Повернувшись, он вышел из каюты.

Спать! Пять минут назад я желал этого больше всего на свете. Но сейчас сон не шел. Не сказал бы, что я испугался, совсем нет. Просто ощущал неловкость. Странное поведение этого человека меня не удивляло. Ведь он пробыл на корабле в полном одиночестве целых двенадцать часов, пытался растопить котлы, работал до изнеможения. Двенадцать часов ада — этого вполне достаточно, чтобы вывести из равновесия любого человека. Но если он капитан, то почему его имя не Таггард? И почему на судне не подали сигнала бедствия?

С трудом я поднялся с койки, натянул морские сапоги, лежавшие под столиком, и, пошатываясь, вышел в коридор. Первым делом я направился на мостик. Моросил дождь, и видимость сократилась до мили. По-прежнему дул штормовой ветер.

Компас указывал, что судно обращено носом на север. Ветер же дул в западном направлении, почти точно в сторону Питер-Порта…

Я зашел в штурманскую. На карту было нанесено наше новое местоположение: маленький крестик в двух милях к северо-востоку от Дуврских Камней и против него — время: 11.06. Сейчас четверть двенадцатого. С помощью линейки я проложил курс. Если ветер будет западным, мы уткнемся в Плато-де-Менкье… Он, очевидно, тоже об этом подумал, так как на карте виднелась тоненькая карандашная линия и в конце ее — прямо на том месте, где находился район рифов, — грязное пятно, оставленное пальцем. Ну что ж, по крайней мере, он достаточно благоразумен и трезво оценил грозящую опасность. Но эта мысль меня не утешила. Оказаться в районе рифов острова Джерси было бы весьма неприятно, но выйти к Плато-де-Менкье…

На полке, над штурманским столиком, я поискал второй том лоции пролива Ла-Манш, но его там не оказалось. Однако мне и так была хорошо известна репутация этого района: огромное, страшное поле скал и рифов, которое попросту именовалось «Минки».

Я размышлял о Минки и о том, что испытывает человек, когда его судно разламывается на части Мальстремом в районе подводных скал, когда в глубине рубки я заметил небольшую дверь с буквами Р/Т.[1] Войдя в радиорубку, я сразу же понял, почему не был подан сигнал бедствия. В помещении был пожар.

Потолок и стены обгорели. Радиоаппаратура, укрепленная на стене, жестоко пострадала, пайка свисала с проводов оловянными сталактитами. Оборудование валялось на полу: закопченные и покоробившиеся от жара куски металла в обугленных деревянных корпусах.

Спустившись по трапу, я оказался в капитанской каюте, но Петча там не было. Я заглянул в салон, на камбуз и тогда решил, что он должен быть в котельной. Теперь я знал, что надо делать. В первую очередь запустить помпы. В машинном отделении было темно и тихо. Я крикнул, но ответа не последовало. Слабое эхо моего голоса вмиг заглушили удары волн о корпус судна.

Тогда я вышел на шлюпочную палубу и сразу увидел капитана. Он шел мне навстречу, пошатываясь от усталости: остановившийся взгляд, мертвенно-бледное лицо, особенно в тех местах, где были стерты пот и угольная пыль, одежда — черная от угольной пыли, а позади него волочилась лопата.

— Где вы были? — крикнул я ему. — Я не мог вас отыскать. Чем вы все время заняты?

— Это мое дело, — пробормотал он с каким-то безразличием в голосе и, оттолкнув меня, прошел в каюту.

Я двинулся за ним.

— Где мы находимся? Сколько воды мы зачерпнули? Нам надо запустить помпы…

Меня поразило отсутствие у него всякого интереса к моему предложению.

— Скажите же, черт вас возьми, ведь этим же вы занимались в тот момент, как я попал к вам, не правда ли?

— Откуда вам знать, чем я занимался? — внезапно он оживился, но глаза остались жесткими, злыми, дикими.

— Из трубы вьется легкий дымок, — ответил я быстро. — А потом — угольная пыль: вы весь покрыты ею, — я не знал как его расшевелить. — Значит, вы были в котельной.

— В котельной? — он медленно качнул головой. — Да, конечно, — отпустив мою руку, он сразу как-то обмяк.

— Если с помощью помп вы удержались на плаву, пересекая залив[2]… — начал я.

— Да, но тогда у нас был экипаж, да и шли мы на полных оборотах, — его плечи горестно поникли. — Кроме того, и воды в носовом отсеке было не так много.

