— Я люблю тебя, Адель! — выпалила она. — Ты полностью переменила мою жизнь своим появлением здесь. Как бы я хотела сделать что-нибудь, чтобы поправить ситуацию с Майклом. И еще мне так хотелось бы рассказать тебе о твоей матери что-то хорошее. Но я не знаю, что сказать, кроме того, как много ты для меня значишь.
Адель в удивлении смотрела на нее, потом начала смеяться.
— Ох, бабушка, — сказала она, смеясь и плача одновременно. — Я не уверена, что мне нравится, когда ты сентиментальничаешь. Это совсем не похоже на тебя.
Хонор не могла сдержать улыбки.
— Знаешь, что с тобой не так, девочка? — спросила она.
Адель отрицательно покачала головой.
— Скажи мне, — попросила она.
— Ты слишком похожа на меня, и как бы это не обернулось плохо.
Глава тринадцатая
1938
— Сестра Талбот! Миссис Дрю нужно сменить повязку! — крикнула сестра Макдональд, идя через проходную комнату, где Адель как раз собиралась вылить и сполоснуть судно.
— Да, сестра, — сказала Адель и, как только медсестра скрылась из виду, скорчила рожу любящей распоряжаться женщине, которая управляла женской хирургией железной рукой.
Было первое января, и в больнице не хватало персонала из-за вспышки гриппа. Адель сама не очень хорошо себя чувствовала, не потому что у нее был грипп, а потому что она с несколькими другими студентками-медсестрами допоздна веселилась, встречая Новый год дешевым шерри. Она была уверена, что сестра Макдональд знала об этом и поэтому преследовала ее весь день.
Она начала свою практику в качестве медсестры в госпитале Буханан в Гастингсе в апреле. Платили всего десять шиллингов в неделю, и рабочий день был долгим, но она жила вместе с другой практиканткой в хорошей комнате, ей предоставлялась еда три раза в день, и она подружилась не с одним десятком девушек. Анжела Дэлтри, ее соседка по комнате, была прелестной, ветреной девушкой из Бексхилла, и поскольку они почти всегда работали в одну и ту же смену, то проводили много свободного времени вместе.
Работа медсестры оказалась для Адель совсем не тем, чего она ожидала. Поскольку она никогда не была в больнице до того момента, как начала практику, она рисовала все это в более романтичных красках, представляя себя неким ангелом милосердия, промокающим лбы платочком, измеряющим температуру и расставляющим цветы на столиках у больных. Она, разумеется, знала, что столкнется со рвотой, кровью и суднами, но не предвидела, что это будет с утра до ночи и что ей, как практикантке, будут скидывать всю самую неприятную работу. И еще она никогда не представляла, что может быть столько правил. Не садиться на кровати, убирать все волосы под свою накрахмаленную шапочку, чтобы ни один не выбился. Сестра Макдональд была крайне суетливой, и у нее были глаза на затылке. Адель в первый день работы в палате получила невероятную взбучку за то, что съела ириску. Ее угостила одна из пациенток, но если послушать крики и ругань сестры по этому поводу, можно было подумать, что она украла целую коробку и запихнула в рот сразу все конфеты.
И все же сама профессия ей нравилась. Было так приятно наблюдать, как люди постепенно выздоравливают после операций, звать, что хотя она была лишь мельчайшим винтиком в том колесе, которое называлось больницей, это была существенно важная работа. Пациенты были благодарны ей за уход, проявляли к ней такой же интерес, какой она проявляла к ним, а общение с другими медсестрами было таким веселым.
Поставив чистое судно на место на полке, Адель ухватилась за тележку с перевязочным материалом и направилась к миссис Дрю. Это была полная женщина лет сорока с небольшим, с седеющими волосами, которая чуть не умерла от перитонита, и Адель к ней очень привязалась.
— Пора менять вашу повязку, — сказала она, задвинув шторку вокруг кровати пациентки.
— Снова? Только не это! — вздохнула миссис Дрю и отложила журнал, который читала. — Я иногда думаю, что вы так и ждете, пока кто-нибудь наконец удобно устроится, а потом набрасываетесь на него.
