Любой, заглянув в комнату, подумал бы, что она наказана, потому что это было солнечное весеннее утро и все остальные дети играли в саду. Но хотя звуки их голосов долетали через открытое окно, у Адель не было желания быть с ними. Она была более чем рада получить еще один урок от своего учителя.

— Уже больше месяца, сэр, — ответила она.

— Ты счастлива здесь?

Ее слегка поразил этот вопрос. У взрослых не было привычки спрашивать ее о таких вещах.

— Да, сэр, — сказала она радостно.

Мистер Мэйкпис облокотился о подоконник, и аромат табака из его трубки заглушил запах свежескошенной травы, который только что доносился через окно. На нем сегодня была белая рубашка с открытым воротом и серые фланелевые брюки, и хотя он не выглядел таким внушительным, каким казался в темном костюме, зато казался более доступным.

— Только «да»! Ты не объяснишь, отчего ты здесь счастлива, или есть какие-то «но»? — спросил он с насмешкой.

Адель нахмурилась в недоумении, и от этого он рассмеялся.

— Ну, ты могла сказать: «Да, я здесь счастлива, но я все еще ненавижу географию», — сказал он, махнув на нее своей трубкой.

— Но я уже ее не ненавижу, — сказала она быстро. — С тех пор, как вы начали учить меня.

— Означает ли это, что ты счастлива здесь из-за меня?

Адель знала, что это так, она обожала его и жила ради этих уроков, которые он давал специально для нее. Но ей не хотелось признаваться в этом: с раннего детства она усвоила, что более безопасно не проявлять свои подлинные чувства.

— Из-за всего, — уклончиво сказала она. — Мне нравится дом, другие дети, сад.

— А я? — прервал он.

— Да, — сказала она робко. — И вы.

— Это хорошо, — произнес мистер Мэйкпис, вставая со стула и подходя к ней. — Потому что ты с каждым днем становишься для меня все более особенной, — сказал он и поцеловал ее в макушку.

Адель захлестнула волна чистой радости. Она обожала его почти с первого момента их встречи, ловила каждое его слово и была грустной в те дни, когда он уезжал из дому. Но она никогда не ожидала, что он будет чувствовать нечто подобное к ней. Она была некрасивой и скучной девочкой, обреченной на то, чтобы стоять в стороне.

— Тебе приятно, что ты для меня особенная? — спросил он, опускаясь на колени перед ее стулом и обнимая ее.

Его голос был низким и нежным. Запах его лавандового масла для волос, табака из его трубки и пальцы, нежно ласкавшие ее бок, чуть не свели ее с ума.

— Да, — прошептала она. — Потому что вы тоже для меня особенный.

Мистер Мэйкпис смотрел на нее так внимательно, что она не выдержала и опустила глаза.

— Поцелуй меня, Адель, — сказал он мягко.

Слегка смущенная, она быстро клюнула его в щеку. Но он коснулся рукой ее щек и притянул ее ближе к себе.

— В губы, — прошептал он. — Именно так делают люди, которые любят друг друга.

Адель была настолько взволнована его словами, что обвила руками его шею и охотно поцеловала, но его усы пощекотали ей губы, отчего она рассмеялась и вырвалась.

— Ты считаешь меня смешным? — спросил он.

Его темные глаза просверлили ее, и лицо стало строгим.

— Нет, просто ваши усы колючие, — сказала она поспешно.

Он встал с колен, и Адель испугалась, что обидела его, но, к ее удивлению, он поставил ее на ноги, затем снова сел и притянул ее к себе на колени.

— Значит, если я сбрею их, ты попробуешь снова? — спросил он.

Ее чуть укололо беспокойство. Она хотела, чтобы ее приласкали, но мистер Мэйкпис делал это неправильно. Он очень крепко прижимал ее к себе одной рукой, а другая его рука лежала на ее бедре.

— Сейчас я должна идти, пора помогать готовить чай, — сказала она, пытаясь вывернуться.

— Нет, еще не пора, — сказал он, снова притягивая ее к себе. — Миссис Мэйкпис поехала в город, как всегда в пятницу после обеда. Знаешь, мы не начнем пить чай, пока она не вернется. У нас еще есть масса времени. Разве ты не хочешь быть моей особенной девочкой и немного приласкаться?

