыдливости.

— Наркотиков перебрал?

— Нет, не это.

— Значит, пьет, — с отвращением сказал Никола. Полину слегка задели эти слова.

— Он пьет, потому что у него неприятности. Привет.

— Ты куда?

— Поищу в отелях на площади… Он всегда снимает отдельную комнату. Мне нужно его найти. (Она чувствует, что действовать надо быстро.)

Решительный, без лишнего волнения тон Полины производит на Никола впечатление.

— Хочешь, я тебе помогу?

— Конечно. Его фамилия Валь. Клод Валь.

Они уходят через кулисы под неодобрительными взглядами других членов группы.

— Вам нельзя разлучаться? — осторожно спрашивает Полина.

— Можно. Мы делаем то, что хотим. Правда, мы, в общем-то, набегаем разлучаться, потому что мы еще недостаточно вооружены для борьбы с искушениями…

В чем эта разница, Полина почти не поняла. И этот высокий парень, который говорит как монахиня… Впрочем, если он хочет ей помочь…