— Конечно, так оно и есть, — рассмеялась Адель. — Нам же нужно что-то делать, чтобы оправдать нашу чудовищно большую зарплату. — Она подняла ее ночную рубашку, открывая повязку на животе, затем осторожно сняла ее. — Заживает очень хорошо, — сказала Адель. — Думаю, скоро вы сможете отправиться домой.
— Я не тороплюсь, — с улыбкой сказала миссис Дрю. — Здесь мило и тепло, и это такое удовольствие, что можно полежать. А как только я попаду домой, мои снова будут ждать от меня, чтобы я их обслуживала.
У миссис Дрю было шестеро детей от трех до шестнадцати лет. Она много месяцев не обращала внимания на боль в животе, потому что у нее не было времени для себя и она не могла платить за лечение.
— Сестра объяснит им, как обстоит дело, — с усмешкой сказала Адель. — Вы перенесли серьезную операцию, и дома вам нужно будет пощадить себя, не носить тяжелых сумок, ведер с углем и даже вашего малыша. Все это придется делать за вас вашему мужу или кому-то из старших детей.
Миссис Дрю бросила на Адель насмешливый взгляд.
— Размечталась я! — сказала она. — Когда я вернусь домой, это место будет не сильно отличаться от свинарника. Сестра, если у вас есть хоть немного здравого смысла, не выходите замуж. Как только закончится медовый месяц, начнутся одни трудности.
У Адель было много таких стоических пациенток, как миссис Дрю. Они всегда ставили мужа и детей на первое место, не обращая внимания на собственные потребности. Большинство воспитывали детей в бедности, в ужасных условиях в доме, но каким-то образом сохраняли при этом живое чувство юмора. У миссис Дрю был особенный, черный юмор — она называла своего мужа «Эрик-кабан», потому что он чаще ворчал, чем разговаривал с ней. Она заявляла, что подумывала о том, чтобы согнать всех своих детей и бросить их на пороге приюта, чтобы побыть немного в покое, И все же ее лицо расплылось в широкой улыбке, когда Эрик пришел навестить ее, и она написала отдельные записочки всем детям, потому что им не разрешили войти в палату.
— Держу пари, если бы вы могли начать все сначала, вы все равно вышли бы замуж, миссис Дрю, — сказала Адель, очищая шов, прежде чем перевязать его.
— Думаю, что да. Но я бы дала ему затрещину в самый первый раз, когда он начал бы ворчать, — хмыкнула миссис Дрю. — А вы с кем-то встречаетесь?
Адель отрицательно покачала головой.
— Но вам кто-нибудь нравится?
Адель хихикнула. Было странно, что эта женщина, которая часто говорила, что замужество и дети — это для дураков, так заботилась о том, чтобы все нашли себе пару.
— Наверное, да, — призналась она, думая о Майкле. — Но ничего не получится. Его родители никогда меня не примут.
— Я была бы на седьмом небе, если бы мой мальчик Рони нашел такую милую девушку, как вы, — сказала миссис Дрю. — Вы умная, хорошенькая, и с вами приятно разговаривать. Его родителям надо показаться врачу, у них не все в порядке с головой.
Адель опустила ночную рубашку женщине и снова укрыла ее одеялом.
— Я сама часто так думала о них, — сказала она, подмигнув. — Ну а теперь отдыхайте, миссис Дрю, и никаких хождений по палате. Катя перевязочный столик обратно, Адель думала, где сейчас Майкл и был ли он в Винчелси на Рождество, чтобы увидеться с матерью. Она работала и на Рождество, и на Boxing Day[2], так что не смогла поехать домой. Но с завтрашнего дня у нее будет два выходных, и она надеялась, что у бабушки для нее припасена масса новостей.
В январе прошлого года Майкл написал ей, снова извиняясь за поведение родителей. Это было странное письмо, она чувствовала в нем глубокую грусть и множество недосказанного. Читая между строк, она поняла, что отец устроил ему из-за нее скандал и почти наверняка настаивал, чтобы они больше никогда не виделись. Майкл, вероятно, понимал, что ему следует повиноваться отцу, но поскольку он был добрым человеком, то не написал об этом, чтобы не сыпать соль на рану.