Он выглядел обиженным, и его большие карие глаза стали такими печальными, что Адель была вынуждена обнять его руками за шею и крепко прижаться к нему.

— Вот так лучше, — пробормотал он ей в шею. — Я думаю о тебе как о моей маленькой особенной девочке. Мне нужно обнимать тебя.

Позже, в тот же день, Адель сидела на табурете в ванной и вытирала малышку Мери, пока Берил мыла Сьюзен и Джона в воде, оставшейся после купания Мери. Эту часть дня Адель любила больше всего. Мери была упитанным и спокойным ребенком и с радостью реагировала на щекотание и игры. Сьюзен и Джон тоже были веселыми детьми, они были счастливы, что просто сидят в ванне, смеются и брызгают друг на друга. Берил всегда была здесь менее колючей и менее напряженной, и Адель предположила, что это потому, что миссис Мэйкпис никогда не приходила посмотреть, что они делают с младшими детьми.

Адель хотела по-настоящему подружиться с Берил. Это было естественно, у них была разница в возрасте всего лишь в год, и они много времени проводили вместе. Но Берил никогда не начинала разговор, она вообще почти никогда не смеялась и, казалось, ушла в свой собственный мир.

Не помогало и то, что миссис Мэйкпис всегда находила, за что ее ругать. Адель часто видела Берил ошеломленной и потерянной, она оживлялась, только когда возилась с малышами.

— У тебя шея сзади немного обгорела, — сказала Адель, замета раздраженное красное пятно, когда девочка наклонилась над ванной. — Там болит?

— Да, очень, — сделала гримасу Берил, дотронувшись до обожженного места рукой. — Я сказала миссис Мэйкпис, но она велела мне перестать жаловаться.

— Она не проявит интереса, пока у тебя не начнут отпадать ноги, — сочувственно сказала Адель. — Но в буфете есть немного лосьона из каламина, я вчера видела. Он облегчит боль. Я вотру его тебе, когда мы уложим этих троих.

Худое лицо Берил расплылось в широкой улыбке благодарности.

— Спасибо. Вот чего здесь мне больше всего не хватает. Моя мама всегда замечала такие вещи, как солнечный ожог или счесанные колени. А твоя?

Адель покачала головой.

— Нет? — воскликнула Берил в шоке. — А папа?

— Он не заметил бы, даже если бы я загорелась, — сказала Адель. — Он даже не взглянул на меня с того момента, как маму отвезли в больницу.

Месяц назад эту информацию нельзя было бы вырвать у нее даже под пыткой, но Адель была больше заинтересована в том, чтобы поддержать разговор, чем сохранить свою преданность человеку, который не хотел ее видеть.

— А какой твой папа?

— Ничего, когда не пьет, — сказала с тоской Берил. — Поэтому нас забрали, когда мама заболела. Он ушел в запой.

— А что это? — спросила Адель.

Берил пожала плечами.

— Пил все время, не приходил домой и все такое.

Адель хотела задать конкретный вопрос об отце Берил, но не знала, как подойти.

— А твой отец… — она на мгновение заколебалась. — Ну, он ласковый с тобой?

Берил сморщила лоб.

— То есть? Значит, обнимает ли меня и все такое?

Адель кивнула.

— Да, все время. Даже еще больше, когда выпьет.

Разговор внезапно прервался, когда Сьюзен попало в глаза мыло и она расплакалась. К тому времени как старшие девочки вымыли мыло из глаз, вытерли девочку и надели на нее ночную рубашку, Адель не придумала, как снова возобновить разговор.

Она хотела узнать на самом деле, целовал ли папа Берил когда-нибудь ее в губы. Мистер Мэйкпис снова сделал это с ней, после того как долгое время ласкал ее. У нее по коже пробежали мурашки, и это смутило ее. Она почувствовала почти облегчение, когда время урока подошло к концу, но при этом она боялась, что он перестанет любить ее, если она не захочет снова поцеловать его.

Адель подумала, что если бы знала, как на самом деле настоящие отцы ведут себя по отношению к дочерям, у нее не было бы этого странного чувства по отношению к мистеру Мэйкпису. О Джиме Талботе думать было нечего, она не помнила, чтобы он целовал или обнимал ее, даже когда она была маленькой, хотя помнила, как он подбрасывал Памелу в воздух, чтобы она смеялась.