— Если бы люди были хоть немного похожи на собак, — сказала она. — Они не носят в себе обиды, не требуют объяснений.

— Может быть, и так, — улыбнулась Хонор. — Но они дают нам столько внимания и любви, сколько мы даем им. А в этом отношении люди не сильно отличаются. Великан тебя полюбил, и Адель со временем полюбит, если увидит, что ты этого стоишь.

* * *

Майкл чуть переместился на сиденье, пошевелив затекшей ногой, и взглянул на «ланкастер», бомбардировщик, летевший рядом с ним, управлял которым его австралийский друг Джо Спайерс. Майкл ненавидел летать по ночам, особенно в январе, когда стоял мороз и облака заслоняли луну, но небольшим утешением было то, что Джо был в небе рядом с ним.

Когда нога чуть отошла, Майкл улыбнулся сам себе. Несколько дней назад один из летчиков на базе назвал его «старик Бэйли», потому что он хромал, выбравшись из «спитфайра». И он действительно чувствовал себя стариком в свои двадцать три. Большинству ребят в эскадрилье было девятнадцать или двадцать, все лица были новыми, а его старые товарищи практически все погибли.

Иногда он позволял себе думать о том, что когда-нибудь подстрелят и его. Ему казалось невероятным, что он может выжить, он был не лучшим и не худшим пилотом, чем остальные. Но в другие моменты он считал себя непобедимым, и это в какой-то мере было еще более опасно.

Сейчас он направлялся к Германии с приказом сопровождать бомбардировщики. Было не так жутко, как в дни воздушных боев в Битве за Англию, но у ночных полетов были свои сложности, и не годилось быть самоуверенным.

Он подумал, что, какая бы опасность ему ни грозила, лучше быть в небе, чем застрять на штабной работе в Лондоне. «Блицкриг» продолжался уже три месяца, и число жителей в Ист-Энде уменьшилось в десять раз от еженощных бомбежек. Но эти кокни были отважным народом, по ночам они спускались в бомбоубежища, а утром выходили наверх и обнаруживали целые улицы в руинах. И несмотря на это, шли на работу, часто даже не имея возможности умыться или выпить чашку чая.

Майкл сам был вынужден оказаться в бомбоубежище в Новый год. Он был достаточно глуп и позволил Джо уговорить себя встретить Новый год за пределами базы. Он готов был бежать сломя голову, когда до него донесся запах уборных. Этого запаха было достаточно, чтобы стошнило кого угодно, и он решил, что лучше рискнуть быть убитым на улице, чем провести ночь в этой вони. Но он, конечно, остался — как сказал Джо, осторожность — это важная часть отваги. И даже получил удовольствие, несмотря на запах и на то, что людей было как сардин в бочке. Они обратили ситуацию в свою пользу, поудобнее устроившись в своем маленьком пространстве и заботясь друг о друге. Один старик играл на аккордеоне, и все пели вместе с ним.

В ту ночь рядом были люди всех социальных слоев: простые местные, которые спускались сюда каждую ночь и которые организовали это место; франты в куртках в компании леди, сверкающих бриллиантами, и уличные девки из Сохо, помогавшие женщинам с грудными и маленькими детьми; среднего возраста домохозяйки из пригорода, которых застала сирена прежде, чем они успели добраться домой; сморщенные старики, веселые молодые машинистки и продавщицы и приличная группка мужчин в военной форме.

Они с Джо познакомились с двумя девушками из Йоркшира. Обе были сестрами запаса в больнице в Южном Лондоне и, как и Майкл с Джо, приехали в Вест-Энд встречать Новый год. Майклу очень понравилась Джун, хорошенькая темноволосая девушка. Она была живой и забавной, и он подумал, что может позвонить ей и договориться о свидании, как только у него будет увольнительная.

Джо все время говорил, что лучший способ забыть о девушке — это найти другую, и в этом Майкл был согласен с ним. Джун совсем не напоминала ему Адель — она была маленькой, приятной полноты, и у нее все время не закрывался рот. Было далеко за полночь, когда он поцеловал ее, и она с готовностью ответила. Это было как раз то, чего он хотел, — простая девушка, которая не думает слишком много. Кто-то, кто не сможет тронуть его душу, как это сделала Адель.

