Очень хочу, чтобы Уорли был единственной жертвой безумия. Но остальные члены экипажа и пассажиры тоже страдают слабоумием разной степени тяжести. Окутывающий нас туман это не обычный туман. Что-то в нем проникает в разум людей, и их мысли становятся черными, а мозги гниют. Да, я тоже это почувствовал, и могу подтвердить его тлетворное влияние.

            Моральный дух экипажа, несомненно, достиг низшей точки. Я до сих пор не терял надежды, но боюсь, что она сама оставила меня.

            Следующие несколько записей были уничтожены плесенью. Фабрини хотел уже прервать чтение, но Кук не позволил. Он хотел, чтобы Фабрини прочел остальное. То, что ему самому уже было известно. Поэтому, ругаясь сквозь зубы, Фабрини пропустил неразборчивый фрагмент и начал читать с места, указанного Куком.

            20 марта 1918 года (местоположение неизвестно).

            Я не спал уже несколько дней. Боюсь засыпать. Когда читаю записи последних двух дней, мне кажется, что тогда я был близок к истерике. Они похожи на бред сумасшедшего. Но кто в этом адском месте может утверждать, что он не сошел с ума? Я не буду останавливаться на тварях, ползающих по бортам корабля или на гибели шлюпки с ее экипажем, когда у всех на виду на главную палубу напал чудовищный осьминог. Чем меньше говорить об этих кошмарах, тем лучше. Хочу лишь сказать, что ситуация изменилась в явно худшую сторону. Среди членов экипажа и пассажиров случился всплеск самоубийств. Люди исчезали с вахты, другие - прямо из своих кают. Уорли тоже пропал. В переборке его каюты мы обнаружили дыру, как будто нечто прогрызло сталь, чтобы добраться до него. Сошел Уорли с ума или нет, он был прав в одном - в тумане есть нечто разумное. Порождение тьмы, нечисть, выползшая из глубин первобытного страха, что дремлет в душах всех людей. Я почувствовал это влияние. Холодный, больной разум, безумная тень, живущая вне пространства и времени, следящая из тумана и обгладывающая разум людей, как стервятник, поедающий падаль. Да, он сводит всех с ума, и меня тоже. Люди утверждают, что он взывает к ним из тумана голосами умерших родных, показывает им вещи, разрушающие разум. Не буду говорить, что он показал мне. Да поможет нам Бог. Ибо с каждой ночью он становится все ближе и затягивает все больше людей в этот гибельный туман.

            21 марта 1918 года (местоположение неизвестно).

            Мы - узники водорослей и останемся таковыми. Скорее от отчаяния я приказал спустить на воду моторизированное китобойное судно. Живущие в водорослях звери стали в последнее время тише, чего не скажешь о другой твари. О том призраке, или как там его еще можно назвать. Я приказал спустить то судно на воду, чтобы с группой отобранных людей, включая судового врача, доктора Аспера, изучить наше местонахождение и найти возможные пути эвакуации. Психическое давление на членов экипажа и пассажиров сейчас таково, что порядок на судне практически рухнул, и все разбились на маленькие группы, яростно враждующие между собой. Произошло уже несколько случаев вандализма. Боюсь, что в определенный момент времени оставшиеся члены экипажа и пассажиры опустятся до первобытного состояния. Что-то нужно делать. Ради спасения наших жизней и душ нам нужно принять меры.

            (некоторое время спустя)

            Сквозь водоросли мы шли на веслах, а как только достигли чистой воды, запустили мотор. Но "чистой" ее можно было назвать с большой натяжкой, учитывая, где мы находимся. Вода была вязкой и имела розовый оттенок. Поверхность была покрыта какой-то подрагивающей слизью, напоминающей желатин. Повсюду плавали комки водорослей и разнообразный гниющий мусор. Доктор Аспер отметил, что это неведомое море похоже на органический бульон.

            Примерно через час мы заметили пароход, застрявший в другом скоплении водорослей. Мы решили подняться на борт. Господи, как бы я хотел, чтобы этого не случилось. С помощью абордажной лестницы мы перелезли через фальшборт. Судя по табличке на мостике, это был "Корсунд" из Копенгагена. Несмотря на то, что пароход был покрыт каким-то странным грибком и крупными пятнами мха, это был красавец. Вздымающийся нос и изящно изогнутая корма. Надстройка представляла собой лабиринт из вышек и кранов, опутанных паутиной кабелей и воздушных опор. У него были две огромные дымовые трубы, длинная, красивая палубная рубка. Да, гордый и надежный на вид корабль.