— Сколько времени потребуется, чтобы поднять пары для того, чтобы запустить помпы? — спросил я. Казалось, он меня не расслышал. Тогда я тряхнул его за руку, стараясь вывести из состояния транса. — Помпы! — крикнул я ему. — Покажите, что надо делать, и я разведу в котле огонь.

Его глаза заблестели, он пристально посмотрел на меня, однако ничего не ответил.

— Вы очень устали, — сказал я ему мягко. — Вам следует поспать. Но прежде покажите мне, как управлять топкой.

Мне показалось, что он колеблется. Но потом он тряхнул плечами.

— Хорошо, — сказал он, вышел из каюты и направился вниз по трапу, ведущему на главную палубу.

Мы подошли к дверям, ведущим в котельную. Обе створки были распахнуты настежь, и сквозь дверные проемы виднелись очертания котлов, величественных и холодных.

— Вот, — сказал Петч, указывая рукой на блок из трех котлов правого борта. В топке одного из них еще тлел огонек.

— Вот здесь уголь, — он направил луч фонарика на черную кучу возле люка угольного трюма. — Работать будем в две смены по два часа, — сказал он, взглянув при этом на ручные часы. — Сейчас почти двенадцать. Я сменю вас в два, — и он сразу же заспешил, прочь.

Стянув с себя фуфайку и закатав рукава рубашки, я направился к топке. Печь чуть теплилась. Я нашел рычаг и открыл заслонку. Зола излучала красноватый свет. Я взял лом и пошуровал тлеющую массу. Через несколько минут в печи загудело пламя.

Не помню, сколько времени я пробыл внизу. Мне казалось, что несколько часов. Я беспрерывно швырял уголь. Печь гудела, и от нее исходил жар. Потом я остановился отдохнуть и, опершись на лопату, следил за стрелкой манометра. В этот момент до моего слуха донесся слабый звук шагов по металлическому настилу где-то наверху, над котлами.

В дверях топливного трюма появился Петч. Некоторое время он был неподвижен, а затем двинулся в мою сторону, покачиваясь, как пьяный, в такт качки судна.

— Вы же совсем не спали, — крикнул я, внимательно рассмотрев его лицо. — Где вы были?

— Занимайтесь своим делом! — Его взгляд был злым.

Потом он взялся за мою лопату.

— Дайте-ка ее мне! — Почти вырвав ее у меня из рук, он принялся бешено швырять уголь в топку. Но он был настолько утомлен, что едва удерживался на ногах, когда судно кренилось. Постепенно движения его замедлились.

— Не стойте здесь и не смотрите на меня, — закричал он. — Идите. Теперь ваша очередь спать.

— Это вам надо спать, — возразил я.

— Я же сказал вам, что будем меняться через два часа. — Голос звучал невыразительно, но тон был категоричным, — Убирайтесь отсюда, — сказал он довольно спокойно, а затем вдруг повысил голос: — Убирайтесь! Слышите?!

За то время, пока я был в котельной, погода резко изменилась. Холод и шквальный ветер обрушились на меня, как только я вышел в коридор, чтобы идти в свою каюту. Умывшись, я лег на койку совершенно обессиленный.

Но, несмотря на усталость, мне не спалось. Что-то странное творилось с этим человеком, да и с кораблем приключилась не менее странная история: пожар, полузатопленный трюм, поспешно сбежавший экипаж…

Должно быть, я все-таки задремал. Проснувшись, я спустил ноги на пол и уставился невидящим взглядом на столик.

Райс! Я вспомнил, что так звали хозяина этой каюты. Менее суток назад он еще находился на судне, был здесь, в этой каюте. А теперь здесь я, в его одежде, занимаю его каюту, а судно все еще не затонуло.

Встав с койки, я подошел к окну, охваченный чувством товарищества к этому бедняге, которого, может быть, сейчас носит где-то по волнам в шлюпке. Или, может быть, он уже добрался до берега? А может быть, утонул? Бессознательно я открыл ящик стола. Там были книги по навигации; он был аккуратным человеком и одновременно собственником, ибо на титульных листах всех книг стояло его имя — Джон Райс, написанное мелким почерком, который я уже встречал на страницах судового журнала. Среди книг были и дешевые издания, большей частью детективы, а также учебник по тригонометрии. В столе я обнаружил логарифмическую линейку и несколько листов разграфленной бумаги.