Но пока в Нью-Йорке Джордж слушает лекции, за пределами огороженных (в прямом смысле, высокие стены строят даже вдоль побережий, чтобы «длинноволосые» не высаживались с моря) и тщательно охраняемых (полицией и армией с боевыми роботами) территорий, где живут богатые, уже давно идет настоящая война. Беседа Джорджа и Родиона (весьма таинственного персонажа, который на момент действия романа тоже живет в Нью-Йорке) показывает, насколько далеки богатые обитатели Манхэттена от событий, происходящих не только на других континентах, но и за пределами города, где они живут:
— Эти новости из Флориды плохи, — сказал Родион.
— Что?
— Иногда я удивляюсь тому, почему следить за новостями так ужасно немодно, — сказал Родион, — я имею в виду, что я, полагаю, неподобающе старомоден. Однажды — я не думаю, что стоит вдаваться в детали здесь и сейчас — но однажды, знаете ли, я сам был новостью. Поэтому с тех пор я довольно бдительно слежу за ними. Просто я не мог обсуждать это в вежливых разговорах на вечеринках, — он усмехнулся про себя.
Если бы не его стремление говорить о себе, Джордж мог бы последовать за намеком « когда-то я был новостью». Вместо этого он сказал:
— Что до просмотра новостей, это одна из моих особенностей. Я имею в виду, что я не раб моды прятать голову в песок.
— А что вы думаете о событиях во Флориде?
— События во Флориде, — сказал Джордж, кивая. Потом: — События когда?
Родион провел большим пальцем по своему лысому черепу:
— За последние несколько недель.
— Там что-то было, — сказал Джордж, глядя в утробу кофейной кружки из белого камня, — думаю, были бунты. Хотя бунты есть всегда.
— Ну, — с сомнением сказал Родион, — полагаю, это так. Хотя и не в Нью-Йорке!
— Раньше при очистке Куинс были проблемы.
— Да! Верно! Думаю, я хотел сказать: не на Манхэттене.
— Господи, нет, — с чувством сказал Джордж, — слава богу, не здесь.
— Я думаю, — неуверенно сказал Родион, — что во Флориде дело не ограничилось просто так называемыми «бунтами», — а когда Джордж уставился на него с напряженностью куклы, глядя большими глазами с черными зрачками, словно у акулы, Родион добавил:
— Думаю, оно было более согласованным. Попытка революции.
— Правда? — теперь Джордж почувствовал, что это тема, о которой он кое-что знает!
— Длинноволосые захватили почти весь Кис. Много людей было убито. Они называли себя спартаковцами — не то чтобы то, — Джордж моргнул, — не то, чтобы то, как они себя называют, имело значение. Сейчас их сотни тысяч в море, на десятках тысяч небольших лодок. Под этим именем.
— В море! — теперь Джордж, подумав об этом, заметил множество показанных в новостях изображений выглядящих потрепанными флотилий. Но поскольку у него была привычка смотреть новости с приглушенным звуком и отключенной лентой текста, он не был вполне уверен, что означают эти изображения.
— Они могут жить в море так долго, как захотят, — сказал Родион, — опреснитель в лодке для воды и бесконечное сияние солнца. Для них это идеальное место, правда. В любом случае опасения были в том, что их действия скоординированы. Они проделали нечто вроде десантной операции, захватили Кис. Потом они начали вторжение на материк. Число погибших исчислялось тысячами. Несколькими тысячами.
— Боже мой, — сказал Джордж.
— Сейчас, разумеется, его уже остановили, — сказал Родион, не будучи уверенным, почему он чувствовал желание успокоить этого человека. Кроме того, конечно, что этот человек — его волосы доставали до плеч, как у мятежного тинэйджера — вызвал у него некоторый проблеск отеческого инстинкта. — К счастью, власти стали достаточно хорошо справляться после Триюниона.
— Я всегда буду помнить о Триюнионе, — благочестиво сказал Джордж, — я помню, что в Триюнионе были беспорядки, когда похитили Лиа. Эти две вещи некоторым образом связаны у меня в памяти.
