Хотя Адель и утешила мысль о том, что ее сестре оказывали такое же почтение, как взрослому человеку, было нестерпимо думать, что Памела лежит внутри этого блестящего гроба. Она всегда была в центре внимания, болтала и веселилась. На улице не было дома, где она не побывала бы в гостях, — она была любопытной, забавной и такой милой, что ею очаровывались даже самые черствые старики.

И все же цветов было немного. Соседи купили маленький венок, потому что ни у кого не было денег, и поскольку в январе цветы были редкостью, это были в основном еловые ветки. Венок от учителей из школы, где училась Памела, был больше, и еще был очень красивый букет от миссис Беллинг, учительницы музыки.

Венок мамы с папой тоже был маленький, но на нем хотя бы были розовые розы. Он был очень красивый, и Адель подумала, что Памеле он бы понравился.

Далее Адель увидела, как родители стали за катафалком, и мистер и миссис Паттерсон с нижнего этажа подозвали знаком остальных соседей следовать за ними.

Потом катафалк медленно двинулся в путь, ползя вверх по улице к церкви, и все пошли за ним, опустив головы.

Когда похоронная процессия скрылась из виду, Адель вспомнила те мерзости, которые говорила ей мать, и снова начала плакать. Неужели мать действительно хотела бросить ее на чьем-то пороге? Разве не все матери любят своих детей?

Спустя два месяца, в марте, Адель устало брела домой из школы. Каждый божий день с тех пор, как умерла Памела, был несчастным, но сегодня, когда они играли в нетбол, мисс Свифт, учительница, спросила ее перед всем классом, откуда у нее синяки сзади на ногах.

Адель ответила, что не знает, — это было первое, что пришло ей в голову. Мисс Свифт сказала, что это смешно, но ее проницательный взгляд ясно показывал, что она очень хорошо знала, откуда эти синяки.

А правда была в том, что Роуз ударила ее кочергой утром в предыдущую субботу. Адель сидела на корточках, разжигая огонь, и нечаянно просыпала пепел на ковер. Тогда-то Роуз и ударила ее. В тот день Адель еле могла ходить. Но к утру понедельника боль стала терпимой, и, к счастью, ее спортивные шорты были достаточно длинными, чтобы скрыть рубцы. Но она не подумала, что, когда будет играть в нетбол, ей придется раздеться до спортивных трусов.

Возможно, если бы мисс Свифт спросила ее о синяках, когда Адель была одна, она могла бы рассказать правду, но при всех девочках, которые могли услышать, она не смогла этого сделать. К тому же многие из них тоже жили на Чарлтон-стрит, и Адель не хотела, чтобы все они побежали домой и рассказали своим матерям, что Роуз Талбот сошла с ума.

Адель знала, что это не преувеличение, потому что отец за последнее время уже сто раз сказал об этом. Роуз била не только ее, она била и Джима, когда пила. А пила она сейчас все время, и все разваливалось по частям. Она не готовила еду, не покупала продукты, не убирала в квартире, не стирала. Ее никогда не было дома, когда Адель приходила на обед, а когда она возвращалась из школы во второй половине дня, та обычно спала пьяная.

Адель пришлось заниматься уборкой, и отец, когда возвращался с работы, посылал ее обычно за рыбой и картошкой. Если он жаловался, что нет обеда, мать начинала либо плакать, либо ссориться и часто убегала в паб, Джиму же приходилось идти за ней и возвращать ее домой.

Все это было так ужасно. Адель с младенчества сопровождало плохое настроение и мрачное молчание матери — это было такой же частью ее жизни, как ходить в школу или относить белье в прачечную при городских душевых. Но теперь Роуз больше не молчала, она вопила, орала и ругалась, часто швыряла что под руку попадется, и Джим тоже приходил в такое же состояние.

Раньше он всегда был тихим человеком, и любимым ругательством матери в его адрес было слово «слабак». Но сейчас Роуз подначивала его, говоря, что он глупый и заурядный, и постепенно он стал таким же злобным, как и она. А пару вечеров назад он даже запустил в нее утюгом.

