Она заварила еще один чайник и, пока занималась чаем, поглядывала на Майкла. Он сидел, глубоко задумавшись, вероятно, еще в бОльшем удивлении, чем с утра, когда пришел сюда.
Вчера вечером она бы сорвалась, предупредила бы, что, если он еще раз дотронется до Адель, ему придется иметь дело с ней. Но утром до нее дошло, что такая линия поведения была бы неправильной. Она не хотела отпугнуть его, и в любом случае чутье подсказало ей, что ее внучка, вероятно, слишком сильно отреагировала на обычную попытку потрогать ее. Он был чувствительным и очень интеллигентным молодым человеком, и если кто-то и сможет добраться до сердца Адель и вылечить ее душевную рану, то это будет именно он.
— Так что это за слухи по поводу того, что ты собираешься вступить в ВВС? — спросила она весело, ставя чайник на стол.
Глава четырнадцатая
— Не делай этого, это ужасно! — воскликнула Адель, схватив Майкла за руку, в которой он держал травинку. Они лежали под весенним солнцем на Галечном мысе рядом с Истборном. Когда она на минутку задремала, Майкл провел травинкой по ее ноздре.
— Ну тогда проснись, — сказал он, широко улыбаясь. — Я хочу поговорить.
Была Пасха, прошло около трех месяцев с их размолвки в январе, Майкл отпросился на ночь через несколько дней после этого и приехал к Адель, чтобы уладить ситуацию. Она была вся в слезах и извинялась, говоря, что не знает, почему была такой странной с ним в тот день. Майкл повел ее ужинать и, как только она снова расслабилась, убедил ее рассказать о матери и о ее детстве в Лондоне.
Рассказ о том, что она пережила, был шоком для него, и конечно, он огорчился, поняв, что она не до конца ему доверяла, если утаивала такие важные события своей жизни. Но когда она излила всю боль и грусть своего прошлого, он увидел, что ей стало легче, и это объяснило многие вещи, которые приводили его в недоумение в прошлом.
Майклу не хотелось расставаться с Адель в тот вечер, потому что она очень разволновалась, и он даже не мог сказать, когда увидится с ней снова. Он написал ей, вернувшись в лагерь, рассказывая, как сильно он ее любит и как он счастлив, что между ними больше нет тайн. Когда он позвонил ей через несколько дней, она снова была такой же веселой и энергичной, как и прежде, и сказала ему, чтобы он не беспокоился из-за нее, что у нее все в порядке и что ей жаль, что она под Новый год была в таком ужасном и странном настроении. Они не смогли увидеться до этого дня, но разговаривали по телефону как ни в чем не бывало.
— Так о чем ты хочешь поговорить? — спросила она, переворачиваясь со спины на живот и опираясь на локти. — О, я знаю, о том, как тебе идет форма и какой ты в ней красивый.
Майкл рассмеялся.
— Нет, это я уже знаю, и еще я знаю, что буду лучшим пилотом в мире.
— Ну тогда больше почти не о чем разговаривать, — сказала она. — Если ты только не хочешь послушать о суднах, графиках температуры или о пациентах в моей палате.
Майкл проводил у матери все пасхальные каникулы, якобы зубря и готовясь к выпускным экзаменам, которые ждали его в Оксфорде через несколько дней. Адель удалось получить три выходных дня, чтобы провести их с ним, но завтра она собиралась начать работу в отделении гинекологии.
Им повезло с погодой, было необычно тепло и солнечно для апреля, и Майкл, которого только что приняли в ВВС, был очень возбужден и почти ни о чем больше не мог говорить.
— Я думал, ты мне расскажешь больше про «Пихты», — сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в лоб. — По-моему, там случилось что-то очень ужасное, раз ты оттуда прошла пешком до самого Рая.