— Лучше смотреть новости, — сказал Родион, — чем попасть в новости.
— Я люблю смотреть, сказал Джордж, неосознанно цитируя.
— А эти облака, — через некоторое время сказал Родион, — те, что скользят поверху с востока. Теперь они выглядят слишком похожими на café noir. Не уйти ли нам внутрь до того, как разразится гроза?
— Да, сказал Джордж, вставая, — пойдемте.
Судя по тому, что Джордж забыл смысл легенды о страусе, плоха и общая ситуация с образованностью и начитанностью. Хотя многие из богатых и чувствуют опасность своего положения, они не знают точно, чего и кого боятся, как показывает диалог Питера и Мэри (жены Джорджа). Социальные науки в этом мире явно сильно деградировали.
— Опасность исходит не от длинноволосых, — сказал Питер, — конечно, я знаю, что люди беспокоятся из-за них. Громадные массы, немытые массы. Но настоящая опасность — не они.
— Неужели?
— Нет. Опасны имеющие средний заработок. Те, кто всю жизнь борются за то, чтобы зарабатывать столько, что хватает лишь на еду, те, кто завидует состоятельным, отчаянно пытающиеся не свалится в выгребную яму к по-настоящему бедным. Это те, за кем нужно следить.
— Вы на самом деле не понимаете основ, — сказала ему Мэри.
— Да!?
— Бедные и есть опасность. У нас есть способ контролировать люмпен-буржуазию. У нас есть нечто, чего они хотят. Правда в том, что мы — то, что они хотят, то, кем они хотят стать. Они не хотят уничтожить нас, потому что они стремятся стать нами и уничтожить нас означало бы разрушить их собственные мечты. Бедные — другое дело. Мы не можем предложить им ничего в качестве приманки и ничего, в чем мы можем им отказать в качестве наказания.
Но есть и те, кто откровенно ненавидит и презирает и длинноволосых, и тех, кто работает. Среди них Арто, участвовавший в подавлении восстания во Флориде, который считает себя сверхчеловеком, о чем он проговаривается в диалоге с Родионом:
— Мы? — мягко спросил Родион.
— Богатые. Да, знаю, длинноволосые иногда цепляются за жизнь целую вечность, как мох или что-то подобное. Но я не называю это настоящей жизнью. И по моему опыту работающие простаки изнашивают себя, словно части машины, своей безостановочной деятельностью. Обычно они долго не живут. Мы же — вершина всего сущего, не так ли? Мы — это то, для чего все существует. Мы — сверхмужчины и сверхженщины.
— Я сам был работающим простаком, — скромно сказал Родион, — много десятилетий.
С другой стороны, есть и коротковолосые, сочувствующие длинноволосым, например, продающие спартаковцам оружие. Спартаковцы — одно из самых многочисленных движений «длинноволосых». Их агитаторы добираются даже до отдаленных мест, но программа их, за исключением общей идеи восстания и избавления от богатых, весьма туманна. В этом мире есть и марксисты (или, по крайне мере, те, кто себя так называет), но они лишь коротко упоминаются и об их планах ничего не известно. Спартаковцы же, похоже, в теоретическом плане скатились в домарксистскую эпоху, мечтая о некоей утопии для длинноволосых в тропиках, где вдоволь солнечного света. А в своих речах они нередко используют цитаты (иногда слегка перефразированные) из «Маскарада анархии» Перси Шелли:
Но женщина-спартаковец продолжала говорить все более и более страстно, — Нас много — скуден счет врагов, — сказала она, — мы сильны, а они слабы. Мы можем выдерживать испытания там, а их жизнь, увы, полна неожиданностей. Почему мы просто не избавимся от них? Присоединяйтесь к нам, живите с нами и для нас и великой цели! Станьте чем-то большим, чем вы есть сейчас! Восстаньте ото сна, как львы! Товарищи, революция грядет!
Юная девушка по имени Исса, бежавшая из одной из деревушек где-то в современной восточной Турции, собирается присоединиться к небольшой группе спартаковцев, лидер которой — пожилая женщина, которую зовут Судхир. Недоверие преодолевается не сразу...