Адель хорошо знала, что отец был слегка медлительным, он мог читать только простые слова, и ему нужно было очень тщательно все объяснять, прежде чем он начинал понимать. Но он неплохо считал и по-настоящему сердился, когда Роуз тратила много денег на выпивку. Адель слышала, как он говорил матери, что ему урезали жалованье, потому что его начальство получало недостаточно заказов на строительство. Еще Джим постоянно повторял, что его могут совсем вышвырнуть с работы, но даже эта угроза ни к чему не приводила.

Когда Адель вошла в подъезд, миссис Паттерсон открыла дверь своей квартиры, и по выражению ее лица и по тому, как она уперлась руками в бока, было ясно, что она сердита.

— Твоя мамочка опять за свое взялась! — выпалила она. — Я больше не собираюсь это терпеть, как бы мне ни было жаль твою сестру.

Миссис Паттерсон была хорошей женщиной. У нее было трое детей, но она всегда возилась с Адель и Памелой и часто приглашала их на чай, если матери нужно было куда-нибудь уходить. Она была небольшого роста, крепкого телосложения, с черными как смоль волосами, заплетенными в косу вокруг головы. Адель и Памела часто думали, какой длины у нее были бы волосы, если бы она их распустила. Памела была уверена, что они достали бы ей до самых лодыжек.

— За что взялась? — спросила Адель.

— Орет вниз с лестницы на Иду Мэннинг, — миссис Паттерсон глазами показала на квартиру на втором этаже. — Обвиняет ее, что та якобы украла у нее пакет с овощами из бакалеи, который она оставила в холле. Твоя мать и близко с бакалейной лавкой не проходила, единственный магазин, куда она ходит, — это тот, который без лицензии.

— Извините, — сказала Адель тихо. Она понимала, что у миссис Паттерсон кончилось терпение, раз уж она ей пожаловалась. Обычно она была очень доброй. Но Адель не остановилась поговорить с ней, потому что знала — мать сдерет с нее шкуру живьем, если застанет ее разговаривающей с соседями.

— Извинениями тут уже не обойдешься. Я и от твоего отца только это и слышу, — сказала миссис Паттерсон, грозя пальцем Адель. — В этом доме полно детей. Нам здесь не нужны пьяницы и скандалистки. Мы все пытались помочь ей после того, как она потеряла Памелу, и что мы получаем в ответ?

— Я ничего не могу сделать, — сказала Адель и начала плакать. Она чувствовала, что больше уже не выдерживает. С каждым днем ей все страшнее было идти домой.

— Ну ладно, не плачь, — сказала миссис Паттерсон, и ее прежде жесткий голос смягчился. Она подошла к Адель и потрепала ее по плечу. — Ты хорошая девочка, ты этого не заслуживаешь. Но ты должна поговорить с папой. Если он наконец не положит этому конец, вас всех вышвырнут на улицу.

В тот вечер Адель была одна в гостиной, когда отец вернулся домой позже обычного.

— Где она? — спросил он.

— Вышла, примерно полчаса назад, — сказала Адель и снова начала плакать. Мать лежала в спальне, когда она пришла из школы, поэтому Адель на какое-то время была оставлена в покое. Позже она принесла ей чашку чая, и мать ударила ее по лицу, когда она спросила, есть ли что-нибудь к чаю. — Еды в доме нет, но может быть, она пошла что-нибудь купить, — добавила она.

Отец глубоко вздохнул и тяжело опустился на стул, не снимая пальто.

— Я уже не знаю, что делать, — сказал он беспомощно. — Ты тоже не помогаешь, только расстраиваешь ее.

— Я ничего ей не делаю и ничего не говорю, — возмущенно ответила Адель. — Это все она.

Она была так голодна, что ее тошнило, а в буфете не было ни корки хлеба. Она уже привыкла, что отец во всем обвинял ее, но на этот раз Адель не собиралась терпеть.

Она сердито принялась рассказывать ему, что говорила миссис Паттерсон.

— Разве ты не можешь ничего сделать, папа? — умоляла она.

Она ожидала оплеухи, но, к ее ужасу, Джим просто горестно посмотрел на нее.

— Она не обращает внимания на все мои слова, — сказал он, медленно покачав головой. — Как будто я причина всех ее бед.