Больше всего Майкла расстраивало, когда они перезванивались или переписывались, ее нежелание обсуждать серьезные вещи. Они рассказывали друг другу, что происходит с ними каждый день, обсуждали работу, друзей, кое-какие сплетни. Майклу же хотелось знать больше подробностей из детства Адель, и, размышляя о том, что она уже успела ему рассказать, он понял, что она не сказала практически ничего о том месте, которое называла «Пихтами» и откуда сбежала. Это явно было ужасное место, иначе бы у нее не было необходимости сбегать оттуда в поисках совершенно незнакомого ей человека. Майкл подумал, что большинство людей пытались бы объяснить, чем это место было так ужасно. Разумеется, за исключением случая, если бы то, что произошло с ними там, было настолько отвратительно, что они были бы не в состоянии говорить об этом.
Ему на ум снова и снова приходили загадочные замечания миссис Харрис по поводу прошлого Адель в тот раз, когда она велела ему прийти поговорить. Он в полной уверенности ожидал, что получит взбучку и что ему запретят встречаться с Адель. Потому что именно так поступило бы большинство родителей или опекунов девушки, если бы они подозревали, что молодой человек к ней подбирается, имея не совсем честные намерения.
И все же миссис Харрис была спокойной и ни в чем его не обвиняла. Она только пыталась выудить у него, что Адель рассказала ему о своем прошлом.
Когда Адель в конце концов призналась, что ее мать поместили в клинику для умалишенных, Майкл подумал, что это и есть та ее тайна, из-за которой она испытывает чувство вины. И только значительно позже он начал сомневаться в этом. Почему она должна была бояться раскрыть это? У него такая же сумасшедшая мать, поэтому он вряд ли был бы от этого в ужасе. Должно было быть что-то еще, и он преисполнился решимости узнать это.
Майклу не очень хотелось проводить все пасхальные каникулы с матерью — оставаться с ней больше чем на пару дней всегда было мукой. Но он не смог договориться, что приедет только на те три дня, когда Адель была свободна, и ему пришлось, сжав зубы, водить мать по магазинам и по старым подругам в надежде, что, когда он начнет уходить из дома один, она не поднимет скандал. К счастью, она ничего не заподозрила, когда он якобы поехал в Брайтон за какой-то особенной книгой, потом обедал с другом из Оксфорда, который жил неподалеку, и когда сегодня придумал отговорку, что хочет погулять по холмам. Может быть, ей точно так же было скучно в его обществе, как и ему с ней. Он надеялся, что никто не доложит ей, что его видели с Адель, потому что в противном случае приступ ярости был бы гарантирован.
Радость от встречи с Адель и возбужденное состояние оттого, что его недавно приняли в ВВС, означали, что он еще не готов к тому, чтобы мягко расспросить ее про «Пихты». Последние два дня он мучил ее разговорами о полетах и, разумеется, о серьезной возможности войны, а также о том, что она могла означать для них. Адель могли перевести в военный госпиталь или даже в гражданский госпиталь в Лондон, а у него не было ни малейшего представления о том, где он мог бы базироваться. Но оставалось мало времени, и после сегодняшнего дня у него вряд ли получилось бы встретиться с ней до конца июня или июля.
— Ну же! Расскажи мне об этом, — подталкивал он ее.
— Ты вряд ли захочешь слушать об этом месте, — сказала она небрежным тоном. — Это неинтересно, и я была там недолго.
— Это интересно, потому что ты оттуда сбежала, — настаивал он. — Почему ты это сделала?
— Я тебе уже говорила. Я хотела узнать, есть ли у меня бабушка и дедушка. Мне просто потребовалось больше времени, чтобы добраться туда, чем я представляла себе. Ну а теперь поцелуй меня и скажи, что ты меня любишь.
Она легла на спину и протянула к нему руки. Майкл посмотрел на нее и улыбнулся, потому что она была такая красивая. Розовые от солнца щеки, развевающиеся от ветра волосы и глаза почти янтарного цвета. Сегодня большинство девушек, казалось, сходили с ума от искусственной красоты, насаждаемой Голливудом. Они завивали волосы, выщипывали брови, чтобы придать лицу постоянно удивленный вид, и часто красились так сильно, что выглядели старше своих лет. Но Адель носила волосы распущенными, когда была не на дежурстве, и они так развевались и сияли, что хотелось их потрогать. Она не пудрила нос, не пыталась изменить своих форм ношением корсетов. Она была такой же естественной и изящной, как лебедь. И он знал, что будет любить ее до самой смерти.