Начал идти снег, и Майкл проклял все. Хотя в снежную погоду было легче долететь до цели незамеченными, однако было труднее увидеть вражеские самолеты. Еще пять минут, и они будут на месте, а если им улыбнется удача, еще через десять минут они повернут домой.

Вспышки огня по самолетам противника осветили на мгновение летное поле и ангары, к которым они направлялись. Майкл и два других «спитфайра» поднялись вверх, чтобы подпустить три «ланкастера» ближе к их цели. Когда была сброшена первая бомба, Майкл услышал звук ее удара и, посмотрев вниз, увидел, что занялся пожар.

— Да! — заорал он с ликованием, потому что это явно был полевой склад боеприпасов и цистерны с топливом.

Его ликование возрастало после каждой бомбы, потому что он уже ясно видел летное поле в огне пожара, они попали в самолеты и сровняли здания с землей.

Когда работа была сделана, все самолеты рассыпались в разные стороны, чтобы поворачивать домой, и Майкл ликующе загоготал, забыв о холоде и о коловшей ноге, и даже о том, что нужно следить за бомбардировщиками.

От треска и сильной вибрации с правой стороны самолета он вздрогнул. Резко обернувшись, он увидел рядом с собой «мессер-шмитт» и красные огоньки его орудий. Майкл автоматически выстрелил, но немецкий самолет нырнул, уклонившись от выстрела, и, прежде чем Майкл успел подумать о том, чтобы набрать высоту, кинулся на него снизу с быстротой молнии и снова выстрелил, попав «спитфайру» в нос.

На лобовое стекло брызнула охлаждающая жидкость двигателя, заслонив Майклу поле зрения, и только тогда он увидел, что его самолет горит.

— Боже правый! — воскликнул он, потому что такого конца он боялся больше всего. Он почувствовал внезапную волну жара — еще несколько секунд, и он сгорит заживо. Он ничего не видел впереди, потому что из-за снега охлаждающая жидкость прилипла к лобовому стеклу. Все, что он видел, это были оранжевые и алые огоньки справа от него, и ему ничего не оставалось, как перевернуться и катапультироваться.

Он был обучен этому. Теоретически кабина должна была открыться от нажатия, и он бы вылетел, как пробка из бутылки. Но самолет перевернулся, весь в огне, и кабина не хотела открываться.

На мгновение он увидел Адель. Она бежала к нему, и волосы развевались за ней, как флаг.

— Господи, помоги мне, — произнес он охрипшим голосом, приготовясь к смерти.

Глава двадцать четвертая

1941

Хонор открыла входную дверь и увидела, как Джим, только что положивший письмо в ящик, удаляется по дороге.

— Возвращайся, согреешься чашкой чая, — позвала она.

Был морозный январский день со шквалистым ветром. Небо было черным, и Хонор подумала, что к вечеру пойдет снег. Ей сняли гипс с ноги как раз перед Рождеством, но, к ее разочарованию, ей все еще приходилось опираться на палку, потому что нога ослабела от долгого бездействия. Роуз позволяла ей только немного погулять по саду, а сейчас не разрешила и этого из-за скользкого льда, поэтому она подумала, что компания Джима будет приятной и рассеет ее скуку.

Джим повернулся, и его широкая улыбка подтвердила, что он рад ее приглашению.

— Я так замерз, что превратился в настоящий кусок льда, но не постучал, потому что подумал, что ты захочешь спокойно почитать письмо.

Хонор рассмеялась.

— Ты же отлично знаешь: у меня столько свободного времени, что я не знаю, что с ним делать, — сказала она. — Письмо от Адель может подождать. Ну, заходи.

— Роуз нет дома? — поинтересовался Джим, потопал ботинками на половичке и закрыл за собой дверь.

— Она только что отправилась в Рай поискать масло для ламп и поменять книги из библиотеки, — сказала Хонор. — Странно, что ты ее не встретил, она только что вышла.

— Я ни на кого не смотрел, — сказал он, снимая пальто и садясь. — Я был слишком занят мыслями о бедной миссис Бэйли.