            Но он оказался брошен... хотя, как мы обнаружили, не пуст.

            На главной палубе мы обнаружили большие почерневшие участки. Некоторые переборки при прикосновении крошились. Подозреваю, что судно подверглось выборочному воздействию какой-то сильной, таинственной жары. В палубной рубке мы нашли десятки мертвых тел. Многие вскрыли себе бритвами вены или повесились. Это было омерзительное, ужасное зрелище. На корабле царила атмосфера морга, разрытых могил и прозекторских комнат. Мы все ее почувствовали. В койках лежали сожженные дотла люди. Они были превращены в шелушащиеся мумии всепоглощающей, направленной жарой, которая даже не опалила простыни или подушки. Некоторые из моих людей сразу начали шептаться о колдовстве и тому подобном, но мы с доктором Аспером не верим, что все это имеет столь уместное, хоть и тревожное объяснение.

            Капитана мы нашли в его каюте. Он сидел в кресле, его запястья были перерезаны бритвой, которую он по-прежнему сжимал в руке. Но его лицо... перекошенная от ужаса маска и уставившиеся на что-то незримое для нас глаза. У меня было безумное предположение, что он убил себя, прежде чем то, что он увидел, добралось до него.

            В рулевой рубке находились еще трупы. Но они не были сожжены или как-то изуродованы, разве что имели на себе некоторое количество ушибов. Доктор Аспер осмотрел их и сообщил, что они, вероятно, погибли от какого-то страшного припадка. Их кости были сломаны, конечности вывихнуты, мышцы живота растянуты и разорваны. Большинство прокусило себя языки. У всех на лицах было выражение такого же крайнего ужаса, как и у капитана - оскаленные зубы, застывшие в крике рты, выпученные глаза. Их глаза, боже милостивый... Я никогда не видел ничего подобного. Они были совершенно белыми, но не остекленевшими, как бывает при гниении, а такими, будто из них высосали цвет. Или то, на что они смотрели, было настолько мучительным и ужасным, что их пигмент полностью обесцветился.

            Позже доктор Аспер попробовал провести грубое вскрытие одного из трупов, воспользовавшись скудными хирургическими инструментами, найденными на "Корсунде". Он сказал мне, что нервные ткани размякли фактически до состояния кашицы. А мозг словно вскипел и превратился в жидкую слизь. Он не мог понять, что могло вызвать столь ужасные последствия. Буквально расплавить человеческий мозг и выбелить глазные яблоки.

            Изучение нескольких других тел выявило такую же степень повреждений. Также доктор Аспер обнаружил, что их внутренние органы превратились в какое-то белое желе, которое при прикосновении жгло пальцы. Он нашел похожие скопления этого жгучего желе в других частях корабля. Оно испускало какое-то необычное свечение. Даже доктор Аспер, с его глубокими научными познаниями, не мог объяснить природу этой массы.

            После трех часов нахождения на "Корсунде", этом враждебном и мрачном корабле смерти, мы покинули его. От увиденных ужасов, а также незримых, но ощущаемых некоторые люди были близки к истерике. Какая страшная трагедия постигла это судно? И когда, спрашиваю я себя, она доберется до "Циклопа"?

            24 марта 1918

            Уже несколько дней прошло с момента последней записи. У меня нет хороших новостей. Ничего, что спасло бы тех, кто ищет у меня ответов, которых у меня нет. Доктор Аспер опасается, что члены экипажа, поднявшиеся со мной на борт датского корабля, заражены какой-то неизвестной чумой. У них страшные ожоги на открытых участках рук, как будто они контактировали с источником очень высокой температуры. Доктор Аспер говорит, что ожоги очень похожи на те, которые вызывает радий. Люди страдают от усталости и угнетенного состояния, слабости и сильной рвоты. Аспер делает все возможное, но состоянию людей ухудшается. Боюсь, доктор Аспер тоже заражен, но он не станет признаваться в этом.